Сергей Беляков - Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя
Московская вера
От святого равноапостольного князя Владимира существовала на Руси единая Киевская (Русская) митрополия. В начале XIV века она впервые разделилась, но ненадолго. До середины XV века церковь объединяла две половины некогда единой Руси: Русь Московскую и Русь Литовскую. Но политика оказалась сильнее церковного единства. С 1448 года одновременно было два митрополита, оба носили титул: «Киевский и всея Руси». Один из них, Иона, жил в Москве, другой, Исидор, – в Риме. Десять лет спустя король польский и великий князь литовский Казимир IV, вмешавшись в церковные дела, поставил во главе православных епархий Литвы Григория Болгарина с титулом «митрополит Киевский, Галицкий и всея Руси». Митрополит Иона осудил «разделение Божиих Церквей Московской и Киевской», но уже его преемники носили титул «митрополит Московский и всея Руси». До конца XVII века разошлись не только политические, но и церковные судьбы Московской и Западной Руси.
Великое княжество Литовское было страной для своего времени веротерпимой. Веротерпима была и Польша до начала униатства. Но еще до 1596 года и простые шляхтичи, и магнаты всё больше переходили в католичество. Православная шляхта таяла год от году. Ко временам Хмельнитчины православие стало преимущественно верой селян и козаков.
Несколько веков жизни в разных государствах, с совершенно различными политическими системами, законами, традициями, не могли не повлиять на церковную жизнь. В середине XVI века в Речи Посполитой православная богословская культура еще была слабо развита. «Советуйте нашим, чтобы они без ученых с нашей стороны не сражались с иезуитами», – писал князь Андрей Курбский, знаменитый московский эмигрант, ставший «в Литве» просветителем и защитником православия.
Борьба с унией заставила западнорусское (украинское) духовенство и православных панов больше внимания уделять гуманитарному образованию. Приходилось открывать школы при монастырях и православных братствах, приглашать преподавателей, заниматься изучением и переводом латинской, греческой, славянской литературы. На Волыни появились православные школы. Их основателями были меценаты и православные просветители: те же Андрей Курбский, Константин Острожский. Так на Украине появляются свои богословы, апологеты, полемисты.
На некоторое время Западная Русь опередит Восточную. При работе над Острожской Библией приходилось обращаться в Москву за Библией, переведенной архиепископом Геннадием, а типографией руководил (и в работе над книгой активно участвовал) Иван Федоров, или, как его называли во Львове, Иван Москвитянин. Зато в середине XVII века на Украине было около двадцати типографий, а в Москве только одна[622]. А патриарх Никон уже сам посылал за печатной Острожской Библией.
Жизнь православия в Московской Руси текла совсем иначе. Православие здесь было не «терпимой», но господствующей религией. Стремительные успехи русского народа и русского государства отразились и на церкви. Митрополит Иона, первый независимый (от Константинополя) православный митрополит северо-восточной Руси, с гордостью писал об исторической миссии русского православия: «…святая великая наша Божия церкви русскаго благочестия держит святые правила и божественный закон св. апостол и устав св. отец – великого православия греческаго прежняго богоустановного благочестия»[623]. С 1589 года автокефальная московская митрополия стала патриаршеством.
Православным русским из Царства Московского долгое время было не с кем и незачем спорить. Во время борьбы православных с униатством и католичеством православные русские по мере сил помогали единоверцам-русинам из Речи Посполитой. Со своей стороны, Киевский митрополит Петр Могила послал в Москву частицу найденных им мощей св. равноапостольного князя Владимира и попросил у царя Михаила Федоровича не только денег на восстановление церквей в Киеве, но и книг, икон, церковных одежд. Царь прислал митрополиту Киевскому и деньги, и книги, и мастера-иконописца для украшения Киево-Печерской лавры, а послов митрополита, по московскому обычаю, наградил не только деньгами, но и мехами соболей и куниц[624]. Позже Алексей Михайлович уже сам будет обращаться к митрополиту Киевскому Сильвестру Коссову с просьбой прислать ему ученых людей, знающих латынь и греческий, для исправления церковных книг. Митрополит послал в Москву Арсения Сатановского и Епифания Славинецкого. Это было начало реформ, которые, как известно, приведут к великому расколу.
