Николай Ямской - Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни
Кстати, «слушали» в «Арарате» — это если о специалистах с соседней Лубянки — не хуже, чем в «Арагви». Предполагаю, что даже самих Баграмяна с Петросяном и редко, но заглядывавшего на огонек Константина Симонова. Заодно с ними «фиксировали» и всех остальных. Но особо пристально, конечно, иностранных дипломатов и журналистов. Полагаю, что они об этом догадывались. Как и все остальные посетители «Арагви», которые вольно или невольно вступали с ними в контакт.
Нас же — простых московских студентов — это, честно говоря, не очень напрягало. Куда более заботила нехватка средств и сложность проникновения за входную дверь. У нее почти всегда змеилась большая очередь. И, упрямо игнорируя табличку «Свободных мест нет», стоически ждала, когда «Сезам приоткроется». Лично я эту проблему решал с помощью двух своих сокурсников — коренных ереванцев. Они вроде бы корешились с самим метрдотелем Робиком Баблаяном, бывшим, кстати сказать, выпускником филфака МГУ, не без пользы использовавшим опыт ресторанного общения с гостями в своей дальнейшей творческой работе.
Сказки шашлычного раяВпрочем, «своих» было столько, что даже при таких связях частенько приходилось постоять. Зато, проникнув в уютный интимный полумрак гостевого зала и рассевшись за низенькими столиками на огромных, устланных коврами диванах, заваленных грудой разнокалиберных подушек-думочек, можно было сладко расслабиться.
От разнообразия предлагаемых в «Арарате» вкуснейших блюд сводило челюсти: невероятно сытный, приправленный выдавленным из лимона соком хаш; пышущие жарким ароматом шашлыки, пикантная долма с ее компактными кусочками мясной начинки, завернутыми в виноградные листья…
А еще бодрящая своей свежестью мацони, пряная бастурма, острые армянские сыры со свежей кинзой. Словом, это была роскошная и, учитывая содержимое наших студенческих карманов, одновременно жестокая картина!
Но в молодости проблемы не выглядят столь уж непреодолимыми. Нас эпизодически что-нибудь да выручало. То удачно подворачивался редакционный гонорар на практике. То на день-другой обогащала сезонная разгрузка овощей на продуктовой базе. Но более всего толковые советы наших сокурсников — консультантов из Еревана.
Они нас слушали, а мы смеялись и кушалиНаши друзья точно выводили нас на оптимальное соотношение вечно противоречивых отношений «цена — качество». Благодаря их патронату чудно вписывались в наш тощий бюджет люля-кебабы (по-моему, лучшие в Москве) или обжигающие, меньше обычного размера, но честно сделанные армянские чебуреки. К мясу и сыру обязательно брали вкуснейший, только что приготовленный лаваш. Его готовил пекарь-кудесник Каро. Тандыр — круглая каменная печь в форме колодца, где его выпекали, находилась тут же, во внутреннем дворе. Смягчали и облагораживали весь этот гастрономический разгул фирменными армянскими винами. Они приятно кружили голову. Но память не отшибали. Вот ведь, сколько лет прошло, а во мне все по-прежнему звучит своеобразная музыка их названий: «Айгешат», «Аштарак», «Геташени»…
После каждого посещения «Арарата» мы возвращались на московские улицы, словно побывав у своих ереванских друзей дома. Никаких казенных общепитовских ощущений. Никакого неприятного послевкусия, остающегося после посещения обычного советского общепита. Никаких в нагрузку комплексов оттого, что «соседи» с недалекой от «Арарата» Лубянки что-то там занесли в свою фонотеку. Все, что они могли зафиксировать, — это то, что маленькая Армения в старинном центре столицы угощала нас за наличные. Но при этом явно с превышением над нашими весьма скромными чаевыми. Потому что совершенно бескорыстно, от всего сердца делилась своим теплом, добротой, умением работать, любить, дружить, радоваться жизни.
