Владимир Кутырев - Последнее целование. Человек как традиция
Но по-разному. У одних от радости и восхищения открывшимися перед людьми практически безграничными возможностями манипуляции миром и собой, у других от ужаса перед непониманием очевидности результата данного, несущего смерть историческому человеку процесса, от страха и жалости к нынешнему «ветхому Адаму». К первому отряду относятся узко специализированные технократы, талантливые и одновременно безответственные творцы и носители научных достижений, по роду своей профессиональной активности ставшие почти (не)жителями искусственного мира. При этом они старательно избегают все более острого, выдвигающегося самой жизнью извечного философского вопроса: куда идем? Страшатся выводов, что же будет с человеком.
…И не страшатся выводов, что будет с человеком. Например, некий будто бы философ с восторгом рас(пере)сказывает об успехах и, правда, еще остающихся трудностях по конструированию гибридов живого и неживого, которые науке надо преодолеть. «Чтобы инициировать гибридизацию как стратегию, сначала необходимо концептуально и инструментально низвергнуть плоть с ее пьедестала индивидуального организма, уникальной живой формы на уровень биомассы – сырья для экспериментов и производства новой породы, притом не умертвляя ее, а радикально трансформируя… В низвержении плоти до ресурса и техники ее обработки просматривается стратегия индустриальной капитализации живого»[82]. Можно «Получить любой вариант преобразования живого организма. Только не путем видового скрещивания, а путем перепрограммирования клеток… В частности, Проект Гал-Бен-Анри in potentia 2012, когда художник преобразует клетки крайней плоти обрезанного полового члена в нейронные клетки мозга…»[83].
Куда там, традиционным злодеям старой научной фантастики типа упомянутых големов или инженера Гарина, до достижений нынешней, сорвавшейся с цепи человека, науки. Как страстно ее творцы стремятся к (само)уничтожению людей. Кажется, это их последняя страсть. Как будто мыслят не люди, а «мозги в банке». Предпочитают толковать о жизни в компьютере, превращении в гибриды или голограмму, «бессмертии» или счастливой смерти и т. п. Эвтанизаторы. Слепые вожди слепых. И никто за эти призывы к «геноциду по-научному», в отличие от того, как если бы они призывали «просто к геноциду», их не преследует. Даже не критикуют. И мы не будем. Цитируемого автора надо даже поблагодарить: за последовательность. Это кристально чистый пример вырождения мышления: из способности целостного духа оно превратилось в чистую функцию одностороннего технического образования и таких же профессиональных занятий, которое не может преодолеть никакая последующая причастность к философии. Без каких-либо сомнений он показал направление, конечный результат, куда ведут идеи трансгуманизма и mein streem неуправляемого прогресса. Смотрите, люди: нашу/вашу планету захватывают ликвидаторы человечества, его враги и (само)убийцы.
Ко второму роду, еще не ставших зомби и действительно думающих о своей судьбе, относятся разного рода живые представители человеческого рода, консерваторы, гуманисты, «классики», с превалированием чувственного и художественного восприятия мира, апологеты сохранения окружающей природы и собственной идентичности. Трагическую сшибку этих позиций остро чувствующие художники, поэты, особенно романтического склада, предвидели еще в начале промышленной революции, радикально изменившей судьбу человечества. Пожалуй, ярче всего, удивительно рано, когда и паровозов не было, «два видения грядущего мира» представлены у Е. А. Баратынского (1800–1844 гг.). В стихотворении «Последняя смерть» он рисует земной рай, в котором будут жить люди:
«Сначала мир явил мне дивный сад: // Везде искусств, обилия приметы; // Везде дворцы, театры, водометы; // Везде народ и хитрый свой закон // Стихии все признать заставил он». Но…
«Прошли века. Ясней очам моим видение другое стало: // Желания земные позабыв, // Чуждаяся их грубого влеченья, // Душевных снов, высоких снов призыв // Им заменил другие побужденья, //И в полное владение свое // Фантазия взяла их бытие, // И умственной природе уступила // Телесная природа между них: // Их в эмпирей и в хаос уносила // Живая мысль на крылиях своих; // Но по земле с трудом они ступали, // И браки их бесплодны пребывали»[84].
