Человек читающий. Значение книги для нашего существования - Хисген Рюд
Хотя многие из новых научных представлений на первый взгляд плохо сочетаются с библейскими догмами — как протестантскими, так и католическими, — почти все ученые, включая Ньютона, продолжали считать высшим авторитетом Бога. Ведь все, что открывает наша наука, изначально было создано Богом. Впрочем, в предыдущем XVII веке уже было несколько мыслителей-оригиналов, у которых возникли сомнения в существовании Бога как «лица»: Христиан Гюйгенс (1629–1695), Пьер Бейль (1647–1706) и Барух Спиноза (1632–1677). Но говорить о таких сомнениях, пусть и шепотом, стало возможно только в эпоху Просвещения. Одним из немногих мыслителей, известных своими атеистическими взглядами, был Дидро. Для проницательных читателей — а иногда и не очень-то проницательных — он использовал свою «Энциклопедию» как рупор атеизма.
Так, на огромной вкладной иллюстрации, вклеенной в соответствующий том в сложенном виде, было изображено «древо познания» со множеством боковых ветвей. На одной из этих ветвей, называющейся «Философия», на верхнем листочке напи-сано «Религия». А на соседней боковой ветви аналогичное место занимает листок «Химера черной магии». Кроме того, на другой, более схематичной иллюстрации, которая изображала «систему, образуемую человеческими знаниями», Дидро написал: «Религия, или предрассудки» («Religion, D’où par abus, superstitions»). Так что неудивительно, что католическая церковь включила «Энциклопедию» в свой печально знаменитый «Индекс запрещенных книг».
Напряженные отношения между наукой и религией существуют до настоящего времени. Просвещение в любом случае выиграло спор в том отношении, что книги до сих пор считаются двигателем объективного знания. Все человеческие знания — собранные с помощью органов чувств и упорядоченные с помощью разума — зафиксированы в книгах. В XIX веке — веке господства позитивизма — собранные таким образом знания стали основой массового школьного обучения, использующего учебники. Это означало, что произошла Революция чтения — вторая революция в истории нашей текстоцентрической культуры.
Революция чтения
Немецкий историк Рольф Энгельсинг (1930–1986) в 1969 году доказал, что начиная со 2-й половины XVIII века характер чтения изменился: на смену интенсивному чтению пришло экстенсивное. Если до этого люди читали и перечитывали некий ограниченный круг книг, то теперь все больше европейцев стало читать много разных текстов, причем не вслух, а про себя. Это явление связано с тем, что, с одной стороны, стало печататься больше информации и, с другой стороны, все шире распространялась грамотность. Энгельсинг употребляет выражение «революция чтения»[116].
Хотя все наблюдения Энгельсинга несомненно правильны, слово «революция» в данном случае, пожалуй, не совсем уместно. Во-первых, превращение чтения из интенсивного в экстенсивное происходило постепенно, в течение длительного времени, начиная по меньшей мере с XIII века. Во-вторых, революция чтения Энгельсинга — ничто в сравнении с тем взрывом в чтении, который произошел во 2-й половине XIX века, как по количественным, так и по демографическим показателям. Вот этот взрыв поистине заслуживает названия революции: за несколько десятилетий почти все население северо-запада Европы овладело грамотностью, что обеспечило большой спрос на книги, а производство книг, в ответ на этот спрос, небывало выросло.
Производственные факторы
После 1800 года в области книгопечатания возник целый ряд технических новшеств. Во-первых, деревянные элементы печатного станка были заменены на железные, в результате чего вдвое увеличилась печатающая поверхность и, соответственно, скорость производства. Но сам принцип печати остался тот же, какой использовал Гутенберг в своем тигельном прессе, все по-прежнему делалось вручную и, соответственно, достаточно медленно. Во-вторых, десять лет спустя, в 1811 году, произошел следующий прорыв, когда книги стали печатать с помощью металлического цилиндра — технологии, изобретенной для печатания газет. Теперь печатный станок приводился в движение силой пара, а бумагу к печатной форме стал прижимать не тигель, а металлический цилиндр. На таком станке можно было сделать до 1100 оттисков в час, против 250 оттисков на тигельном прессе. В 1827 году скорость печати была доведена до 4200 оттисков в час. Но третий и главный прорыв в скорости печати был еще впереди: он произошел во 2-й половине века с появлением ротационной печатной машины.
В ротационной печатной машине все элементы печатного аппарата имеют цилиндрическую форму: не только поверхность, прижимающая бумагу к печатной форме, но и сама печатная форма. При создании цилиндрической печатной формы применялась стереотипия. Для этого с готового набора делался отпечаток в папье-маше, а затем с помощью формы из высушенного и изогнутого папье-маше отливался свинцовый печатный цилиндр. Когда типография лондонской газеты The Times перешла с листовой печати на рулонную, скорость печати достигла 12 000 оттисков в час. Кроме процесса печати оказалось возможным механизировать и другие процессы.
Рулонную бумагу научились делать механическим способом из не слишком дорогой целлюлозы. В последней четверти XIX века были созданы первые наборные машины. Сначала набор делался с помощью отдельных букв, но потом появились наборные строкоотливные машины, изготовлявшие сразу целые строки с пробелами между словами. Даже в такой маленькой стране, как Нидерланды, в техническом отношении долго отстававшей от соседей, механизация книгопечатания стала классическим образцом индустриализации. Высокая печать продолжала использоваться до 70-х годов ХХ века.
Все эти технические новшества вносили свой вклад в снижение производственных затрат и, соответственно, в снижение цен, а там самым и в доступность печатной продукции для широких слоев населения. Но для возникновения настоящего спроса на книги одной только доступности мало. Здесь главное условие — наличие большого количества заинтересованных покупателей.
Факторы потребления
Принцип стереотипии был изобретен в начале XVIII века Иоганном Мюллером, немецким пастором, служившим в Нидерландах. Однако эта техника пригодилась намного позднее, когда появился спрос на дешевую печатную продукцию и большие тиражи, а пока люди читали немного, она не была рентабельна. Настоящий спрос на стереотипию возник лишь в XIХ веке, когда обстоятельства стали благоприятнее. Во-первых, обратим внимание на численность населения: с 1830 по 1900 год количество жителей в Нидерландах выросло с 2,6 до 5 миллионов, то есть почти удвоилось. Но куда более важным фактором было, несомненно, образование: расширение круга учащихся и повышение качества преподавания, обновление и совершенствование школьной системы. На протяжении всего XIХ века парламент принимал законы о школьном образовании один за другим, начиная с закона Ван дер Палма. Этот закон, принятый в 1801 году, соответствовал идеалам Просвещения и требовал, чтобы преподавание в (начальной) школе велось по классам, не зависело ни от каких общественных или религиозных течений, а надзор за исполнением закона возлагался на государственную власть.
В XIX веке базой всей системы образования стало представление о важности недогматических знаний, зафиксированных в текстах. Это не значит, что догматическое образование полностью отошло в прошлое, однако наряду с ним возник также нейтральный учебный план, общий для всех видов школ. Накопленные человечеством знания стали передаваться от поколения к поколению с помощью учебников. Передача знаний в устной форме, а также обучение через опыт совместной работы, как это происходило в ремесленных мастерских, отступили на задний план. С этого момента «учиться» означало «читать». Читая, школьники не только узнавали факты, но и приобретали навык поиска по книгам нужной информации: учились пользоваться оглавлениями, предметными и именными указателями, алфавитными справочниками и библиотечными каталогами.
