Сергей Беляков - Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя
В числе обличительных речей Стефана Яворского была и проповедь о царе Валтасаре, который, не боясь гнева Божьего, даже сосуды церковные «на пианство» употребялет. В историю библейского Валтасара Стефан Яворский вплетал реалии петровских ассамблей (принуждение к пьянству, штрафы «про здравие»). Стефан предрекал царю страшную кару: «…выпиешь ты из тех сосудов церковных горькую полынь ярости Божией»[647]. Виктор Живов, комментируя эту проповедь, писал: «…трудно придумать более красноречивое свидетельство его тайной ненависти к Петру»[648]. Правда, проповедь эту митрополит Стефан не прочитал. В рукописи он даже сделал пометку: non dictum[649].
С другой стороны, Стефан способствовал латинизации Славяно-греко-латинской академии, которая именно благодаря усилиям Яворского стала настоящим оплотом схоластики и латинской учености, столь привычных для малороссиянина того времени. Вскоре академия станет одним из центров малороссийского влияния. По крайней мере, с двадцатых по начало пятидесятых годов XVIII века малороссы держали в своих руках многие административные посты в академии[650].
Но если Стефан Яворский не оправдал возложенных на него надежд, то их с лихвой оправдал Феофан Прокопович, настоящий идеолог не только царствования Петра, но и всего синодального периода истории православной церкви в России.
Особенную силу малороссияне набрали в правление дочери Петра Елизаветы, вообще благоволившей к малороссиянам, вероятно, под влиянием своего фаворита Алексея Разумовского. Петербург был наполнен малороссиянами. Светлана Лукашова, современный историк-славист, подсчитала, что за всё царствование Елизаветы (1742–1761) 78 архиереев получили назначения на епископские кафедры. 61 архиерей из этих новых назначенцев (78%) был малороссиянином[651].
Господство малороссиян в церкви вызвало сопротивление русского духовенства. Великороссы старались по-своему бороться против этого засилия. К украинцу Лаврентию Горке, назначенному в Вятскую епархию, местное духовенство отнеслось как к «человеку иностранному». Привезли ему изодранную рясу, «забыли» привезти епископский посох, «устраивали ему всякие неприятности, – обжигали горячей водой, воском, клали в митру гниль, чтобы из-за вони нельзя было служить». Бедный епископ – человек, верный российской державе, враг Мазепы и мазепинцев – жаловался, что из-за устроенного против него гонения ему «нельзя и жить, не только епархией управлять. <…> хотел я и учения славяно-латинския для робят в епархии вятской заводить и учители из Киева два человека мирские прибыли ко мне, но за таким гонением и за противностями невозможно»[652]. Так епископ и умер в Вятке. А его латинские науки среди вятских лесов были и в самом деле неуместны.
В Архангельске архиепископ Варсонофий, злейший враг малороссиян, тоже считал эту ученость лишней и воспротивился созданию школ у себя в епархии. Варсонофий должен был по указанию Синода посвятить некоего Венедикта Галицкого в сан архимандрита, однако не только этого не сделал, но сумел вообще выжить малоросса из епархии: «Слава Богу, черкашенина отсюда избыли»[653], – радовался он.
Не удивительно, что далеко не все малороссийские священники и архиереи стремились занять высокие должности в епархиях Великороссии. Многие хотели вернуться на Украину и даже готовы были променять столицу на кафедру или даже приход где-нибудь в Переяславе. При этом великороссов длительное время в малороссийские епархии не назначали, так что Украина имела возможность еще долго сохранять свои местные традиции, привычный образ жизни. В начале 1750-х малороссийское духовенство, уверившись в своей силе и влиянии, попыталось даже вернуть себе старинное право выбирать епископов. После смерти Переяславского епископа Никодима (1751) провели выборы, но Синод результаты выборов не утвердил, так что попытка эта не удалась.
А в скором времени начался и закат малороссийской эпохи в истории русской церкви. Молодые русские архиереи, получившие хорошее образование в Славяно-греко-латинской академии, научились бить врага его же оружием. Они вели такую же тайную, «аппаратную» кадровую борьбу, какую против них вели и малороссияне. Продвигая на высокие должности своих людей – образованных русских священников, которые уже не уступали ни в чем малороссиянам, они постепенно вытесняли чужаков-«черкашенинов».
Перелом произошел в последние годы правления Елизаветы и в правление Екатерины: впервые за несколько десятилетий великороссиян стали назначать на архиерейские должности больше, чем малороссов.
