Эдуард Фукс - История нравов

В качестве последнего и важнейшего корректива всегда оставалось еще одно средство — искусственное воссоздание физической девственности.

Именно потому, что девственность «стала дешева», ее ценили так высоко. И потому каждая хотела быть всеми искомым и всеми желаемым исключением, то есть каждая хотела быть и остаться девушкой, несмотря на все бури галантной жизни. Один врач сообщает: «Желание прослыть целомудренной девушкой так велико, что не боятся испытать самую сильную боль, так как есть очень много влюбленных женщин, подвергшихся болезненной операции, лишь бы сойти за девушек и вступить в законный брак».

И в самом деле, большинство девушек считалось в эту эпоху «девственницами» вопреки пословице: «Все можно купить за деньги, только не девственность». Ибо как раз ничто так легко нельзя было купить за деньги, как именно девственность. Если большинство женщин знало, как предохранить себя от беременности и как освободиться от ее последствий, то не меньшее их число имело также понятие о том средстве, которое, по словам одного сатирика, «может превратить последнюю падшую женщину в ангела». К домашним средствам, известным уже Средним векам и Ренессансу, передававшимся из поколения в поколение, опыт и рафинированность прибавили еще бесчисленное множество других: капли и втирания. Современные врачи перечисляют целый ряд подобных стягивающих средств: отвар желудей, мирры, кипарисовых орехов и т. д.

Были в ходу, однако, и гораздо более утонченные средства симулировать девственность. Если доверчивого кандидата в супруги и нетрудно было обмануть, то это было не так легко сделать с Дон Жуаном… Поэтому пускались в ход сшивания. Подобные операции делали отчасти врачи, еще чаще опытные в своем ремесле сводни. Что этот возмутительный обычай, существовавший, впрочем, издавна, был чрезвычайно распространен, видно хотя бы из того, что эти приемы даже нашли отражение в драматургии. Укажем на комедию Сервантеса «Мнимая тетка», подтверждающую все нами сказанное.

Однако опытных жуиров и это средство не могло ввести в заблуждение. Так как они знали все обманные приемы, то требовали от своих поставщиков вместе с товаром и удостоверения в том, что он соответствует предъявленным к нему требованиям. Немаловажным доказательством огромных размеров практиковавшихся тогда добрачных половых сношений служит поэтому обстоятельство, что только те девушки считались «на рынке» девственницами, девственность которых была удостоверена врачебным свидетельством. Врачи, выдававшие подобные свидетельства, были или доверенными лицами жуиров, или же присяжными ассистентами профессиональных своден: в последнем случае они, правда, очень часто находились на службе у сводни и были обязаны замаскировать инсценированный ею обман.

В среде мелкого мещанства также ни один мужчина не хотел «купить кошку в мешке», однако здесь пользовались обыкновенно старинными «верными» симпатическими средствами. Наиболее распространенным таким средством был опыт: «Дуть, пока снова не зажжется только что погашенная свеча». Если этот опыт удавался девушке, ее жених заключал отсюда, что у его милой безупречная репутация. У нас есть сведения, говорящие, что большинство девушек подвергалось — иногда в шутку, иногда всерьез — такому испытанию своими кавалерами. Подобные фокусы, однако, едва ли служили к успокоению сомневающихся, так как они, вероятно, часто не удавались, хотя все молодые девицы и упражнялись усердно тайком в этом и тому подобных искусствах. Благоразумные люди называли поэтому такие приемы «вредным суеверием, без нужды подтачивающим доверие», и предостерегали от него.

Женское лоно в пластических искусствах символизировалось в виде розы. Символом девственности служил нераспустившийся розовый бутон. Девушка или гордо держит его в руке, или защищается им против дерзкого похитителя. В Голландии невеста, сохранившая до свадьбы свою физическую невинность, надевала фартучек с затканным в определенном месте бутоном розы. Утерянная невинность символизировалась разным образом. Самыми обычными символами были разбитый кувшин и разбитое зеркало. Девушка, плачущая над разбитым кувшином или зеркалом, оплакивает на самом деле потерянную невинность.

