Николай Вахтин - Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания
В истории колонизации Сибири, и особенно ее северо-восточной части – Якутии, большую роль сыграла ссылка – практика выселения преступников, повинных в совершении тяжелых преступлений, «в Сибирь», восходящая к середине XVII века: уже в Уложении 1649 года за некоторые преступления устанавливалась ссылка «на житье на Лену». Особое место в сибирской ссылке занимали две групы ссыльных: религиозные ссыльные (старообрядцы и сектанты) и политические ссыльные. Первые сыграли значительную роль в экономическом развитии края, вторые много сделали для его изучения и культурного развития. Расцвет якутской ссылки относится к XIX веку: к концу этого столетия уголовные ссыльные вместе с добровольно прибывшими с ними членами семей составляли примерно 66,2% всего русского населения края (Бахрушин 1955: 33—35). Правительство, стремясь увеличить русское население края, всячески поощряло оседание ссыльных в Сибири – и даже выплачивало специальные пособия крестьянам, выдававшим дочерей за ссыльных. Однако меры к устройству браков русских с русскими оказались недостаточными, и браки русских с инородцами были широко распространены (Азиатская Россия 1914: 185).
История складывания смешанных общностей
Немногочисленным на первых порах русским переселенцам пришлось встретиться с многочисленными и разнородными коренными жителями – «инородцами», которые оказали на них большое влияние как в физическом, так и в хозяйственном и культурном отношении. В свою очередь, коренное население Севера испытало сильное влияние русских колонистов. 80-е годы XVII века – это время, когда начинается сближение оседлого русского населения и коренного населения бассейна Анадыря и Колымы; это сближение происходило на основе сходства занятий: некоторые группы юкагиров занимались охотой и рыбной ловлей, те же занятия были характерны для русских поселенцев. В только что основанном Анадырском остроге жили как русские, так и представители всех коренных народов края: чукчи, коряки, ходынцы, анаулы, чуванцы и омоки. Положение последних варьировалось от венчанных жен казаков до пленников – работников, крепостной прислуги и вольных (Бурыкин 1993: 11). Аналогичная ситуация была и в других, более поздних и более мелких поселениях: везде осевшие русские брали в жены местных, преимущественно юкагирских женщин, как купленных, так и «взятых в плен», и образовывали этнически смешанные более или менее постоянные поселки.
С самого начала контакта, с приходом на крайний Северо-Восток осевшие в этих местах русские начали перенимать некоторые бытовые приемы и материалы у местного населения. И.С. Гурвич приводит следующую цитату из донесения русских с Анадыря 1659 года: «А на Анадыре реке служилых людей пять человек, да торговых и промышленных людей 32 человека. А живут с великою нуждою, и кормятца рыбою, делают сетишки ис крапивы, а хто привезет с Руси сетного холстишка и прядена, и покупают на кость рыбья зубу, за сеть дают по пуду кости семерной <…>. А обувь носят кожь моржовую, а лапотишко, парки оленьи и ровдуги, покупают у иноземцев дорогою ценою на железо» (Гурвич 1963: 82). Ситуация оставалась неизменной на протяжении следующих двух с половиной веков: в трудах С.П. Крашенинникова (1740-е годы), К. фон Дитмара (1850-е годы) и В.Л. Комарова (1909) находим сходные высказывания о быте потомков казаков и камчадалов на Камчатке, ср.: «Казачье жилье на Камчатке не разнствует почти от камчадальского… Образ жизни большерецких жителей никакой разности не имеет с камчадальским» (Крашенинников); «Обитатели Мильковой (поселок на Камчатке. – Авт .) называют свое поселение русской деревней, а не камчадальским острогом; нисколько не отличаясь от камчадалов ни по одежде, ни по языку, ни в каком другом отношении, они тем не менее очень напирают на свое чисто русское происхождение» (фон Дитмар); «Теперь далеко не всегда скажешь, кого видишь перед собой, камчадала или русского – настолько они перемешались между собой и настолько одинаковы их образ жизни, одежда и утварь. Даже там, где жители сами считают себя чистокровными потомками аборигенов края, трудно поймать их характерные черты» (Комаров, цит. по: Гурвич 1966: 129, 209). Число подобных высказываний легко умножить: об этом пишут и другие исследователи.
