Жан-Поль Креспель - Повседневная жизнь импрессионистов. 1863-1883

Еще до Барбизона, да и во время его расцвета, художники часто приезжали в Онфлёр. Тот самый Онфлёр, который Клод Моне, многообещающий юноша, еще не переехавший из Гавра в Париж, открыл благодаря своему другу Будену, уроженцу этих мест: его отец был капитаном корабля, курсировавшего между этим небольшим нормандским портом, Гавром и Руаном. Здесь Моне, только что вступивший в пору взросления, смог впервые увидеть, как великолепны небо и море в мерцании солнечного света. Еще до приезда в Барбизон, благодаря примеру Будена, которого Коро еще в те времена прозвал «королем небес», художник стал страстным приверженцем пленэра. Пройдя подобную школу, Моне приобрел стойкое отвращение к системе образования Глейра и предубеждение против Академии изящных искусств.

После службы в полку зуавов в Алжире Моне вернулся в Онфлёр. Стоит еще раз упомянуть одну деталь: Моне, этому избалованному родственниками, а в особенности тетушкой, гедонисту и эгоцентрику понравилась служба в армии. До самой смерти он с восхищением вспоминал об ослепительном африканском солнце.

Онфлёр — город, в котором родились Альфонс Алле и Эрик Сати, — задолго до Сен-Тропе стал центром притяжения для художников; первооткрывателями его были романтики. С 1820 года здесь стали бывать Изабэ и Поль Юэ, потом Коро, Курбе, приведший за собой Бодлера, затем Диаз и Йонгкинд. Последний переселился сюда окончательно и получил, так сказать, онфлёрское подданство; он жил в небольшом замке на улице Пюи со своей возлюбленной, госпожой Фессер, и часто здорово напивался в компании ловцов креветок. В перерыве между стаканом сидра и кальвадоса Йонгкинд вразвалочку, как настоящий морской волк, отправлялся работать на натуре в забавном наряде: в сюртуке, деревянных башмаках и соломенной крестьянской шляпе. Несмотря на частые возлияния онфлёрский период стал самым продуктивным для его творчества. Написанные на побережье Граса акварели, словно пропитанные морской водой, свидетельствуют о том, что Йонгкинд еще в большей степени, чем Буден, был предшественником импрессионистов.

Моне, Буден, Йонгкинд составляли непременное трио, в дождливые дни их можно было встретить в гостиничном кафе «Белая лошадь», где они оживленно обсуждали бесконечные партии в домино. Из окна кафе открывался великолепный вид. Именно по этой причине в 1866 году Моне снял здесь комнату: из гостиничного окна были видны одновременно и порт, и устье реки.

Двумя годами раньше Моне заманил в Онфлёр Базиля, которому расхвалил живописность этих мест. То были счастливые дни блаженства и вдохновенного творчества, о чем свидетельствует одно из писем Базиля родным:

«Сейчас в Онфлёре нас очень много. Здесь полно откровенно бездарных художников и просто несерьезных людей, но мы сумели составить небольшое приятное общество. Среди нас Йонгкинд и Буден, мы прекрасно ладим и почти не расстаемся…» Чуть дальше, рассказывая подробнее о здешней повседневной жизни, он пишет: «Мы живем в самом Онфлёре, булочник сдал нам две небольшие комнаты, обедаем на ферме Сен-Симеон, стоящей на прибрежной скале, чуть выше Онфлёра, где и работаем, проводя там целые дни… Каждое утро я поднимаюсь в пять часов и пишу до восьми вечера».

Изображенная на полотнах Коро небольшая сельская ферма, которую содержали мамаша Тутен и ее дочь, в наши дни превратилась в роскошную гостиницу. С террасы открывается великолепный вид: устье Сены, а вдалеке дома Гавра и скала Сент-Андреас.

Сейчас, правда, пейзаж уже не тот, его постоянно заволакивает дымом от нефтехимического комплекса.

Мамаша Тутен брала на полный пансион с проживанием небольшое число постояльцев, большинство художников лишь питались в ее гостинице. Блюда, приготовленные из рыбы, крабов, креветок, птицы, сливок и прочих молочных продуктов, были отменно вкусны. Разве могла с ними тягаться непритязательная стряпня харчевни Ганна!

Совершенно очевидно, что именно здесь Моне приобрел привычки, впоследствии сделавшие его одним из величайших гурманов среди художников, к числу которых также принадлежали Делакруа и Тулуз-Лотрек.

Устье Сены и побережье Граса, как и лесные массивы Фонтенбло, буквально кишели художниками. Следом за Моне сюда прибыли Ренуар, Сислей и Уистлер.

Однако самым фанатичным приверженцем этих мест был все же Моне. Прибыв сюда в конце осени 1864 года, он покинул Онфлёр лишь под Рождество, опьяненный чудесными осенними пейзажами. «Каждый день я открываю новые красоты, от этого можно просто сойти с ума, — писал он Базилю, уехавшему в Монпелье. — Мне так хочется все это написать, что голова у меня раскалывается».

