Страдание и его роль в культуре - Юрий Миранович Антонян
Следует обратить внимание на то, что садизм и особая жестокость не равнозначные, хотя и очень близкие явления: садизм не всегда может достигать уровня особой жестокости и в таком качестве выступать как отягчающие обстоятельства; в то же время особая жестокость как юридическое понятие всегда является садизмом.
Такая жестокость проявляется при совершении не только сексуальных, но и любых других убийств. Так, некие Кузьмин, Лунев и Тубин организовали устойчивую преступную группу в целях совершения убийств. Они заранее выслеживали жертву, а затем убивали ее с особой жестокостью. Их жертвами стали трое мужчин. Одного из них они убили потому, что он был негр, а двух других — потому, что им «просто» хотелось убить. Это были типичные убийства ради убийства. Совсем не удивительно поэтому, что они были столь жестоки.
Садизм и особая жестокость могут иметь место при истязаниях, нанесении побоев, клевете, оскорблениях, надругательствах над телами умерших и местами их захоронения, а также при жестоком обращении с животными. Не исключен садизм при совершении краж, грабежей и разбоев, если при этом намеренно похищаются предметы, имеющие особое значение для потерпевшего как память об усопшем близком или о значимой дате в его жизни.
Садизм неискореним. Он был и будет всегда, но его масштабы, степень пораженности им общества всегда будут меньше, даже значительно меньше при демократическом строе, безусловном уважении прав, свобод, чести и достоинства личности, взаимном доверии между людьми, их уверенности в том, что они непременно будут защищены законом, государством, общественными организациями, что они всегда смогут найти правду в суде. Когда страна превращается в гигантский концлагерь, садизм и самые дурные и отвратительные влечения просто неизбежны.
Важно отметить, что садист боится неожиданных поворотов в своей жизни, поскольку они грозят потерей объекта его агрессии. Он жестко привязан к этому объекту и одновременно боится всего нового и чужого, как боится и того, кто стоит выше его по служебной лестнице или в неформальной групповой иерархии. Поэтому потребность в садизме и возможность ее удовлетворения являются едва ли не единственными способами связи с жизнью, которую такой человек боится. Иными словами, садист является зависимой личностью. Точнее, он зависит от собственного поведения, а поведенческая зависимость, как положительная, так и отрицательная, вообще не редкое явление. Если человек зависит только от собственного поведения, а оно порицаемо, это приводит его к отчуждению, причем очень значительному.
Обычно сами садисты не могут объяснить, почему они совершали свои чудовищные преступления. Об этом говорит мой клинический опыт исследования садистских убийц, в том числе сексуальных маньяков, а их было много десятков. Об этом говорят и материалы судебного процесса над маршалом де Рэ во Франции. На вопросы судьи о том, исходя из каких мотивов, с какими намерениями и с какой целью он убивал своих жертв, обвиняемый мог только пояснить, что совершил эти преступления, следуя своему воображению, а не чьим-то советам, согласно собственному рассудку, стремясь лишь к наслаждениям и плотским утехам. Ж. Батай комментирует эти слова де Рэ так: виновному не нужно было постигать или открывать источники своих преступлений, его преступления были тем, чем был он сам — в глубине своей, трагически, до такой степени, что он не помышлял ни о чем другом. Никаких объяснений[90]. Де Рэ был повешен, а затем сожжен.
2. Индивидуальные причины жестокости, приводящей к страданию
Объяснение субъективных причин жестокости (прежде всего особой) и садизма, приводящих к страданию, чрезвычайно сложная для науки задача. Она определяется тем, что надо выявить криминогенные детерминанты в глубинах психики, в которые человек обычно не заглядывает. Он не пытается это сделать потому, что никогда не ставит перед собой такой задачи или его просто страшит подобное проникновение в себя. Действительно, там он может встретить чудищ и злобных дьяволов, которые постепенно, от самой колыбели накапливались во тьме его души, рожденные страхами, разочарованиями, обидами, завистью. Как правило, ему ничего о них не известно, он лишь ощущает смутную, неясную опасность, чувствует, что они есть, но их лучше «не трогать». Для того чтобы попытаться их выявить и оценить, требуется не только и не столько умение, сколько мужество и честность (в первую очередь перед самим собой).
Поставленная здесь проблема осложняется тем, что индивидуальная жестокость, приводящая к страданиям, может исходить от самых разных людей: семейных тиранов, государственных деспотов, солдат, учиняющих разбой, концлагерных охранников, сотрудников так называемых специальных служб, особенно тайной полиции, сексуальных убийц, «простых» бандитов и др. Задача исследователя поэтому заключается, прежде всего, в том, чтобы установить, имеют злодеяния во всех случаях один источник или каждый тип жестокости детерминируется своими причинными комплексами.
Однако наука не может ограничиваться лишь констатацией того, что жестокие и особо жестокие действия совершают жестокие люди или садисты. Это было бы слишком просто, даже примитивно. Поэтому возникает архисложная задача: установить, почему данное лицо проявляет жестокость и садизм, почему эти личностные особенности вообще существуют, почему природа и общество породили эти опасные явления. Понятно, что жестокость всегда агрессивна, а агрессия является одной из главных форм человеческой активности, но агрессивность далеко не всегда порицаема, а во многих случаях она необходима и приветствуется. В отличие от нее жестокость, и тем более садизм, всегда вызывают негативные оценки, в том числе правовые. Поэтому в цивилизованном мире даже уголовные наказания могут быть очень суровыми, но не должны быть жестокими. Тем не менее и они способны порождать страдания.
Ответы на поставленные вопросы можно найти в работах В. Франкла — выдающегося психолога, прошедшего гитлеровский концлагерь. Но он лишь частично отвечает на них, так как перед ним стояли иные задачи. Он отмечает следующее. Во-первых, среди охранников концлагеря были безусловные садисты в строгом клиническом смысле этого слова. Во-вторых, таких садистов специально отбирали, когда нужно было составить очень жестокую команду. В-третьих, бо́льшую часть лагерной охраны составляли люди, просто отупевшие от тех огромных доз жестокости, ежедневными свидетелями которой они оставались годами. Эти закосневшие в своем относительно благополучном существовании люди сами не были ярыми садистами, но против садизма других не возражали. В-четвертых, среди охранников были саботажники, которые не убивали и не истязали заключенных.
Франкл рассказывает о таком эпизоде. В сильнейший мороз совершенно не защищенные от холода своей жалкой одеждой заключенные работали на открытом воздухе. Им было разрешено по очереди, примерно один раз в два часа несколько