Помимо прочих результатов колонизация Сибири породила, таким образом, довольно большое количество мелких общностей, смешанных в этническом, культурном и языковом отношении. Территория этих общностей распространялась от западных границ Якутии («затундренные крестьяне») до Камчатки на востоке и до реки Ангара и озера Байкал на юге. Наиболее известные центры – поселки Русское Устье и более мелкие поселения на Индигирке, Походск и Нижнеколымск на Колыме, Марково и окружающие мелкие поселения на Анадыре, Гижига и Ола в современной Магаданской области, Пенжина, Слаутное и другие на северной Камчатке, десятки мелких поселений в центральной Камчатке. Многие из этих поселков были тесно связаны между собой в экономическом, культурном, языковом и родственном отношении, практиковали регулярный обмен товарами, людьми и информацией.
Территория и ее формирование
В каком-то смысле территория (площадью более 1,2 млн кв. км), лежащая в треугольнике Среднеколымск–Гижига–Марково (со стороной примерно 450—600 км) и включавшая поселки по течению р. Гижига, поселки по р. Пенжина на северной Камчатке, поселки по р. Анадырь и поселки по р. Колыма, составляла в XVIII и XIX веках некое единство – как в сознании людей, ее населявших, так и в представлениях исследователей и администраторов. Эта единая территория меняла свои границы, конфигурацию, распадалась на части, вновь сливалась, послушно следуя за естественными процессами развития и упадка поселений, за ростом или сокращением населения, да и просто за причудами правительственных указов об образовании и ликвидации тех или иных административных единиц. На западе к этой территории примыкали поселения по течению Индигирки.
Между разными точками на этой территории существовали устойчивые связи. Так, грузы с Колымы через Омолон на Анадырь отправлялись казаками уже в XVIII столетии (известна отправка 1785 года) и на протяжении всего XIX века. Казакам был хорошо известен путь из Нижнеколымска в Гижигу, который обычно занимал 26 дней (Молодых 1930: 32).
Путешествовавший по северным областям Якутии в 1869—1870 годах К.К. Нейман, говоря о Колымской округе, упоминает в числе других и реку Анадырь (Нейман 1872: 33). Это не означает, что р. Анадырь официально относилась к этой административной территории, но это подтверждает, что в сознании путешественника данная территория существовала как единая. А.А. Ресин, проехавший через те же места через 15 лет после Неймана, говорит о р. Анадырь как о крайней северной границе Камчатки (Ресин 1888: 12).
Границей этой территории на северо-востоке долгое время – как минимум до конца XIX столетия – была, видимо, река Анадырь. К северу и востоку от нее начиналась страна чукчей – единственного, по словам Н.Л. Гондатти, «несовершенно зависящего» народа Российской империи, т. е. народа, так никогда и не покоренного и никогда не платившего государству налогов иначе как по доброй воле (Гондатти 1897в: 169). За 15 лет до Гондатти А.А. Ресин писал о территории к северу и востоку от р. Анадырь: «Таким образом, чукмари (кереки. – Авт .) по Анукинскому и Туменскому берегу и чукчи к востоку и северу от селения Марково <…> фактически не знают над собой никакой власти» (Ресин 1888: 12—13). Еще за полвека до этого охотский окружной врач Богородицкий указывал, что за чертой реки Анадырь нет уже не только постоянных русских или инородческих заселений, но даже и простых кочевий, которые платили бы ясак (Богородицкий 1853: 50).
Анадырцы практически никогда не ездили в те края: тот же Гондатти, которому в 1895 году нужно было проехать из Маркова в бухту Провидения, не мог найти в Маркове проводников и писал: «…из анадырских инородцев, как обруселых, так и остальных, в бухте Провидения и вообще в поселках так называемых сидячих чукчей никто не бывал» (Гондатти 1898: 1).
На юго-западе границей этой территории была, видимо, река Пенжина, на западе – реки Гижига, Омолон и Колыма. Во всяком случае, во всех без исключения описаниях края середины и конца XIX и начала XX века эти названия – Пенжина, Гижига, Омолон, Анадырь, Колыма – постоянно соседствуют. Местное население относительно свободно перемещалось в пределах этой территории – сезонно, с целью охоты или торговли, или постоянно, меняя место жительства с Гижиги на Анадырь, с Анадыря на Пенжину, с Пенжины на Колыму. И не случайно во всех описаниях именно реки служат основными опорными точками: возникшее на этой территории смешанное оседлое русско-юкагирско-чуванское население занималось в основном рыболовством: «А чуванцы-юкагиры, которые пришли сюда с Анюя <…>, здесь больше занимаются рыбой, чем оленем, ибо рыбы здесь больше, а русская работа по всему северу речной рыбный промысел, ибо это наиболее оседлое занятие », – пишет В.Г. Богораз о населении реки Анадырь (Богораз, рукопись, л. 3; выделено нами).
