Сергей Беляков - Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя
В разоренной Умани гайдамаки собрали раду, Зализняка избрали гетманом. Таким образом они попытались создать на правобережье Днепра новую Гетманщину, которая просуществовала около двух недель.
На польскую Украину были введены российские войска. Гайдамаки приняли русских за союзников, русские их сначала не разубеждали. Полковник Гурьев пригласил предводителей гайдамаков на дружеский обед в свою палатку. В разгар веселья по условному знаку Гурьева вошли вооруженные донские казаки и связали Зализняка и его соратников. Лагерь гайдамаков окружили донцы и русская пехота, заставив их сдаться[708]. Зализняка и других запорожцев, как российских подданных, приговорили к телесным наказаниям и ссылке в Сибирь. Их судьба была счастливой в сравнении с участью подданных Речи Посполитой, которых русские передали на суд Ксаверию Браницкому: гайдамаков вешали, сажали на кол, четвертовали.
Поскольку гайдамаки верили в подлинность «Золотой грамоты» и надеялись на помощь русских войск в борьбе ляхами, то действия полковника Гурьева и его начальника, генерала Кречетникова, восприняли как страшное, небывалое предательство, одно из «преступлений» императрицы Екатерины перед народом Украины.
Трагедия польского, еврейского и в конечном счете украинского населения Умани была предопределена переходом на сторону гайдамаков сотника Ивана Гонты, командира надворных козаков.
Гонта родился в крестьянской семье, а карьеру сделал при дворе магната Франтишека Салезия Потоцкого, который за верную службу подарил бывшему хлопу две деревни с годовым доходом в 20 000 злотых. Кроме того, Потоцкий обещал помочь Гонте «ноблироваться», то есть стать шляхтичем. Еврейская община Умани, стараясь задобрить сотника, преподнесла ему много подарков, включая и целое блюдо с червонцами[709]. Но Иван Гонта ставил верность своему народу выше служебного долга, а потому перешел на сторону гайдамаков. Якобы он сказал козакам: «Надо всем пойти к Зализняку, громить поляков и евреев. Если этого не сделаем, сами погибнем!»[710] Всё случилось наоборот. Массовые убийства поляков и евреев вызовут ответные репрессии – жестокие расправы, пытки и казни, жертвами которых станут сами гайдамаки.
Иван Гонта превращался в народного героя буквально на глазах исследователей.
Гонта в шевченковских «Гайдамаках», подобно библейскому Аврааму, готов принести в жертву собственных детей[711]. И жертва предназначена не Богу, а нации. Гонта даже просит детей поцеловать его: «Бо не я вбиваю, // А присяга». Дети рождены матерью-католичкой, а Гонта дал обет убивать католиков, не делая исключений.
Но суровый Бог Ветхого завета был всё же много добрее и подменил ребенка ягненком. А «жертвоприношение» детей в Умани состоялось. Правда, только в поэме Шевченко. Исторический Гонта был несколько человеколюбивее героя украинской литературы и фольклора. Собственных детей он не убивал. Более того, сотник даже спас нескольких польских детей, в том числе Павла Младановича, сына убитого гайдамаками губернатора Умани. К Павлу был приставлен козак Шило, который всем покушавшимся на жизнь ребенка сурово отвечал, что жизнь «ляцкой дитине» дарована самим Гонтой[712]. Но Шевченко создавал идеальный (в его представлении) образ героя, беспощадного и непреклонного, «мученика праведного». Мученика не за веру – за нацию.
В системе ценностей автора «Кобзаря» Украина стоит выше Бога. В «Заповите»[713], самом знаменитом стихотворении Шевченко («Як умру, то поховайте»), поэт не хочет знать Бога до тех пор, пока Днепр не понесет «кров ворожу» в синее море. Из контекста ясно, что речь именно о крови врагов Украины. Это удивительно напоминает слова Божидара Брало, католического священника церкви Св. Иосифа в Сараево. В 1941 году на обломках королевской Югославии появилось хорватское государство. Взволнованный священник так оценил это событие: «После всех тяжких жертв, после всей пролитой крови Бог не был бы Богом, если б не вознаградил наши жертвы, если б не даровал свободу хорватскому народу, если б не даровал нам независимую хорватскую державу»[714].
И здесь великий украинский поэт через годы, через расстояния как будто подает руку хорватскому священнику-националисту.
P.S.