Из всего сказанного вовсе не следует, будто вся церковная жизнь в России первой половины XVII состояла из тайной или явной вражды между русскими и украинцами. Во многих случаях интересы людей Церкви, и русских, и малороссиян, совпадали. Но и тайное, хоть и бескровное противоборство двух народов все-таки было.
Киевский синопсис
История наша была бы неполна, если б мы не коснулись еще одного сюжета, связанного с мифом, нам уже знакомым: малороссийское духовенство как инициатор объединения Украины с Россией, воссоединения Руси западной и Руси восточной. И здесь перед читателем из глубины столетий поднимается величественная фигура Иннокентия Гизеля.
Историк М. В. Дмитриев в журнале «Вопросы истории» задолго до нынешней войны и даже до первого «майдана» написал: «Гизель – Гоголь XVII века, не столько конструировавший проекты “общерусской” идентичности, сколько выражавший уже прочно и широко утвердившиеся представления»[654]. Какие «проекты «общерусской» идентичности» конструировал Николай Васильевич Гоголь, мы скоро увидим, а вот об Иннокентии Гизеле надо рассказать.
В 1674 году в типографии Киево-Печерской лавры вышло сочинение, которое ждала долгая жизнь и совершенно незаслуженная слава. Называлось сочинение довольно витиевато: «Синопсис, или Краткое собрание от различных Летописцов о начале Славенороссийского Народа и первоначальных Князех Богоспасаемого града Киева». Это только часть заглавия, оригинал в три раза длиннее. Для краткости его называют обычно «Киевскими синопсисом» или просто «Синопсисом». Автором считается Иннокентий Гизель, человек интересный, примечательный даже для своего, богатого на ярких и неординарных людей, времени. Он был не русином, не русским и, видимо, вообще не славянином, а немцем. Происходил из города Кёнигсберга. Родился в протестантской семье и был крещен в соответствии с обрядами «реформатской» (протестантской) религии. О его молодости почти ничего не известно. Неясно, что привело его в Киев, что побудило сменить веру, приняв православие, но каким-то образом немец-неофит понравился самому Петру Могиле. Митрополит Киевский послал Гизеля учиться, совершенствоваться в науках, чтобы тот со временем стал профессором в Киевском коллегиуме. Об учебе Гизеля также известно немного. Видимо, он учился во Львове, только неизвестно, во Львовской иезуитской коллегии (католической) или во Львовской братской школе (православной). Возможно, постигал науки и в каком-то из европейских университетов. Святой Дмитрий Ростовский (Туптало) утверждал, будто Гизель учился «в разных школах, до которых и через моря путешествовал»[655].
Учеба за границей в католических коллегиях и университетах нередко вела к смене веры. Православные переходили в католичество, а затем, вернувшись, вновь перекрещивались в православие. Так поступит, скажем, Феофан Прокопович. Но сведений о хотя бы временном переходе Гизеля в католичество нет. Зато хорошо известна его деятельность после возвращения. Он читал лекции и проповеди в Киевском коллегиуме, а в 1647 году был уже ректором коллегиума, а также игуменом Киевско-Братского монастыря, что следует из его «подписи под актом избрания митрополита Сильвестра Коссова»[656]. Со временем, однако, он оставит преподавание и в 1656 году станет архимандритом Киево-Печерской лавры – одного из самых славных и почитаемых монастырей православного мира. Этот высокий пост Гизель будет занимать до своей смерти в 1683 году.
Современники высоко ценили ученость Гизеля. О нем с уважением отзывались Иван Выговский и Богдан Хмельницкий. Архиепископ Черниговский Лазарь Баранович называл Гизеля «украинским Аристотелем» и отдавал ему редактировать собственные сочинения. Гизеля превозносил св. Дмитрий Ростовский.
Тем удивительнее, что «Киевский синопсис», написанный (а возможно, только отредактированный) Гизелем[657], получился книгой, составленной не просто плохо, но откровенно халтурно. «Синопсис» – краткий пересказ летописей: «Хроники польской, литовской, жомойской и всей Руси» Матвея Стрыйковского, написанной на Черниговщине Густынской летописи и Хроники, составленной игуменом Киевского Михайловского Златоверхого монастыря Феодосием Сафоновичем (Софоновичем) в 1672–1673 годах[658]. Но и эта хроника была компиляцией киевских и волынских летописей. То есть «Синопсис» – компиляция, составленная на основе других компиляций.