Было бы непростительно игнорировать движущие причины раннего полового общения. На заре абсолютизма вся Германия представляла страну не только бедную, но и безлюдную, так как здесь победа абсолютизма покоилась на последствиях Тридцатилетней войны. В XVII столетии поэтому не существовало здесь более важной проблемы, чем интенсивное увеличение народонаселения. Производить на свет как можно больше детей было теперь высшей обязанностью мужчин, быть беременной и рожать потомство — постоянной обязанностью женщины. Само собой понятно, что это должно происходить в рамках брака, но не менее понятно и то, что такая эпоха относится более снисходительно и к внебрачным половым сношениям, тем более что тогда, под гнетом необходимости, подвергались пересмотру даже законы единобрачия. Лучше всего подтверждается это указом, изданным франконским окружным съездом в Нюрнберге 14 февраля 1650 г.: им разрешалось «в продолжение следующих десяти лет каждому мужчине иметь двух жен». Чтобы создать должное количество человеческого материала, была, таким образом, временно упразднена основа брака, моногамный его характер, и санкционирована полигамия. А политика народонаселения, которую был вынужден вести в своей безлюдной стране Фридрих II, чтобы иметь солдат и налогоплательщиков, приводила его еще сто лет спустя к подобным же последствиям в области уголовного права.

Все это, однако, не мешало тому, что и в Германии имущие классы стали придерживаться вышеописанной морали, в силу которой дети сделались величайшей обузой и семейным несчастьем. Поддерживать государство обильным производством потомства — эту обязанность правящие классы всегда предоставляли черни и требовали от черни; на себя они брали в лучшем случае только приятную сторону этой задачи.

Если в других странах и не было налицо такой бедности людьми, если там ввиду продолжительности мира в XVIII столетии унаследованный от прошлого избыток женского населения несколько и сократился, то, как мы знаем, в средних классах бедность во всех без исключения странах значительно возросла. Господствовавшая в этих слоях материальная необеспеченность крайне пагубно отражалась на сексуальной жизни обоих полов. Большинство мужчин могло вступить в брак лишь очень поздно, так как они не были в состоянии содержать семью, а многим так никогда и не удавалось основать свой домашний очаг. Что подобное положение вещей господствовало преимущественно в среднем бюргерстве, объясняется очень просто тем, что по установившейся традиции заботиться о содержании семьи был обязан один только мужчина, тогда как жена уже и здесь находилась почти на положении предмета роскоши или, во всяком случае, сама не зарабатывала, как в пролетариате.

Значительная часть мужчин и женщин среднего мещанства могла поэтому удовлетворить свои половые потребности только внебрачным путем.

Экономические факторы объясняют нам также, почему в крестьянстве XVII и XVIII вв. обычаи и нравы остались теми же, какими были в эпоху Ренессанса. Производственный механизм сохранился таким же или почти таким же, и потому и общественное бытие этого класса не изменилось — в общем и в частностях. Главные формы добрачных половых сношений, «пробные ночи» и «ночные посещения», сохранились здесь и в эту эпоху во всем своем специфическом своеобразии и, разумеется, также в прежних своих грубо-примитивных проявлениях.

Абсолютизм «содействовал», впрочем, половой жизни крестьянства тем, что разорял деревенскую массу еще беззастенчивее, чем горожан, задерживая таким образом всякую возможность культурного прогресса и доводя мужика до такого скотского состояния, которому уже не ведомы никакие нравственные сдерживающие мотивы. Искусственное форсирование половой зрелости было и здесь наиболее бросавшимся в глаза последствием. Так как большинство детей спят в деревне вместе с родителями, в одном тесном помещении, то они рано получают наглядные уроки механики любви. Что удивительного, что многие из них подражают игре, которой забавлялись отец и мать, еще раньше, чем могут иметь представление о ее цели. Это тоже своего рода форсирование половой зрелости, к тому же такое, которое приводило к самым печальным результатам. Ибо глубочайшая нравственная испорченность всегда царила не в городах, а в деревнях.

Другая главная черта старого режима, о которой свидетельствует бесчисленное множество разнообразнейших документов, — будто бы беспредельное увлечение каждой женщины «культом галантности», как тогда выражались. Судя по этим данным, никогда женщины до такой степени не были помешаны на мужчинах, как тогда.