Юрий Рюриков - Три влечения. Любовь: вчера, сегодня и завтра
Этот принцип почти зеркально отвечает новой природе современного человека-личности, новым основам его психики. А строить жизнь в согласии с природой человека – это, наверно, один из самых гуманных и самых краеугольных идеалов человечества.
Любовные тяготения – только одна сторона супружеской совместимости, и главным видом совместимости они служат чаще всего только в молодом браке. Чем старше брак, тем больше центр его тяжести переходит на другие виды совместимости, больше зависящие от личностных свойств людей.
Пожалуй, самая лучшая совместимость стоит на трех китах: во-первых, это родство душ – хотя бы в чем-то главном, во-вторых, сходство интересов, идеалов – тоже в чем-то главном, и, в-третьих, разница в психологии, в типе нервного склада.
Для психологической совместимости достаточно, чтобы люди были и похожи и непохожи друг на друга, – как похожи и непохожи березы разных пород, как похожи и непохожи рифмующиеся слова – или разные индивидуальности, у которых близок душевный и нравственный склад. Именно это, наверно, и есть основа совместимости – чтобы разные свойства разных людей имели типовое сходство, – не враждовали, а уживались друг с другом, дополняли друг друга.
Есть и другой вид совместимости – гармония контрастов, притяжение полярных черт характера, темперамента. Часто уживаются и противоположные свойства людей, которые близки друг другу именно своей отдаленностью; бывает это, видимо, тогда, когда этих свойств остро не хватает самому человеку.
Так порывистый и взрывной холерик может уживаться с медлительным и спокойным флегматиком. Холерик мгновенен в реакциях и безудержен в чувствах; флегматику не хватает этого, и его подсознательно влечет к этим чертам холерика. А холерика дополнительно влечет к невозмутимости и стойкости чувств флегматика, которых не хватает ему самому. Все в этих темпераментах разное, и их плюсы как бы дополняют, помогают друг другу, а минусы не натыкаются друг на друга, не усиливают друг друга.
При этом, конечно, оба бывают и недовольны теми же самыми свойствами, но в другой, теневой их ипостаси: холерик – «бесчувственностью» и медлительностью флегматика, флегматик – нервностью и неровностью холерика.
И чтобы ужиться друг с другом, эти полярные психологические свойства должны, видимо, уравновешиваться похожими душевными чертами, близкими интересами, взглядами. Психологическая разность и духовная общность – это, пожалуй, самое лучшее сочетание для человеческой близости, самые стойкие перекидные мостики для людей.
Чувства – это только часть тех связей, которые скрепляют жену и мужа. Широкая совместимость – клубок всех этих связей, сплав чувств, интересов, притяжений подсознания и сознания, близких принципов домашнего поведения, похожего отношения друг к другу, к детям, к домашним заботам и тяготам. Это как бы живая мозаика из множества самых разных психологических импульсов – из тяготений к хорошему в близком человеке и отталкиваний от плохого в нем, из радостей перед его достоинствами, прощений недостатков, смирений перед его слабостями… Это поразительно сложная система магнитных влечений сердца, ума, тела, паутинное, кружевное сплетение душевных и физических нитей, таинственная смесь привычек, рефлексов, глубинного голода души…
Французские психологи Андре Ле Галл и Сюзанна Симон называют этот сплав «супружеским чувством»[97]. В древности нечто похожее именовали «семейной любовью»: так говорил об этом сплаве еще Саллюстий, римский писатель и историк I века до н. э., а в прошлом столетии Чернышевский, да и немало других писали о «супружеской любви».
Названия эти, пожалуй, не очень точны: кроме чувств, сюда входят и совсем другие духовные «вещества» – взгляды, идеалы, привычки… Тяжеловесное слово «совместимость» тоже не очень подходит здесь, но пока другого нет, приходится применять его.
Такой магнитный сплав – чаще всего плод наших стараний, дитя нашей воли и чувств, сознания и поведения. Чтобы создать его, и чтобы поддерживать его жизнь, приходится тратить очень много сил, нервов, много душевного напряжения.
У тех, кто плывет по течению и не подкрепляет стихию чувств сознательным творением совместимости, ладья супружества часто становится галерами или идет ко дну. Те, кто добавляет к парусам чувств моторы сознательно творимой совместимости, плывут дальше, лучше, спокойнее. Крылья чувств и пропеллеры сознания, романтизм сердечной тяги и реализм душевных отношений – такой союз и дает, пожалуй, самые глубокие, самые стойкие опоры для человеческой близости.
