В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века - Константин Бурмистров
Во всех религиях все они, включая высшие и низшие Иерархии, исходят от Божественной или Небесной Девы, Великой Матери, Андрогины, Сефиры Адам Кадмон. <…> На плане дифференцированной природы она является женским соответствием Адама Кадмона, первой Андрогины… <…> О, спутники, спутники, человек, как эманация, был одновременно мужем и женою, истинно, Адамом Кадмоном, и таков смысл слов: «Да будет Свет, и был свет». И это и есть двуединый человек643.
В «Изиде» Блаватская также неоднократно подчеркивает двуполость (bisexuality), или андрогинность (androgyny), Первочеловека:
Мудрость, посредством которой Отец сотворил небеса, есть Сын, или каббалистический андрогинный Адам Кадмон644.
Когда настало время активного периода, была произведена естественная экспансия этой Божественной сущности изнутри наружу <…>; и из этого вечного и бесконечного света (который для нас – тьма) была излучена духовная субстанция. Это был Первый сефирот (Sephiroth), содержащий в себе другие девять תוריפס сефиротов, или разумов. В своей совокупности и единстве они представляют Первоначального Человека, Адама Кадмона, πρωτόγονος, который в своей индивидуальности или единстве все же двойственен (dual), или двупол (bisexual), греческий Didumos, ибо он есть прототип всего человечества645.
Можно продолжать цитировать эти столь же глубокомысленные, сколь и неряшливые в своих интерпретациях каббалистических идей сочинения знаменитой теософини. Мы знаем, что Поплавский читал их, не принимая на веру, но обретая в них источник вдохновения, когда обнаруживал что-то отвечавшее его собственному мистическому опыту, размышлениям и переживаниям. Вероятно, так же относился он и к сочинениям других авторов-оккультистов. Так, в лекциях математика-оккультиста Г. О. Мёбеса 1911–1912 годов, язык которых, впрочем, куда менее таинственен, куда более конкретен, он мог прочитать:
Представьте себе Архетип как нечто гармоничное, андрогинное, всезнающее, вседовольное, одаренное притом способностью проявления активности и, соответственно этому, могущее ограничивать сферу этой активности. Как выражаются обыкновенно, – это Высшее Начало раздваивается на активное и пассивное проявление646.
Впрочем, андрогинат как центральный принцип мироздания – это вообще одна из главных идей этого мыслителя-эзотерика. «Если ты веришь в Высшую Андрогинную Манифестацию Божества и усмотрел в каких-либо эманациях Ее характерную черту активности, экспансивности, того, что ведает, – пишет он, – то ты тем самым должен быть убежден в существовании других эманаций пассивного, аттрактивного характера, совпадающих с областью того, что ведать можно»647.
Позволим себе сделать небольшое отступление, как бы взглянуть в другую эпоху, о которой мы уже упоминанали в самом начале книги. Это конец XVIII – начало XIX века. Каббала становится тогда в России важной частью масонского учения, что нашло отражение и в некоторых литературных произведениях. Адам Кадмон в масонской доктрине – это предвечный человек, Слово, Христос и, вместе с тем, несколько парадоксальным образом, – Адам сотворенный и падший. Именно наличие этой двойственности дает масонам надежду на спасение: Адам Кадмон является архетипической фигурой для масона, также падшего, но стремящегося открыть в себе «внутреннего человека», то есть частицу Предвечного Адама, которым единственно и может быть спасен мир648. Типичный герой масонской литературы —
это просто человек, который представляет одновременно Ветхого и Нового Адама. Подобно Ветхому Адаму, он падает из‐за множества желаний, подобно Новому Адаму он восходит, поддерживаемый моральным учением масонства649.
Выраженное в художественной форме, это представление можно обнаружить в романе М. М. Хераскова «Кадм и Гармония» (1787)650 и поэме С. С. Боброва «Древняя ночь вселенной, или Странствующий слепец» (1807–1809)651. Оба произведения построены по сходному сюжету: это духовное путешествие героя, изгнанного из «царского дома» («Востока»), в поисках утраченной Мудрости, которое пролегает через «Вавилоны» и «Египты»652. Уже в предисловии к роману Херасков устанавливает два смысловых плана – экзотерический и эзотерический, поясняя, что
одни подразумевают под именем Кадма первосозданного человека, а под именем Гармонии успокоение или услаждение сердца; другие, опровергая мнение первых, нарицают его бывшим рабом Сидонского Царя Агенора, а Гармонию певицею, обретавшеюся при Дворе сего владетеля653.
Таким образом, с одной стороны – мы имеем перед собой переложение истории из «Метаморфоз» Овидия (где Кадм – это один из сыновей сидонского царя Агенора, которых отец отправил на поиски похищенной Зевсом Европы), а с другой – теософическую повесть о странствовании души, ее падении и возвращении. Имя главного героя «Странствующего слепца», Нешáм, образовано от ивритского слова нешамá, «душа». Нешам – «не что иное, как олицетворенное особое существо, – существо превыше всех времен…», как пишет Бобров654. Он был сыном «величайшего монарха, обитающего на высоте Востока», по имени Мизрах (от ивр. мизрах, «восток»). О Нешаме также говорится, что
он был сопряжен с прекраснейшею и непорочной Царевною на Востоке <…>. …любовь их была неразрывна, и они составляли одно655.
Двуполое состояние, на которое намекает здесь Бобров, имеет еще один смысл, указывая на неразрывное единство души и тела:
О связи столь противоположных между собой существ, каков слепец, воспеваемый в эпопее, который известен тут под именем Нешама, и упоминаемая красавица, которая <…> известна под именем Кольгуфа656, можно прямо сказать то же, что говорят о союзе души и тела…657
В обоих произведениях действие начинается с изгнания главных героев из «царского дома», причиной которого служит их моральное падение. До своего падения герой «Слепца» «имел самое проницательное зрение, от коего зависело его благополучие»658, однако после него он его теряет, становясь «слепцом», «сыном ночи». Падение героя «Кадма и Гармонии» также влечет за собой «духовное ослепление», но самое важное, что в результате произошедшей катастрофы оба героя теряют свое «женское начало», то есть утрачивают совершенство, каковое они вновь обретают лишь в результате долгих поисков и испытаний. Характерно также, что у Хераскова главный герой после падения меняет имя (становится принципиально иным): его начинают называть «Адмоном»659, и лишь в конце, воссоединившись с «женским началом», Гармонией, он возвращает себе свою изначальную природу и имя. Не составляет особого труда увидеть, что в этих именах, Кадм и Адмон, скрывается анаграмматически зашифрованный Адам Кадмон. Оба героя в этих произведениях становятся совершенными андрогинами, истинными Адамами…
Если тема андрогинности совершенного человека действительно может быть обнаружена в самых разных традициях различных эпох, то обсуждение в этом контексте мистического общения с Богом в сексуальных терминах отсылает нас, вероятно, именно к еврейскому эзотеризму. Согласно распространенному
