Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом - Татьяна Шишкова
Идея «Леди Гамильтон» возникла у Александра Корды в 1940 году — после встречи с британским министром информации Даффом Купером. Именно он предложил режиссеру отправиться в Голливуд, чтобы снять фильм, который поможет склонить США к поддержке Британии в войне против Гитлера323. Встреча Корды и Купера происходила через несколько месяцев после того, как в Великобритании сменился премьер-министр: на место Невилла Чемберлена, придерживавшегося соглашательской политики в отношениях с Гитлером, пришел Уинстон Черчилль, открыто призвавший к противостоянию Германии. Фильм Корды должен был стать манифестом нового курса324. Снимать политическое кино, однако, в Голливуде было нельзя — так возникла идея исторического фильма. Обстоятельства Второй мировой проецировались в фильме на эпоху Наполеоновских войн: подобно тому как Черчилль выступал против мира с Гитлером, адмирал Нельсон предостерегал с экрана против мира с Наполеоном, заявляя, что диктаторы никогда не хотят мира, а лишь используют передышку для перевооружения, а также провозглашал, что Британия — последний оплот сопротивления, сокрушив который Наполеон сможет стать хозяином мира. Фильм «Леди Гамильтон» вышел в апреле 1941 года — к этому времени Франция уже капитулировала, Советский Союз, подписавший пакт Молотова — Риббентропа, еще поддерживал с Германией дипломатические отношения, США еще не вступили в войну — Англия оставалась последним оплотом сопротивления Гитлеру. Миссия Англии как защитницы всего мирового порядка наглядно предъявлялась в одной из сцен фильма, в которой сэр Гамильтон объяснял жене, какое отношение Англия имеет к Неаполитанской войне: «В течение многих веков Англия выстраивала мир, в котором у каждого есть свое место и назначение. Но всегда есть люди, которые ради собственных амбиций готовы разрушить то, что построили другие. И поэтому крошечная Англия вынуждена снова и снова посылать свои корабли, чтобы противостоять тем, кто пытается диктовать свою волю другим». Пропагандистский характер фильма не скрывался: в августе 1941 года, встречаясь с президентом США Рузвельтом на борту линкора «Принц Уэльский», Черчилль организовал коллективный просмотр «Леди Гамильтон», предварив его словами, что великие события, представленные в фильме, близки тем, которые разворачиваются сейчас.
Именно таким фильмом о прошлом, а на самом деле о настоящем мыслилось и идеальное советское историческое кино, в том числе «Адмирал Нахимов». Проблема была в том, что в СССР на создание фильма уходило значительно больше времени и кино не успевало за политикой. От разговора Александра Корды с британским министром информации до выхода на экраны «Леди Гамильтон» прошло меньше года — те задачи, которые стояли перед режиссером весной 1940 года, продолжали быть актуальными и весной 1941-го. «Адмирал Нахимов» был задуман в 1943-м, но завершен к концу 1945-го: за это время политическая обстановка радикально изменилась, и фильм пришлось на ходу подгонять к новым задачам. Сара Дэвис в статье об «Адмирале Нахимове» отмечала, что причиной критики и переделки фильма в 1946 году стала необходимость приспособить его к новым внешнеполитическим обстоятельствам — разворачивавшемуся с 1945 года конфликту СССР с Турцией по вопросу о проливах Босфор и Дарданеллы325. Во время войны на первом месте стояли отношения с союзниками, но после ее окончания фильм о противостоянии России и Англии в Черном море приобрел новую актуальность — он буквально отражал новый конфликт, в котором Англия снова встала на сторону Турции. Конфликт в Черном море разворачивался с осени 1944 года, когда советское правительство взялось за пересмотр Конвенции Монтрё в попытках лишить Турцию исключительных прав контроля над пропуском судов через черноморские проливы. Помимо этого Турции были предъявлены и территориальные претензии: советская сторона утверждала, что в 1921 году, воспользовавшись слабостью большевистского государства, Турция захватила часть территории Грузии и Армении, — теперь Советский Союз был намерен пересмотреть советско-турецкий договор о дружбе 1925 года, решив территориальный вопрос. Договор был денонсирован 19 марта 1945 года, но Турция отказалась рассматривать претензии СССР, на ее сторону встала Великобритания, а позднее к ним присоединились и США. Для советского руководства, однако, вопрос о проливах и утраченных территориях имел непосредственное отношение к престижу страны и потому оказывался принципиальным: в справке НКИД, подготовленной вскоре после Потсдамской конференции, отмечалось, что черноморские проливы имеют для СССР «не меньшее, а скорее большее значение, чем, например, Суэцкий канал для Великобритании или Панамский канал для США» (и тот и другой также находились на чужой территории)326. К концу 1945 года конфликт с Турцией вышел за рамки дипломатических переговоров: в Турции всерьез стали опасаться повторения иранского сценария советской частичной оккупации, а в СССР открыто писали о незаконно отторгнутых землях327.
Фильм «Адмирал Нахимов», законченный в это же время, предоставлял отличную возможность предъявить международной аудитории позицию Советского Союза и привлечь мировую общественность на свою сторону, обнажив попытки бывших союзников ущемить интересы СССР. Сделать это было тем проще, что антианглийская тема и так отчетливо звучала в фильме. Уже в сценарии 1944 года в одной из сцен Нахимов утверждал, что «за спиной Турции стоят европейские державы, для коих победа России — это русский флаг в Средиземном море, это наше знамя на славянских Балканах» и что, «выдвигая против нас Турцию, западные державы полагают: составить коалицию, отбросить русских с Кавказа, отторгнуть у России Крым, уничтожить Черноморский флот». Эту же тему продолжал он и после Синопского сражения: «Вот — вся Европа на нас! Все великие державы, как волки, на Россию! Сговорились. Чего ж они ждали раньше? Что я не атакую турок в Синопе? Что я без боя уступлю Кавказ из одного, так сказать, почтения перед великими державами? Этого ждали? Ошиблись». Тема противостояния европейской коалиции, поддержавшей Турцию в вопросе о проливах, звучала в фильме настолько отчетливо, а параллели с актуальным конфликтом были так очевидны, что еще в 1944 году Пудовкин признавался, что этот факт вызывал у него и у съемочной группы определенное беспокойство: «У нас были опасения по поводу того, не является ли линия большой политики России, высказываемая Нахимовым в идее атаки на Босфор, конъюнктурно политически рискованной»328. Режиссер опасался выставлять военных союзников в неприглядном виде на экране и, по-видимому, обсуждал возможные политические последствия этого шага с партийным руководством. В ответ Пудовкину не только не предложили заретушировать болезненную тему, но и, напротив, рекомендовали усилить: «Мотивировались они совершенно разумными и правильными доводами, которые и
