Исследования хоррора. Обновления жанра в XXI веке - Александр В. Павлов
В третьей главе Черч раскрывает повторяющиеся повествовательные образы нескольких картин, исследуя, как семейные травмы (особенно процесс скорби по утерянному члену семьи) становятся одним из наиболее очевидных приемов вторжения постхоррора на территорию артхаусных драм в фильмах «Спокойной ночи, мамочка», «Бабадук» и «Реинкарнация» (Church. 2021. Р. 68–101). В четвертой главе автор переходит к романтическим («Солнцестояние») и политическим отношениям («Прочь») в субжанре и приходит к выводу, что газлайтинг является общей темой постхоррора (Church. 2021. Р. 102–141). В пятой главе Черч исследует сельские районы и дикую природу в постхорроре. Благодаря дикой природе можно увидеть место женщины по отношению к плодородным ландшафтам («Ведьма», «Ведьмы»), а сельская местность («Оно приходит ночью», «Тихое место») используется, чтобы отразить параноидальный «бункерный менталитет», сложившийся из-за угроз целостности семьи (Church. 2021. Р. 142–180). В шестой главе речь идет про «Оно»: автор описывает эстетику городского, постиндустриального сеттинга в фильме (Church. 2021. Р. 181–212), предлагая, кстати, в качестве эпиграфа цитату из «Идиота» Федора Михайловича Достоевского. В седьмой главе Черч вместо сексуальности как телесного ужаса (body horror) исследует другую сторону классического философского дуализма – ужаса души – на примере картин «Песнь дьявола», «История призрака» и «Я прелесть, живущая в доме» (Church. 2021. Р. 213–244). Главное в том, что какими бы тематически разными все эти фильмы ни были, всех их объединяет одно – аффект.
Однако постхоррор отличается от хоррора не только тем, что в первом предлагаются негативные аффекты, а во втором аффектом выступает (часто приятный) страх. Черч предлагает принципиальное разграничение традиционного хоррора и постхоррора. Для последнего характерны акцент на настроении, а не на объектно-ориентированных эмоциях, двусмысленность или неоднозначность сюжета и/или окончания, сильный акцент на аффекте, а не на нарративе. Можно сказать, что это три критерия постхоррора. Объектно-ориентированные эмоции – это страх зрителя, испытываемый от созерцания сущности, то есть монстра – зомби, вампира, убийцы и т. д. В постхорроре же монстр только подразумевается, нежели появляется, как например, в «Оно приходит ночью». Здесь должен отметить, что более конвенциональный для жанра ужасов фильм братьев Мэтта и Росса Дафферов «Затаившись» («Hidden», 2014), который они сняли до того, как прославиться сериалом «Очень странные дела» (2016 – наст вр.), более ориентирован на саспенс и в категориях Черча является менее аффективным вариантом «Оно приходит ночью». В «Затаившись» мы в течение долгого времени не видим монстров и наблюдаем за раскрытием персонажей, но при этом данное кино, кажется, никто не называл постхоррором – возможно, потому что оно более смотрибельное и менее «медленное», чем обсуждаемые выше фильмы. То есть оно подходит под категорию «постхоррор» по первому критерию, но не по двум другим – оно однозначное (и однозначно заканчивается), и акцент в нем сделан на нарративе (и саспенсе).
Что касается второго критерия: для Черча постхоррор вызывает глубокое чувство беспредметного беспокойства, потому что отчасти события в этих фильмах правдоподобны, то есть заставляют предполагать, что случившееся может не быть мистикой/выдумкой. Так, зритель не уверен до конца, являются ли события в фильме «Ведьма» настоящими или вымышленными – запугивала ли ведьма семью благопристойных пуритан или это всего лишь проекция человеческих страхов, а то и вовсе галлюцинации из-за прогнившей кукурузы (Church. 2021. Р. 16). По поводу третьего критерия. Ссылаясь на исследователя Роберта Спадони, Черч отмечает, что атмосферу в хорроре «часто считают второстепенной и подчиненной интересам повествования, но аффективные настроения, такие как страх, доказывают, что атмосфера функционально неотделима от нарратива и действует не столько как аккомпанемент, сколько как кульминация определенных сцен» (Church. 2021. Р. 17). Цитируя Спандори, Черч пишет, что атмосфера и повествование существуют во взаимном напряжении, и когда одно отсутствует, другое занимает его место (Church. 2021. Р. 18). Поэтому Черч называет, например, «Тихое место» вторичным текстом, так как в нем, как и в «Затаившись», нарратив превалирует над аффектом. В то время как постхоррор смещает традиционную эмоцию жанра (страх) и, создавая атмосферу, отдает приоритет другим негативным аффектам.
Аффект в самом деле помогает выделить корпус обсуждаемых фильмов в некое единое направление. Скажем, ранее я предполагал, что в «Солнцестоянии» Ари Астера, которое может быть названо фолк-хоррором, что и делают многие исследователи (Bigelow. 2023. Р. 135–163), нет ничего такого, чего бы ни было в культовой классике Робина Харди «Плетеный человек» («The Wicker Man», 1973). Можно сказать, «Солнцестояние» – рип-офф «Плетеного человека», но со своими особенностями. Во-первых, там есть тема личных отношений, и, во-вторых, это в самом деле куда более аффективное кино, чем «Плетеный человек». Так как аффект плохо поддается описанию и должен быть пережит, зрители, которые смотрели «Солнцестояние» в кинотеатре, поймут, о чем идет речь. Остальным придется поверить на слово или попытаться посмотреть кино в домашних условиях, но не факт, что в этом случае возникнет аффект. «Солнцестояние» – это удачный пример аффекта постхоррора. Вместе с тем мы должны признать, что часто из-за преобладания аффекта в ущерб нарративу постхоррора зритель вместо беспредметной тревоги испытывает всего лишь скуку. Скуку, иногда в самом деле похожую на аффект, так как она становится невыносимой. Лично я так и не смог вовлечь себя в атмосферу «Ведьмы», эстетически выверенный, но сильно провисающий по сюжету фильм «Гретель и Гензель» («Gretel & Hansel», 2020) Осгуда Перкинса, «Оно приходит ночью» и многих других постхоррор-фильмов, и мне остается лишь доверять Черчу относительно их эмоционального воздействия. Кроме того, Черч, уделяя слишком много внимания критикам, не обращает внимания на некоторые важные фильмы, которые могли бы быть описаны как постхоррор, например «Сторожка» («The Lodge», 2019) Северина Фиала и Вероники Франц, «Спасительница» («Saint Maud», 2019) Роуз Гласс,