От нашего стола — вашему столуО том же самом из опыта других. Зимой 1962 года в «Арарате» оказались два друга, два поэта: уже освоившийся в Москве Евгений Рейн и приехавший из Питера Иосиф Бродский. Последний — кое-как тогда перебивающийся переводами будущий нобелевский лауреат — еще не был вытолкнут из страны. Но его уже вовсю «прессовали». И чтобы хоть как-то уберечься, он нырнул в плотно заселенную гущу столичного «плавильного котла». Почти сразу же ноги сами привели обоих в «Арарат». И тут произошло то, что Рейн чуть позже оформил в стихах. Он написал:
Вдвоем — за столиком,а третье место пусто,И вот подходит к нам официант,Подводит человека в грубой робе,«Подвиньтесь» — подвигаемся,А «третий» садится скромнов самый уголок.«Да он впервыев этом заведеньи», —Решает Бродский.Я согласен с ним.На нас он смотрит,как на миллионеров,И просит сыр сулгуни и харчо.И вдруг решительно глядит на нас.«Откуда вы?» —«Да мы из Ленинграда». —«А я из Дилижана — вот дела!»И Бродский вдруг добреет.Долгий взглядЕго протяжных глаз вдвойне добреет.«Ну, как там Дилижан?Что Дилижан?» —«А в Дилижане вот совсем неплохо,Москва — вот ужас. Потерялся я.Не ем вторые сутки. Еле-елеНашел тут ресторанчик«Арарат». —«Пока не принесли вам — вот сациви,сулгуни — вот,ты угощайся, друг!Как звать тебя?» — «Ашот». —«А нас Евгений, Иосиф —мы тут тоже ни при чем».И вдруг Ашот резиновую сумкуКаким-то беглым жестомОткрываетИ достает бутылку коньяку.«Из Дилижана, вы не осудите!»Кругом содом армянский.Кто-то слеваНам присылает вермутабутылку.Мы отсылаем «Айгешат» —свою.Но Бродскому не нравитсявсе это,Ему лишь «третий лишний»по душе.А время — у двенадцати,И нам пора теперь подумать оночлеге.И тут Ашот протягивает руку,Не мне, а Бродскому,и Бродский долго-долгоЕе сжимает, и Ашот почему-то уходит.Метель в Москве,и огоньки на елках —Все впереди,год шестьдесят второй.И вот пока мы едем на метро,Вдруг Бродский говорит:«Се человек!»
Здесь Рейн поставил точку и подписался «Р. Араратский».
Опять не хуже, чем в ЕвропеИз рассказанного, надеюсь, понятно, почему многие в Москве буквально осиротели, когда 14 июля 1974 года двери Армянского дома на Неглинной открылись в последний раз. Пока район реконструировали, страна пережила смену эпох и ориентиров. В 2000 году на пустыре закипела стройка. И уже через два года на месте, где когда-то под армянскую зурну гуляла, веселилась и в одночасье закатилась наша молодость, появился фешенебельный пятизвездочный отель «Арарат-Парк-Хайят». А при нем — респектабельный ресторан с дорогим для старого москвича названием. Говорят, что сначала шеф-поваром пригласили того, кто угощал нас еще в старом «Арарате». Потом пришли молодые. Не хуже, если судить по нынешней кухне. С продуктами тоже все в порядке: почти все неповторимо армянское — от баклажанов до севанской форели — доставляют прямо из Араратской долины. В меню, а главное, на столе — строго выдержанный в канонах национальной кухни эксклюзив. В супе «ереванский бозбаш» вкус парной баранины, как полагается, вплетается в аромат свежих яблок и слив. Натурального (не бройлерного) цыпленочка зажаривают до хрустящей корочки. И не на чем-нибудь, а на каменной сковородке тапакац. На завтрак подают харису — пшеничную кашу с курицей, разваренной до ниток. И никаких капучино с эспрессо, только кофе по-армянски, сваренный на песке…
И при этом — приличные порции, посуда из лиможского форфора, почти безупречное обслуживание.
Цены — по крайней мере, на глаз — не такие уж и заоблачные. Но в «уях». Потом, когда прейскурант повелели оформлять в рублях, все встало на свои места. Расчет пошел в «штуках», да и чаевые оказались «царскими».
Знать бы, чему завидоватьКонечно, можно считать, что с появлением в столичной коллекции роскошных заведений нового «Арарата» жизнь, в натуре, стала веселее. Но почему же при этом обязательно и сильно дороже?
В старых «Арагви» и «Арарате» тоже было не бесплатно. Но как-то по-другому. Не в «уях». Да и надежда на какое-то неизбежно светлое для всех будущее, несмотря ни на что, теплилась. И тогда казались не такими низкими потолки. Не такими тесными украшенные фресками стены…
Мы благополучно дожили до времен, когда в Москве открылись десятки, сотни новых, «с иголочки» ресторанов, а в старые завезли самые современные материалы и сделали евроремонт.
