Ольга Ладохина - Филологический роман: фантом или реальность русской литературы XX века?

Новиковский «Роман с языком» начинается с воспроизведения «чужого текста», вводя в мир литературы и интеллектуальной игры с посвященными. Читатель, уловивший первую же реминисценцию и настроившийся на поиск интертекстуальных связей, не пропустит ловко замаскированную вторую: «он в семье своей родной казался мальчиком чужим» [15:12]. Это аллюзия на роман «Евгений Онегин» Пушкина. Первый абзац «украшен» филологическим сравнением: «всегда отступая назад или в сторону, как третий нерифмованный стих в рубаях Хаяма» [15: 12]. Неприкаянность, особое положение главного героя в семье (третьего из четверых сыновей) автор сопоставляет с особым положением нерифмованных строк в арабском стихосложении.

Обычно в литературных текстах афоризмы приводятся как ссылки на авторитеты при изложении позиции автора по тому или иному вопросу, а в «филологическом романе» афоризм подчас сам становится объектом исследования: «Какой это Сервантес сказал, что ничто не дается нам так дешево, как вежливость? Надеюсь, что не Сааведра, который все-таки был довольно наблюдателен в мелочах и ответственен в обобщениях. Мой скромный опыт пока свидетельствует, что простая учтивость – самая труднодостижимая вещь на свете» [15: 21]. «Кто вам сказал, что язык всегда прав? Язык врет, как все мы, врет и не краснеет, сохраняя розовую видимость невинности» [15: 66]. «Одиночество – общий удел» – кто это сказал, Сологуб, что ли? Нет, одиночество плодотворно только для гениев, составляющих статистически ничтожный процент – или промилле. А для нашего брата простого нормального человека желательна соединенность с другими» [15: 89]. «А молчальники вышли в начальники…» Нет, теперь ситуация радикально переменилась: в начальники выходят говоруны» [15: 118]. Вл. Новиков в каждом случае демонстрирует энергию мысли, подчас парадоксальное мышление.

В портрете героя (отец Тильды – жены Языкова) используются аллюзии на известные поэтические строки: «нибелунг с тактично редуцированной усмешкой» [15: 22], «полного текста его одиссеи не знала и родная Пенелопа» [15: 23], «женщина с железными локтями, безо всякой розы на груди» [15:106] («Женщина с безумными очами, с вечно смятой розой на груди» – это отсылка для эрудированных читателей к стихам А. Блока).

В «Романе с языком» используется и игра с терминами, построенная на подмене понятий, употреблении слов в прямом значении: «Есть части речи, есть частицы – всякие… А я вот обнаружил еще своего рода дискурсивные макрочастицы, которые характеризуют говорящего больше и точнее, чем все его рассужданцы» [15: 103].

Отличительной особенностью филологических романов является гармоничное вкрапление в текст филологических терминов, употребление которых – существенная характеристика главного героя этих произведений – филолога.

Для решения специфических художественных задач романа и А. Битов в «Пушкинском Доме» неоднократно употребляет такие термины, как: «омонимы», «типическое изображение», «литературный тип», «метод реализма», «сюжет», «природапрозы», «стиль», «бестселлер», «теза», «антитеза», «содержание», «форма». Неудивительно, что в новиковском «Романе с языком» содержится масса таких специальных терминов, как «речевой прием», «метафора», «литературная условность», «сюжет», «нарратив», «невербализованный», «макросинтаксические структуры», «фонема», «синтаксис», «каузатив», «фабула», «коммуникативная модель», «орфограмма», «дискурс», «инскрипт», «рема», «синоним», «неологизм», «орфоэпия», «тавтология», «лексема» и т. д. Причем, если в «Романе с языком» основной набор терминов связан с лингвистикой (главный герой – специалист именно в этой сфере), то на страницах «<НРЗБ>» преобладают термины, связанные с поэтическим творчеством: «пятистопный хорей», «верлибр», «антология», «пиит», «мнемонический стих», «опус», «анапест», «строфы», «ямб», «рифмовка» и т. п. Примечательно, что А Найман, сам известный литературовед, неоднократно в «Б.Б. и др.» вкрапливает в ткань романа литературоведческие термины: «галисийские трубадуры», «обэриуты», «опоязовцы», «акмеисты», «аввакумовцы», «структуралисты», «семиотики».

Для усиления эмоционального накала или придания фразе иронического подтекста Вл. Новиков использует аллюзии на широко известные произведения: «иван-карамазовское отчаяние» (аллюзия на роман «Братья Карамазовы»), «школа имени Саши Соколова» (аллюзия на роман «Школа для дураков»).

