Марина Сербул - Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков
Рисуя собирательный портрет петербуржца и москвича, Белинский словно предвосхищает разницу между Александром и Петром Адуевыми: «Есть мудрые люди, которые презирают всем внешним; им давай идею, любовь, дух, а на факты, на мир практический, на будничную сторону жизни они не хотят и смотреть. Есть и другие мудрые люди, которые, кроме фактов и дела, ни о чем знать не хотят, а в идее и духе видят одни мечты» («Петербург и Москва»).
Петр Иванович Адуев – петербуржец в его полном проявлении. Он сдержан, умеет владеть собой, слывет за деятельного и делового человека. К нему, как обладающему деловыми связями, часто обращаются за протекцией.
«Я статский советник по чину, заводчик по ремеслу», – заявляет о себе Петр Адуев. Он совладелец фарфорового завода, отринувший убежденность в том, что «купеческие» дела «не для господ». Гончаров в своей поздней статье «Лучше поздно, чем никогда» (1879) отметил, что в 1820–1840 годах заниматься промышленным производством дворянину и высокопоставленному чиновнику было унизительно. «Чин не позволял, а звание купца не было лестно». Исключение составляли заводчики-бары, у которых заводы и фабрики входили в число родовых поместий. На них по оброку работали крепостные, занимая должности от простых рабочих до управляющего. Владельцы таких заводов и фабрик, как правило, ими не занимались.
Петр Адуев – человек нового века. Ему нисколько не зазорно заниматься заводом. Судя по всему, его основной капитал составляют деньги, полученные от производства фарфора. В отличие от своих компаньонов он умеет приращивать капитал и при первой возможности выкупает их паи, становясь единоличным владельцем. Для него смысл существования – в работе, приносящей практический результат («Долг исполнен, жизнь пройдена с честью, трудолюбиво – вот в чем счастье!»).
В своей жизни Адуев-старший руководствуется системой принципов и правил, разумное и рациональное следование которым, по его мнению, обеспечивает человеку комфортное существование в обществе. Он не признает над собой власти страстей, «даже смеялся над ними, считая их ошибками, уродливыми отступлениями от действительности, чем-то вроде болезней, для которых со временем явится своя медицина». Страсть для него – «сумасшествие».
У него есть своя теория брака – «брака с расчетом», которой он делится с племянником. Во-первых, жениться надо уже в зрелом возрасте, составив себе изрядное состояние и достигнув определенного положения в обществе. Во-вторых, невесту надо выбирать, хладнокровно рассуждая, «имеет ли такая-то или такая женщина качества, какие хочешь видеть в жене: вот в чем главный расчет». Женившись, «надо уметь образовать из девушки женщину по обдуманному плану, если хочешь, чтоб она поняла и исполнила свое назначение».
Адуев не советует племяннику жениться, «когда влюбишься». Довериться чувствам – значит отдать себя во власть слепой судьбы. Он уверен, что можно «просчитать» движения чувств женщины, и, если все-таки у нее возникнет страсть к «третьему лицу», умелыми действиями «расхолодить» ее. По теории Адуева, надежным, «ручным» чувство станет лишь тогда, если охладится до «градуса» привычки. А привычка, в отличие от любви, выдержит испытание временем.
Теория Петра Ивановича не была «сочиненной», а отражала настроения тех лет. Белинский в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» поддержал идеи Адуева-старшего: «…чем любовь спокойнее и тише, то есть чем прозаичнее, тем продолжительнее: привычка скрепляет ее на всю жизнь».
Рационален и взгляд Петра Ивановича на дуэль. Онегина и Печорина он бы шокировал, но тургеневский Базаров с ним бы солидаризовался. С точки зрения здравого смысла «драться – это глупость вообще», это все равно что решать спор «с дубиной в руках». Дуэль бессмысленна, да «мало ли ослов? их не вразумишь». По мнению Адуева, «в образованном мире есть другое орудие» – это хитрость, умное поведение. Он объясняет Александру, готовому вызвать на дуэль графа – счастливого соперника в любви, эти правила цивилизованной «дуэли»: «Надо было заметить, что ее поражает и ослепляет более всего в нем, и тогда искусно нападать на эти стороны, объяснить их просто, представлять в обыкновенном виде, показать, что новый герой… так себе… и только для нее надел праздничный наряд… Но все это делать с хладнокровием, терпеньем, с уменьем – вот настоящая дуэль в нашем веке!»