Вряд ли стоит думать, что хорошие отношения у мужа и жены могут быть только при полной совместимости. Часто людей связывают далеко не все возможные нити, но они и терпимо относятся к неприятным для них черточкам в другом человеке, и уважают его право на самостоятельность, автономность. Наверно, и эта терпимость к неизбежным недостаткам другого, и это уважение к его самостоятельности тоже входят в число главных пружин совместимости.
Полная, всесторонняя совместимость вообще, видимо, бывает очень редко. Куда чаще встречается «относительная» совместимость, не всесторонняя, но разносторонняя, и ее вполне может хватить для хороших отношений, если только бережно относиться к ней…
Позор или благодеяние?
Все, наверно, помнят, как Татьяна сказала Онегину: «Я вас люблю (к чему лукавить?), но я другому отдана: я буду век ему верна».
Марина Цветаева писала в своей великолепной исповеди «Мой Пушкин», что этот поступок Татьяны и вся ее любовь потрясли ее. И если я потом, говорит она, всю жизнь первая протягивала руку, то только потому, что это сделала Татьяна. И если я потом, когда от меня уходили, не протягивала рук, то только потому, что и это сделала Татьяна.
И она говорит: «Да, да, девушки, признавайтесь первые, и потом слушайте отповеди, и потом выходите замуж за почетных раненых, и потом слушайте признания и не снисходите до них – и вы будете тысячу раз счастливее нашей другой героини, той, у которой от исполнения всех желаний ничего другого не осталось, как лечь на рельсы»[98].
Итак, перед нами два пути – Татьяны и Анны. Трудно мерить тут, кому было хуже. Наверно, судьбы обеих страшны – и у каждой по-своему. Но вряд ли стоит искать идеал в пути Татьяны – пути подчинения, пути покорного следования канонам.
С давних пор в социализме было две позиции в вопросах любви и семьи. Одна из них, живущая и в наше время, была ярче всего выражена Томасом Мором. В его утопии брак пожизнен, а развод – редкое исключение. «Развод допускается редко, – пишет Т. Мор, – утопийцы знают, что при надежде вновь жениться брак не может быть достаточно прочен».
О любви как об основе брака здесь нет и речи. Брак для Мора – это не союз любящих друг друга людей, а просто сожитие, и прочность его поддерживается насилием. «Уличенные в нарушении супружеской верности приговариваются к строжайшей форме рабства», – пишет Т. Мор. – «Повторенное прелюбодеяние карается смертью»[99]. Тяжело наказывают и тех, кто смеет любить до брачного возраста (восемнадцать лет для женщин, двадцать два года – для мужчин). Их любовь считается не любовью, а прелюбодеянием, ибо она – вне уз брака.
Поздние социалисты – и утописты, такие, как Дезами, Морелли, Чернышевский, и коммунисты – Энгельс, Бебель, Ленин – относились к любви и к семье совсем по-другому.
Энгельс прямо говорил, что нерасторжимость брака рождена собственническими обычаями и в будущем она исчезнет. Любовь – основа брака, считал он, и если она перестает существовать, брак лишается фундамента и перестает существовать тоже. «Длительность чувства индивидуальной половой любви, – писал Энгельс, – весьма различна у разных индивидов, в особенности у мужчин, и раз оно совершенно иссякло или вытеснено новой страстной любовью, то развод становится благодеянием как для обеих сторон, так и для общества. Надо только избавить людей от необходимости брести через ненужную грязь бракоразводного процесса»[100].
«… Нельзя быть демократом и социалистом, – говорил Ленин, – не требуя сейчас же полной свободы развода…»[101] «Свобода развода, – писал он, – означает не „распад“ семейных связей, а, напротив, укрепление их на единственно возможных и устойчивых в цивилизованном обществе демократических основаниях»[102].
В мировой литературе на таких же позициях стояли многие писатели – от Вольтера и Шелли, Жорж Санд и мадам де Сталь до Герцена, Чернышевского, Чехова, Роллана, Горького.
Среди основных человеческих свобод не на последнем месте стоит свобода в выборе личных своих «спутников жизни». И, наверно, самая гуманная позиция здесь – это позиция разумной свободы – свободы не только вступать в брак, но и выходить из него. Идеал истинно социалистического, по-настоящему гуманного брака – это принципиальная возможность и свободного его заключения и свободного расторжения.