Для решения определенных художественных задач автор «Романа с языком» использует и прямое цитирование из произведений известных авторов, например, А. Блока: «Здесь я нашел наконец реальный комментарий к тому месту пьесы Блока “Незнакомка”, где “Человек в пальто” без всякой логики выкрикивает: “Бри!”» [15: 23] (для раскрытия мысли о том, что мир сыров есть естественная метафора мира людей), А. Ахматовой: «Есть в близости людей заветная черта…»; «Когда душа свободна и чужда / Медлительной истоме сладострастья» [15: 39] (при описании коммуникативного воздействия поэтических произведений на современных школьниц), М. Цветаевой: «Поэт издалека заводит речь. / Поэта далеко заводит речь» [15:188] (для раскрытия мысли о том, что подлинная поэзия произрастает из своей глубины, из дословесного и внесловесного космоса), М. Зощенко: «Вообще искусство падает…» [15: 205] (для доказательства своей теоремы эквивалентности № 2 «Искусство и неискусство – две равноправные и равноценные части одной метасистемы»), А. Галича: «А молчальники вышли в начальники…» [15:118] (чтобы показать, что во время горбачевской перестройки ситуация изменилась на 180 градусов: в начальники выходят говоруны), И. Бродского: «Жизнь есть товар навынос – пениса, торса, лба. И географии примесь времени есть судь-ба!» [15:136] (для описания весенней московской улицы, наполненной флюидами любви), А. Битова: «Светочка спала, расстегнув рот» [15:183] (для передачи своего восхищения стилистическими изысками произведений А. Битова), Ф. Шиллера: «Ты мне душу предлагаешь – / На кой мне черт душа твоя!» [15: 215] (при описании накладок и неточностей в литературоведческих статьях даже таких маститых специалистов, как Ю. Лотман).

На интертекстуальный характер филологических романов указывает включение в них на равных с остальным авторским текстом многочисленных цитаций русской и зарубежной литературы XIX и XX вв.

В романе Ю. Тынянова «Кюхля», например, цитируются поэтические тексты Я.Б. Княжнина, крупнейшего драматурга и поэта XVIII века: «Друзья! Участники Вителлиина мщенья //И прекратители всеобща унижения…» [20: 233]; не раз обращался автор к стихам поэта-декабриста К.Ф. Рылеева: «Из савана оделся он в ливрею. // На пудру променял свой лавровый венец…» [20: 234]; упоминались «Смерть Мещерского» Г.Р. Державина [20:163], монологи Тимолеона Плутарха: «Сколь гибелен безвременный мятеж!//И если вы не проливая крови, // Воистину желаете отчизне // Свободу и законы возвратить…» [20: 192].

О. Форш в «Сумасшедшем корабле» цитированием известных поэтических текстов помогает читателю узнать прототипов героев ее романа, например С. Есенина: «С рязанских полей коловратовых // Вдруг забрезжил коноплевый свет» [24: 316]; или А. Блока: «Но верю, не пройдет бесследно // Все, что так страстно я люблю…» [24: 282].

В «Пушкинском Доме» А. Битова, например, часто цитируются строки А. Пушкина: «Во глубине сибирских руд» [4: 82]; «Духовной жаждою томим…» [4: 316]; «С тех пор, как вечный судия // Мне дал всеведенье пророка…» [4: 317]; Лермонтова: «В очах людей читаю я // Страницы злобы и порока…» [4: 317]; «Выхожу один я на дорогу…» [4: 375]; Ф. Тютчева: «Там, где с землею обгорелой // Слился, как дым, небесный свод…» [4: 319]; «Молчи, скрывайся и таи…» [4: 320]; В. Даля: «очки с ручкой [лорнет]» [4: 113]; семнадцатилетнего Ф. Достоевского: «Что сделал я за свою жизнь? – только ловил кейф…» [4:134]; А. Блока: «Пушкин! Тайную свободу // Пели мы вослед тебе!» [4:455]; Зощенко: «По профессии своей Котофеев был музыкант. Он играл в симфоническом оркестре на музыкальном треугольнике…» [4: 134]; А. Кушнер: «То ножик – в виде башмачка, // То брошка – в виде паучка…» [4: 295]; Ювенала: «Ему [патрону] подают краснобородку, которую почти всю выловили в Средиземном море, а тебе [вольноотпущеннику] ужасного змееподобного угря» [4: 136]; Э. Хемингуэя: «Как всякий мужчина, я не могу долго разговаривать о любви стоя» [4: 243]. Как отмечает И. Скоропанова, «Битов отстаивает право писателя использовать материал не только самой жизни, но и предшествующей культуры… Автор “Пушкинского Дома” раскрывает “цитатную” природу культуры как форму преемственного наследования духовных ценностей, накопленных предшественниками…» [136: 130].

Страницы «<НРЗБ>» С. Гандлевского наполнены аллюзиями и реминисценциями из произведений Пушкина: «Мало-помалу “между лафитом и клико” выкристаллизовывался план бегства ни больше ни меньше, как в Америку…» («Евгений Онегин») [6: 68], Лермонтова: «Таков в общих чертах оказавшийся в моем распоряжении “Журнал Печорина”, он же “китайская тетрадь”…» («Герой нашего времени») [6: 149], И. Крылова: «… совсем я, говорит, как та мартышка, “слаба глазами стала…”» («Мартышка и очки») [6: 141], голландской легенды «…что-де за “летучий голландец” такой замаячил на горизонте…» [6: 59], Б. Окуджавы: «… игривость обуяла меня на “фоне Пушкина”, как в песне поется» [6:177], О. Бальзака: «…Растиньяк, разбуженный поллюцией» («Отец Горио») [6:14], А. Дюма: «Нет, что деется, а? Двадцать лет спустя, чистый “Виконт де Бражелон”!» («Двадцать лет спустя») [6: 170], Ж. Верна: «…потерянного ровно неделю назад Паганелем-Криворотовым портфеля…» («Дети капитана Гранта») [6:144], Д. Голсуорси: «Форсайты ждут…» («Сага о Форсайтах») [6: 37], Р. Киплинга: «Уж не завидует ли мне он, а? Акела промахнулся!» («Маугли») [6: 82] и других авторов.