Как человек с достатком, Адуев имеет возможность снимать на «большой улице» хорошую квартиру – «холостую, для одного». Она состоит из залы, гостиной, столовой, двух кабинетов (один из них – рабочий), гардеробной и туалетной комнат. В услужении он держит троих людей, имеет личный экипаж.
Семнадцать лет назад Петр Иванович, подобно своему племяннику, также приехал в Петербург из Грачей романтическим провинциалом. В дорогу его отправляли старший брат и его жена, родители Александра. Это объясняет, почему рациональный и холодноватый Адуев принимает деятельное участие в судьбе племянника. Его участие проявляется и в том, что он помогает Александру снять небольшую квартирку в том же доме, где живет он сам, только на менее престижном, верхнем этаже.
Мелкие чиновники обычно не селились на «больших улицах», таких как аристократические Морские улицы, Каменно-островский или Невский проспект. Место их «обитания» – дальняя Петербургская сторона, Пески или находившиеся ближе к центру столицы Мещанские улицы и знаменитая Гороховая, которая в те времена называлась «Невским проспектом народа». На этих узких улицах, каменными рукавами пролегавших между лепившимися друг к другу по обе стороны домами, проживали бедные и среднего достатка чиновники, студенты, торговцы, ремесленники, купцы и мещане.
Об одном из таких домов, расположенном на Мещанской улице, пишет Гоголь в своем письме к матери в 1829 году: «Дом, в котором обретаюсь я, содержит в себе 2-х портных, одну маршанд де мод, сапожника, чулочного фабриканта, склеивающего битую посуду, декатировщика и красильщика, кондитерскую, мелочную лавку, магазин сбережения зимнего платья, табачную лавку и наконец привилегированную повивальную бабку».
В отличие от Александра Петру Адуеву никто не помогал. Он сам нашел себе дорогу, усердно работая и изживая иллюзии юности. Теперь он высоко поднялся по служебной лестнице, в петлице своего фрака Адуев-старший носит несколько орденских ленточек.
Если чин обозначал место человека в системе государственной бюрократии, то орден отражал или должен был отражать заслуги данного человека перед государством. На практике же награждение определенным орденом на определенном этапе служебной карьеры воспринималось чиновником и его окружением как непременный знак успешного продвижения по служебной лестнице. В своей незавершенной комедии «Владимир 3-й степени» (1833) Гоголь вывел петербургского чиновника Ивана Петровича Барсукова, поставившего перед собой достаточно типичную для служащего цель: во что бы то ни стало получить орден св. Владимира 3-й степени. Его старания в этом направлении были столь сильны, а желание столь маниакально, что в конце пьесы Барсуков сходил с ума и воображал, что он сам и есть Владимир 3-й степени.
Чем важнее был орден, тем выше он носился: самые значительные ордена носили на шее на орденской ленте соответствующих цветов, ордена более низких рангов закреплялись в петлице.
Ордена ввел Петр I. Одним из двух первых русских орденов был орден св. Андрея Первозванного, предназначенный для имевших большие государственные заслуги мужчин, второй – орден св. Екатерины – для женщин.
После Петра в России стали появляться и новые ордена. Ю. Лотман пишет: «Создалась орденская иерархия, имевшая и наглядное выражение: так, например, звезда св. Андрея Первозванного носилась выше звезды Владимирского ордена, так как Андреевский оставался высшим орденом Российской Империи. Ордена, имевшие степени, создавали внутриорденскую иерархию».
Иерархия орденов не была постоянной. Тот или иной государь стремился создать новый орден. Во время правления этого царя получить именно такой орден считалось особенно почетным, даже если он не был высшим в официальной иерархии.
На форму и размер ордена влияла мода. Дело в том, что подчас официальные инстанции выдавали лишь право на ношение ордена. В таких случаях награжденный сам заказывал себе орден. При этом он мог, исходя из собственного вкуса, менять величину ордена, украшать его декоративными элементами. Существовали и общие модные тенденции. Лотман пишет, что «в героическом XVIII веке в моде были большие, массивные ордена, в александровскую эпоху предпочитались ордена изящные».
Заслуги, за которые получали ордена, могли быть самыми разными. Некоторые ордена, как, например, орден св. Андрея Первозванного, могли быть получены как за военные, так и за статские заслуги.