Епифаний Славинецкий был, пожалуй, самым заметным представителем грамотного и поднаторевшего в полемике с иезуитами киевского духовенства. Трудолюбивый ученый монах, замечательный знаток греческого и латыни, он был кабинетным ученым в лучшем смысле этого слова. Писал проповеди, переводил сочинения Григория Богослова, Юстина Философа, Афанасия, Василия Великого, Иоанна Дамаскина. Он был редактором нового перевода Библии на церковнославянский. Но простые русские люди с подозрением смотрели на ученых киевских монахов. Однажды, 5 марта 1650 года, в Чудовом монастыре московские монахи в келье чернеца Саула обсуждали «киевских старцев». Между прочим говорили, будто старцы эти «недобрые», «доброго учения у них нет», что «старцы-киевляне всех укоряют и ни во что не ставят благочестивых протопопов Ивана и Стефана…»[625] Протопоп Казанского собора Иван Неронов и протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев – «ревнители древнего благочестия», честь и гордость русского православия, слава их пережила века, но киевские монахи, вроде бы такие же православные люди, относились к московским священникам высокомерно, не считали их за равных себе.
Связи восточной и западной Руси никогда не прерывались. Русские паломники регулярно отправлялись в Киев, к его древним святыням, к мощам печерских святых, а православные русины из Киева, с Волыни, из Подолии и даже Галиции собирали в Москве милостыню, часто оставались в столице Русского царства, находили применение своим знаниям. Одни устраивались справщиками книг в типографию, другие становились учителями. Однако национальная вражда двух близких народов, особенно проявившаяся в Смутное время, не забылась и не исчезла вовсе. В русских источниках времен Смуты черкасы именовались «разорителями истинной нашей православной веры и креста Христова ругателями»[626]. В период между Смутой и реформами патриарха Никона православная Московская Русь резко отделяла себя от православной Украины. С 1622 года все выходцы из Литовской Руси подлежали крещению. Правило относилось не только к униатам и католикам, но и к православным[627]. На Украине вплоть до XIX века крестили не погружением, а обливанием святой водой. На Московской Руси первой половины XVII века «обливанцев» не считали полноценными православными. Воспоминания о Смутном времени, в котором православные козаки приняли самое активное участие и сделали немало зла Москве и московским русским, подогрела и Смоленская война. У религиозной подозрительности русских были веские политические основания.
Реформа патриарха Никона ликвидировала значительную часть различий между московским и западнорусским православием[628], но для подлинного единства этого оказалось уже недостаточно. Слишком много накопилось различий – не церковных, религиозных, а именно национально-религиозных.
Православное духовенство, на первый взгляд, должно было стать идеологом воссоединения Восточной и Западной Руси. Пока Москва была далеко, русский православный царь воспринимался защитником православного народа в тяжелой борьбе с католиками и униатами[629]. Всё изменилось, когда русские гарнизоны разместились по малороссийским городам. Они защищали Украину от поляков-католиков, но московские порядки не нравились ни козакам, ни крестьянам, ни тем более духовенству, которое привыкло жить под властью уважаемого, но далекого и бессильного Константинопольского патриарха. Интересно, что даже на Переяславской раде не было ни митрополита Киевского, ни хотя бы одного представителя высшего православного клира. Знамя с изображением Спасителя, Богородицы, великомученицы Варвары (издавна особо почитавшейся в Киеве) и преподобных печерских святых – Антония и Феодосия, что символизировало религиозное единство, вручил Богдану Хмельницкому боярин Василий Бутурлин. Обедню пришлось служить казанскому архимандриту Прохору, который приехал вместе с московскими послами[630].
Украинское духовенство упорно сопротивлялось Москве и московским порядкам.
Православному духовенству Украины русские из царства Московского представлялись людьми «грубыми и невежественными»[631]. Кроме того, митрополиту, священникам и монахам не хотелось переходить под власть патриарха Московского. В 1666 году гетман Брюховецкий, в то время настроенный промосковски, поддержал переход Киевской митрополии под власть московского патриарха и сообщил об этом в своем письме в Киево-Печерскую Лавру, на что монахи ответили, что подчиняться новому митрополиту не станут[632].