Как видим, оба эти видения двухвековой давности осуществляются на наших глазах: везде дворцы, театры, водометы и… виртуальная и предметная, но целиком искусственная реальность иного мира. Она захватывает наше бытие, оставляя на Земле, «в off line» обездушенные тела («немертвые» – называют сами себя продвинутые европейцы), все больше теряющие чувственность, способность к живой любви и продолжению рода, не желающих этого или бесплодных, когда желают. Притом, первый отряд (оптимистов усовершенствованной жизни в раю или ее замены более «прогрессивными» формами) непрерывно пополняется новыми сторонниками. Эти «сторонники» опираются на вполне конкретные планы и решения государственных органов, в том числе России о дальнейшей технизации жизни. «Наноэлектроника будет интегрироваться с биообъектами (люди?! – В. К.), обеспечивать непрерывный контроль за поддержанием их жизнедеятельности, улучшением качества жизни, и таким образом сокращать социальные расходы государства… (sic! – В. К.). Широкое распространение получат встроенные беспроводные наноэлектронные устройства, обеспечивающие постоянный контакт человека с окружающей его интеллектуальной средой, получат распространение средства прямого беспроводного контакта мозга человека с окружающими его предметами, транспортными средствами и другими людьми (курсив мой. – В. К.)»[85].
Для тех, кто способен видеть, куда идет дело, комментарии излишни, а тем, кто утратил данную способность уже ничем нельзя помочь. В том числе потому, что ряды «видящих» (сторонников традиционной жизни на Земле) редеют. Они пытаются сопротивляться подобным планам (вернее уже не планам, а отраслевым приказам о порядке внедрения), объяснять «оптимистам», что все это будет значить для человека, для всех живых существ, пишут целые книги, как мы здесь, призывая взглянуть на тенденцию в перспективе, но их призывы почти не воспринимаются. Да и они/мы сами смущены, потому что консерваторы, традиционалисты, быть которыми становится неловко. В глухой обороне и оправдываются.
Основным аргументом в пользу искушения человека бегством от самого себя «в виртуал, гибриды и иное» является апелляция к объективному ходу событий, к «прогрессу». Прямо по Гегелю: если «все действительное разумно», значит, делается вывод, «это хорошо». Сущее не рассматривается в своей противоречивой или хотя бы амбивалентной ипостаси и, отбрасывая всякие представления о должном, его автоматически отождествляют с добром. В подобном качестве, разум человека по мере расхождения со своей природой, становится носителем самоотрицания. Начинает работать против человека. Ad absurdum. Появляются дезертиры жизни, мыслящие, но «не в своем уме», которых все больше. Жить без чувств, без детей и любви, механичным и полумертвым вот-вот будет модно. Феномен «ложного сознания» обуславливается теперь не столько классовым положением людей, как объяснял К. Маркс, сколько их общим положением в мире, который становится постчеловеческим. И казалось бы, очевидная трагичность происходящего отказа от собственной природы, разрушение атрибутов идентичности, что составляет реальное содержание «антропологической катастрофы», «апокалипсиса», «конца света», о чем не случайно, но мимоходом, обывательски, тоже говорят, предстает теперь процессом движения к высшему благу. Смерть выдается за некую «Новую жизнь». Или «Нового человека».
Но вот, наконец, настоящий, «жесткий трансгуманизм», провозглашающий, что никакого человека больше не будет, он уже не нужен. Вместо него будут людены или нелюди, то есть некие принципиально новые формы разума, соответствующие искусственной среде, ноотехносфере. Вырастая из разговоров об усовершенствовании человека, фактом своего появления трансгуманизм их полностью дезавуирует, раскрывая всю предыдущую фальшь. Его последовательные адепты больше не хотят оставаться людьми, хотя бы и усовершенствованными, не связывают себя никакими телесными человекообразными ограничениями. «Трансгуманисты хотят «не остаться людьми», а наоборот – перестать ими быть, став более совершенными существами, т. е. трансхьюманами, или же нелюдями. Трансгуманисты считают, что мы живём в эпоху переходного этапа от обычного человека к постчеловеку…»[86]. Расчеловечивание таким образом завершается окончательным успехом, после чего собственно человеческий разум, если и останется, то как один из видов разума, далеко не самый сильный и не высший в сравнении с искусственным интеллектом. Человек «уйдет в машину», это будет его «творческая смерть» (М. Эпштейн) как некая новая форма существования. Не человека, а разума. Умирая, люди обессмертят себя не в своем, а созданном ими разуме. Подобную, называемую «позитивной» смерть, можно считать также и жизнью (кому как нравится). «Смерть позитивная – уже не смерть, – соблазняет еще живых людей российский «аналитический антрополог» В. Подорога, – это просто практика исчезновения в том, что есть твое существование в широком смысле и в силу этого – бессмертие, которое обретает характер повседневного чувства»[87]. Полный набор благопожеланий. Правда, это будут нелюди, но все равно позитив – «к лучшему». Готфрид Лейбниц бы порадовался: несмотря ни на что, действительно, «все к лучшему в этом лучшем из миров», благодаря чему, мы не будем знать, когда нас не будет.
