М. Гузик - Игра как феномен культуры
Мотив шахмат эксцентрически обыгрывается в одночастной кинокомедии советского кинорежиссера Всеволода Илларионовича Пудовкина (1893 – 1953) «Шахматная горячка» (1925, сценарий Н. Шпиковского, главные роли исполняли Владимир Фогель и Анна Земцова). В самых неожиданных местах картины появляются шахматные клетки. Ими украшена мужская и женская одежда персонажей, совершающих невероятные трюки. Фигура ферзя вручается вместо яда покупательнице, готовящейся к самоубийству. В игровой фильм включаются кадры кинохроники международного шахматного турнира, в котором принимает участие Капабланка, «играющий» самого себя. Критик В. Перцов отмечал, что «эта фильма дает ничем не осложненный «смех сквозь смех» (Перцов В. Смех сквозь смех. – «Кино», 1926, 12 янв.).
Совершенно в ином ключе разрабатывается тема шахмат в «Шахматной новелле» (1942 г.) австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 – 1942). В основе новеллы – рассказ доктора Б. о четырех месяцах, проведенных им в фашистском застенке в полной изоляции от мира. Единственно, что спасло его от помешательства, – это шахматные партии выдающихся мастеров, собранные в сборнике, который он с величайшей опасностью для себя вытащил из кармана надзирателя. Доктор заучивал дебюты и комбинации и разыгрывал их с помощью вылепленных из хлебного мякиша шахматных фигур, состязаясь со знаменитыми маэстро: «… непревзойденные стратеги шахматного искусства – Алехин, Ласкер, Боголюбов, Тартаковер, – как дорогие друзья, разделяли со мной одиночество камеры». Игра в шахматы помогла герою не только сохранить умственные способности, но и развить их, сделать «более гибкими и острыми». В ходе игры доктор Б. выработал в себе умение «защищаться против ложных угроз и замаскированных выпадов», что помогло ему в поединке со следователями: они не сумели захватить его врасплох.
Иначе, чем у Набокова, трактуется писателем мотив шахматной игры («… это и не наука и не искусство») и образ шахматиста Мирко Чентовича. Будучи наделен от природы огромным талантом, который помог ему одержать победы над Капабланкой, Алехиным, Боголюбовым и стать чемпионом мира, Мирко остался недалеким, косноязычным, необразованным, но чрезвычайно тщеславным человеком, стремившимся лишь к материальному успеху. В новелле звучит важная мысль: шахматы – гениальная игра, «безграничная в своих комбинациях, вечно новая, требующая фантазии»; «единственная из игр, изобретенная человеком, которая не зависит от прихоти случая и венчает лаврами только разум, или, вернее, особенную форму умственной одаренности». И те, кто обращаются к ним, должны помимо настойчивости и «точной техники» иметь воображение, стремиться к творчеству. Духовная пустота, неразвитость, невосприимчивость к культуре выхолащивают игру, превращают ее в «мысль без вывода, математику без результатов». Цвейг уловил и такую особенность игры, как снижение утомляемости, объяснив это тем, что «… ум, строго ограничивающий поле своей деятельности, не устает даже при очень сильных напряжениях, напротив, его энергия обостряется, он становится более живым и гибким».
В романе английского писателя Герберта Уэллса (1866 – 1946) «Неугасимый огонь», открывающемся «Прологом на небе», смысл и цель жизни во вселенной, самый процесс их познания уподобляются шахматной партии, которую разыгрывают Бог и Сатана: «Повелитель мира создает доску, фигуры и правила игры. Он делает все ходы и может делать сколько ему угодно ходов и когда угодно; его противнику позволяется только вводить легкую неизъяснимую неточность в каждый ход, что вызывает необходимость дальнейших ходов для того, чтобы поправить неточность. Создатель определяет и утаивает цель игры, и нельзя знать, заключается ли назначение противника в том, чтобы разбить его непроницаемый план или способствовать осуществлению этого плана. По-видимому, противник не может выиграть, но он и не проигрывает, пока ему удается длить игру. Он, однако, заинтересован в том, чтобы не дать развиться никакому обдуманному плану в игре».
