Наум Синдаловский - Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице

В XIX и тем более в XX веке яркий и образный язык символов, которым прекрасно владели в XVIII столетии, был забыт, а затем и вовсе исчез из привычного обихода. Некогда грандиозные художественные аллегории превратились в обыкновенные скульптурные украшения. Такая судьба постигла и знаменитый фонтан «Самсон». В связи со 100-летием со дня рождения В. И. Ленина, когда фольклор иронизировал по поводу массовых переименований самых различных городских объектов в честь вождя революции, фонтан в народе получил название «Струя Ильича». Ещё через два десятилетия на страну обрушилась эпидемия телевизионного знахарства. С утра до вечера два телегероя тех незабываемых лет, Анатолий Кашпировский и Алан Чумак, заряжали своей «целительной» энергией бутылки с водопроводной водой и останавливали кровь при полостных операциях на расстоянии тысяч километров. Их «подвиги» во благо человечества не остались незамеченными в ленинградском городском фольклоре. Фонтан «Самсон» в народе получил характерное прозвище «Кашпировский, разрывающий пасть Чумаку». Оба телевизионных экстрасенса и в самом деле были непримиримыми антиподами и соперниками, хотя их методы воздействия на доверчивых телезрителей были совершенно одинаковыми.

Затем, когда имена телезнахарей стали стираться из памяти неизлечимых обывателей, «Самсон» превратился в обыкновенный «Памятник стоматологу». Эпоха победного наступления капиталистических отношений на социалистическую систему хозяйствования наложила свой отпечаток и на современный фольклор. Вот и в композиции «Самсона» острословы разглядели символ превосходства капиталистической экономики Южной Кореи перед социалистическими опытами Северной и окрестили петергофский фонтан: «Самсунг, разрывающий пасть Ким Ир Сену». Напомним читателю, что «Самсунг» – одна из наиболее успешных и широко известных во всем мире южнокорейских фирм, а Ким Ир Сен – основатель и руководитель Северной Кореи.

Памятник Петру I в Нижнем парке Петродворца

А теперь вновь вернёмся в первые годы XVIII столетия. Пётр сам принимал личное участие в разработке и строительстве Петергофа. Ещё в первые годы XIX века местные жители знавали столетнего старика, чухонца из деревни Ольховка, что вблизи Ропши, который не раз видел царя, неоднократно бывал с ним на работах по строительству водовода. Он носил за Петром межевые шесты, когда тот, нередко по колено в болоте, лично вымерял землю для своего Петергофа. Старый чухонец как святыню хранил один из серебряных рублей, пожалованных ему государем за работу. Правда, как утверждает Пыляев, Таицкий водовод, о котором, скорее всего, идёт речь в легенде, проведён на средства горнопромышленника Александра Григорьевича Демидова, владевшего в то время мызой Тайцы. Но Пыляев сам же и опровергает эту легенду. Будто бы не в демидовских, а в дворцовых документах обозначены расходы на проведение водовода.

Жители Петергофа всегда свято чтили память об основателе города. В 1872 году в Нижнем парке открыли памятник Петру I работы скульптора М. М. Антокольского. Во время Великой Отечественной войны статую Петра похитили немецкие захватчики и увезли в Германию. В 1957 году её вновь отлили по сохранившейся авторской модели. Пётр изображен в форме офицера Преображенского полка. Среди курсантов Петергофского военно-морского училища с давних пор существует традиция: каждую весну перед выпуском происходит так называемый ритуал разоружения Петра – он утрачивает свою офицерскую шпагу, которую местным властям приходится ежегодно восстанавливать.

Строительство дворцово-паркового ансамбля на берегу моря началось только в 1710 году. Очень скоро Петергоф начинают называть «Русским Версалем», а чуть позже – «Столицей фонтанов». В словаре питерской городской фразеологии хранится уникальная формула некой иллюзорной устойчивости, которую пытались обрести целые поколения ленинградцев: «Музей функционирует, фонтаны фонтанируют». Значит, всё в порядке, всё идет нормально, жизнь, несмотря ни на что, продолжается.

Посещение Петергофа для большинства петербуржцев становилось праздником, а для многих – событием, которое оставляло заметный след на всю жизнь. Поездкам «На фонтаны» не могла помешать даже переменчивая и непредсказуемая петербургская погода. С легкой руки Николая II считается, что в Петродворце всегда хорошая, или, как говорили в старом Петербурге, «лейб-гвардии петергофская», погода. Сложился нехитрый, но знаменательный ритуал. Уходя из Нижнего парка Петродворца, посетители бросают монетку в бассейн фонтана «Фаворитка», чтобы обязательно ещё раз сюда вернуться.