Четыре года спустя после Колиивщины состоится первый раздел Речи Посполитой, а в 1795-м польское государство надолго исчезнет с карты мира. Все украинские земли, кроме Галиции, Буковины и Закарпатья, отойдут к Российской империи. И тогда начнется массовый переход униатов в православие[715]. Казалось, судьба унии решена. Вера, которую ни поляки, ни украинцы своей не считали, просто исчезнет. При Николае I униатство будет в России запрещено. Селяне-украинцы с Волыни, из Подолии и Поднепровья вернутся в православие. Однако два с половиной века насаждения унии не прошли даром. В Галиции, где власть Польши сохранялась до 1772 года, а на смену полякам пришли не православные русские, а католики-австрийцы, уния сохранилась. Украинские крестьяне были вынуждены ее принять и со временем греко-католическая церковь станет для них такой же частью национальной традиции, как православная церковь для их соплеменников из русской Украины. Униатство превратится из «проклятой ляшской веры» в родную, народную, украинскую веру. К ней привыкнут – и станут отстаивать унию как часть своей национальной культуры.
Часть VI
Польский мир
Царь Польский
В 1816 году император Александр I приехал в старинный городок Белая Церковь, что на правобережной Украине, несколько южнее Киева. Белая Церковь принадлежала тогда бывшему великому коронному гетману Речи Посполитой Франциску Ксаверию Браницкому. Старый польский магнат (ему было восемьдесят пять лет) расплакался, увидев Александра. Браницкий сказал, что теперь умрет счастливым, потому что ему вновь довелось увидеть настоящего польского короля[716]. А как плакал бы Браницкий, если б увидел Александра в польском мундире, с орденом Белого Орла, вступающим на трибуну польского Сейма 15 марта 1818 года!
Российский император помимо прочих титулов носил и титул «царя Польского». Еще в XVI веке Иван Грозный всерьез претендовал на польский престол, а в XVII веке польским королем и литовским великим князем хотел стать Алексей Михайлович. Но старинная имперская мечта сбылась только в начале XIX века. После Венского конгресса созданное Наполеоном герцогство Варшавское преобразовали в Царство Польское и его первым царем стал Александр Павлович. Несмотря на официальную русификацию титула, слова старого Браницкого были удивительно точны. Александр так стремился стать хорошим польским королем, что в России всерьез опасались, как бы он не перенес столицу Российской империи в Варшаву. В 1815 году император даровал Польше конституцию (Конституционную хартию). Россия получит аналог конституции только 17 октября 1905 года. В Варшаве созывали парламент – Сейм, где, к неприятному удивлению Александра, сразу же появилась и парламентская оппозиция. В России она возникнет только после открытия первой Думы – в 1906-м.
В Царстве Польском действовали собственные законы, официальным языком был, разумеется, польский. Была своя, польская, армия, укомплектованная польскими солдатами и офицерами, в том числе и ветеранами наполеоновских войн. Среди них был знаменитый Ян Генрик Домбровский – создатель польских легионов, участник многих войн против России, наполеоновский генерал, в 1812-м героически оборонявший переправу через Березину. Император Александр сделал его генералом от кавалерии (выше – только фельдмаршал) и сенатором Царства Польского. А первым наместником Царства Польского стал Юзеф Зайончек, тоже наполеоновский генерал, потерявший ногу на всё той же Березине. Поразительно, но Россия несколько лет даже содержала армию Царства Польского.
Бюджет Царства Польского долгое время был от общероссийского бюджета отделен. Чеканилась даже собственная монета: серебряные злотые и медные гроши. Их принимали не только в Царстве Польском, но и в западных и юго-западных российских губерниях, то есть в бывших польских «кресах» – окраинах Речи Посполитой, присоединенных к России при Екатерине II. Поляки считали «кресы» своими землями и не представляли без них Польшу. Эти края были населены преимущественно украинцами, белорусами и евреями, но землями владели в основном поляки. Одно время Александр I всерьез собирался присоединить «кресы» к Царству Польскому, но этому категорически воспротивился Николай Михайлович Карамзин, к чьим советам император прислушивался[717].
Польский язык господствовал в делопроизводстве не только Царства Польского, но и почти на всем правобережье Днепра. Вплоть до восстания 1830–1831 годов поляки были полновластными хозяевами своих бывших «кресов». Русских, которые приезжали в Киев, не говоря уж о Волыни и Подолии, поражало полное господство поляков: «…в самой древней российской провинции, Киевской, введены польские суды, статуты и язык»[718]. Киев был еще в начале XIX века небольшим городом, в сущности – местечком, окруженном имениями польской знати[719].