В антифашистской повести «Игрок в крокет» (1936 г.) Уэллс обращается к мотиву выхолащивания игры. Безымянный юноша из богатой семьи, от лица которого ведется повествование, называет такие качества, необходимые игроку, как дисциплинированность, уравновешенность, хладнокровие, «полное самообладание», умение рисковать. Он говорит о себе как об «одном из лучших крокетистов», «прекрасном стрелке из лука», умелом теннисисте, приводящем «в слепую ярость самых свирепых игроков». Однако игра для него – не средство самовоспитания, тренировки ума и характера, а «дело безобидное и бесплодное», не затрагивающее глубин души. Его интересуют лишь личные дела и развлечения. Это – обыватель, безразличный ко всему, что происходит в мире. И хотя он напуган рассказом доктора Финчеттона о Каиновом болоте, представляющем собой кладбище пещерных людей, которые сеют в людях жажду убийства и разрушения, он отказывается принять участие в борьбе с одичанием, с фашизмом, заявляя доктору Норберту: «Мне наплевать! Пусть мир идет ко всем чертям! Пусть возвращается каменный век! И пусть это будет закат цивилизации! Очень жаль, но я ничем не могу помочь! Что бы там ни было, но в половине первого я играю с тетушкой в крокет!». Так игрок в крокет становится для Уэллса олицетворением европейской политики невмешательства, приведшей к мюнхенскому соглашению 1938 года о расчленении Чехословакии.
Ярким примером игровой природы повествования являются романы французского писателя Анатоля Франса (1844 – 1924) «Остров пингвинов» (1906), советских писателей-сатириков Ильи Ильфа (Файнзильберг, Илья Арнольдович, 1897 – 1937) и Евгения Петрова (Катаев Евгений Петрович, 1903 – 1942) «Двенадцать стульев» (1928), «Золотой теленок» (1931) и американского писателя-сатирика Курта Воннегута (1922 – 2007) «Завтрак для чемпионов» (1973). Роман Франса написан в форме пародии на учебник французской истории – Древность, Средние века и Возрождение, Новое время, Новейшее время. Причем пародируется не только история Франции – древняя королевская династия Меровингов (в романе – династия Драконидов), Каролингов во главе с Карлом Великим (Драконом Великим), Столетняя война с Англией (война королевы Крюша с дельфинами), – но и история развития классового общества. Гротесковый характер приобретает сцена возникновения частной собственности: огромный рыжий пингвин бьет по голове маленького черного пингвина и захватывает его поле. Начавшаяся вокруг свалка так комментируется автором: «Они заняты тем, что создают право, устанавливают собственность, утверждают основы цивилизации, устои общества и законы». Яркая пародия дается на «величайшего воителя всех времен и народов» Тринко (Наполеона), который, стремясь к завоеванию всего мира, погубил весь цвет пингвинского народа, но зато принес славу оставшимся в живых горбатым и хромым. Пародийно обыгрываются принципы демократии в Новой Атлантиде (имеются в виду США). В целях сбыта своего товара, атланты перебили две трети туземцев, чтобы оставшаяся треть покупала у них подтяжки и зонты. Этот энергичный и деловой народ решает все вопросы, включая и объявление войны, простым голосованием в парламенте. Оценка настоящего и прогнозы на будущее содержатся в криптограмме, предпосланной в качестве эпиграфа к восьмой книге. Ключом к разгадке является слово «Ребгейгьктгйежужмэ». Чтобы расшифровать криптограмму, нужно каждую букву заменить предыдущей буквой алфавита. Разгаданный текст гласит: «После того, как французы освободились из-под власти королей и императоров, после того, как они трижды провозглашали свою свободу, они подчинились воле финансовых компаний, которые располагают богатствами страны и при помощи купленной прессы. Правдивый свидетель».
Сюжеты романов Ильфа и Петрова нередко сравниваются с игрой: «Если в «Двенадцати стульях» сюжет двигается, как шахматный конь, то в «Золотом теленке» он напоминает скорее эволюции ладьи или ферзя» (Вулис А.З. Ильф и Петров. – М., 1960. С. 256). Как истинный шахматист, главный герой романов энергичный и изобретательный Остап Бендер разыгрывает свои хитроумные комбинации, распоряжаясь людьми, словно шахматными фигурами на доске, чтобы добиться счастья через обогащение с помощью различных жульнических средств. Наиболее распространенными игровыми приемами, к которым прибегают писатели, становятся пародия, гротеск (образы Фунта, Васисуалия Лоханкина, Никифора Ляписа, людоедки Эллочки и др.), перифразы, стилизация, игра слов, комическое снижение (чрезмерно восторженный заведующий багдадским музеем) и др. В романах пародируются штампованная речь («… По случаю учета шницелей столовая закрыта навсегда», «»Полная тайна вкладов, то есть организации» и др.), устаревшая фразеология («… меня сенат не уполномочил», «Жизнь, господа присяжные заседатели, это сложная штука»), газетно-канцелярский жаргон («У меня с советской властью возникли за последнее время серьезные разногласия …Меня как-то мало интересует проблема социалистической переделки человека в ангела и вкладчика сберкассы»).