В 1710 году для нужд Адмиралтейства в лесу на берегу реки Ижора строится пильная мельница, положившая начало знаменитому Ижорскому заводу и городу Колпино.

В народе эти места известны как «Чухляндия». Да и саму реку до сих пор иначе как «Чухонка» в просторечии не именуют. По легенде, на поиск места для строительства заводов Пётр отправился в сопровождении скульптора и декоратора Никола Пино. Берега Ижоры так понравились Петру, что он в нетерпении воскликнул: «Вот здесь и будем строить!». И показал на выбранное им место. «А здесь и удобнее, и лучше», – возразил строптивый иностранец, показал в другую сторону и в сердцах воткнул в землю свою трость. Пётр искренне расхохотался, взглянул на трость Пино и, давясь от смеха, добавил: «Пусть будет город там, где кол Пино… Колпино».

Ижорский завод

Между тем посёлок Колпино может гордиться своим гораздо более ранним, чем Петербург, происхождением. Известно, что в переписной книге Водской пятины Великого Новгорода, начиная с XV века, упоминается древнее новгородское поселение «Рядок на реке Ижоре». Позже городок разросся, и из его состава выделилось самостоятельное сельцо Колпино, названное по небольшому притоку Волхова – Колпинке. Этимология этого имени восходит к древнему балтийско-славянскому слову «колпь», что значит «лебедь».

Между тем, будучи вполне искренне уверенными в достоверности преданий, связанных с именем Петра, колпинцы никогда не отказывают себе в удовольствии придумать какой-нибудь очередной вариант названия своего города. Это и «Колпингаген», и «Клопино», и «Чухляндия».

Одним из самых известных петербургских ближних пригородов вполне заслуженно считается Гатчина, первое упоминание о которой относится к 1499 году. В новгородской писцовой книге о Гатчине написано как о селе Хотчино.

Примерно так же оно названо в шведских писцовых книгах Ижорской земли: «Деревня Hotzino в Дягилинском погосте».

По легенде, топоним Гатчина произошел от древнефинского слова «хотша», что в переводе означает «пожог», то есть участок выжженного под пашню леса. По другой легенде, на месте Гатчины в давние времена находилось капище языческой богини Хочены, от имени которой якобы и произошло название деревни.

По третьей – это старинное название восходит к древнему новгородскому имени Хот. Между тем ещё в XVIII веке предпринимались фантастические попытки произвести его от немецкого «die Schonheit haben» – «иметь красоту»; или от слова «гать» в значении дороги, проложенной через топкое, болотистое место; или от грамматической конструкции, состоящей из немецкого Got (Бог) и русского «чин» в устаревшем значении «порядок».

В петербургский период истории Гатчины глухая фонема «Х» в названии деревни заменяется звонкой «Г», и Хотчино становится Гатчиной.

За время своего существования в петербургский период истории России Гатчина последовательно принадлежала любимой сестре Петра I Наталье Алексеевне, лейб-медику Л. Л. Блюментросту, дипломату и историку князю А. Б. Куракину, фавориту Екатерины II Григорию Орлову и, наконец, с 1783 года – наследнику престола великому князю Павлу Петровичу. В Гатчине Павел провел целых 13 лет так называемого «Гатчинского затвора», в ожидании русского престола, который мог ему достаться исключительно после смерти нелюбимой матери – императрицы Екатерины II.

С ним были его неизменные приверженцы, которые и остались в истории под именем «гатчинцы». Под «гатчинцами» в Петербурге подразумевали людей «без хороших манер, но со смелостью в походке и взгляде, выдрессированных самим императором и одетых на его манер».

Не проданная, не купленная,Не брошенная на кон,Старинная мыза КупчиноСтояла здесь испокон.Не зная вражды и брани,Среди болот и снеговФинские хуторянеЧтили своих богов.И веровали в приметы,В домашний очаг и дым.И древняя речка СетуньБлаговолила к ним.И никому не снилось,Чтобы однажды вдругКупчино превратилосьИз Купчина в Петербург.История не религия.В ней вере цена на грош.Среди Петровских реликвийКупчина не найдешь.Подумаешь, чья-то малостьВ темени старины.Но вот и она осталасьНа карте иной страны.О магия топонимии,От Охты до КоломягВ каждом почти что имениДыхание финских саг.Владеющих этим даромХранят от меча и огняИ Автово, и Шушары,И Мойка – по-фински Мья.От Ладоги до Онеги,До самых Петровских вратКак памяти оберегиОни до сих пор стоят.

Глава VI