Моне спешно покинул мамашу Тутен и отправился в Париж, бросив часть своего снаряжения. К счастью, ему не пришлось оставлять в залог картины: хозяйка фермы и трактира мамаша Тутен доверяла ему. Благодаря заказам господина Годибера — гаврского любителя живописи, ставшего его настоящим спасителем, — Моне постепенно удалось расплатиться.

Дни, проведенные в Онфлёре и на ферме Сен-Симеон, оставили неизгладимое впечатление в душе многих художников. В последние годы жизни Буден в письме одному из своих друзей в наивно-лирических тонах описывал атмосферу тех дней: «О, Сен-Симеон! стоило бы написать целую поэму об этой гостинице. После меня там побывало столько разных людей и, в частности, художников: Франсе («сельский» живописец, бывший бухгалтер из «Ревю де дё Монд», Бодлер говорил о нем: «Это почти Коро, но менее простодушный и более хитрый»), которого я привез сюда вместе с моим старым другом поэтом Гюставом Матье… Сюда же я притащил позавтракать и выпить бутылочку сидра Тройона и Ван Марка… Я чуть было не забыл упомянуть моего ученика — Клода Моне. А сколько партий в кегли было сыграно с Диазом, прекрасным игроком, умевшим так энергично бросить мяч, что все кегли падали сразу».

Дни блаженства, дни молодости — в те времена метафизические проблемы еще не особенно мучили художников. Они были заняты лишь тем, чтобы излить на свои полотна переполнявшие их чувства.

Глава шестая

Гребцы на сене

Пленэр будущие импрессионисты открыли для себя в Барбизоне. В Онфлёре они изучали игру света на воде и облаках. На берегах Сены и в пригородах Парижа они начали анализировать отражение и мерцание света. Их мазок как бы дробится, он словно специально создан, чтобы лучше передать трепет жизни. Именно с этого момента они, собственно, и стали импрессионистами.

Дни, проведенные на берегах Сены, в Буживале, в Шату и Аржантее, были тем счастливым периодом в творчестве импрессионистов, когда все они находились в согласии друг с другом. Прежде художники были единодушны лишь в понимании современности, как понимал ее Бодлер; в использовании по преимуществу светлых красок и в полном отказе от иссушающего метода Школы изящных искусств. Позднее их пути разойдутся: одни углубятся в тончайший анализ света, другие вернутся к более четкому композиционному решению, в котором рисунок будет не менее важен, чем свет.

Десятилетие с 1869 по 1878 год и отчасти 1881 год были поистине золотыми временами для Моне, Ренуара, Сислея и Писсарро. Они с радостью приветствовали Мане, вернувшегося в группу благодаря усилиям Моне, и Сезанна, обращенного в новую веру самим Писсарро. Эдуар Мане, разочарованный тем, что его полотно «Железная дорога», написанное в мастерской на улице

Санкт-Петербург, не было одобрено жюри Салона, сделал следующий вывод: раз его не понимают и все старания угодить жюри и критикам оказались напрасны, он мало чем рискует, если присоединится к своим непримиримым друзьям и попытается применить их теории на практике. Разумеется, это длилось недолго, всего один летний сезон. Мане был не слишком силен в работе на пленэре, и все же одного сезона оказалось вполне достаточно, чтобы написать несколько довольно удачных, если не самых знаменитых картин, таких как «Аржантей», «В лодке», «Клод Моне, рисующий в лодке». Ах! Это были восхитительные времена…

Атмосфера, царившая на берегах Сены в солнечные дни, прекрасно описана братьями Гонкурами в «Манетте Саломон»: «Все наслаждались течением дня, усталостью, скоростью, вольным струящимся воздухом, мерцанием воды, солнцем, опаляющим землю; вокруг все светилось, все оглушало и ослепляло, во время неспешных прогулок чувствовалось почти животное опьянение жизнью, и эта самая жизнь казалась огромной рекой, курящейся, ослепленной солнцем и ясным днем».

Прелесть водной глади импрессионисты открывали для себя постепенно. В 1865 году Ренуар предложил Базилю присоединиться к нему и Моне в путешествии вниз по Сене на лодке. Летом он написал одному из друзей: «Мы собираемся отправиться посмотреть регату в Гавре, уже решили остановиться там дней на десять, расходы в целом составят 50 франков… Если захочешь присоединиться, доставишь мне удовольствие… Я беру с собой краски, намереваюсь сделать зарисовки мест, которые понравятся. Думаю, что все будет очень мило. Ничто не помешает покинуть не приглянувшийся чем-нибудь уголок, точно так же, как ничто не помешает остаться там, где глянется. Питание довольно непритязательное… На буксире нас дотащат до Руана, а оттуда мы уже будем вольны делать все, что ни пожелаем…» Базиль по просьбе родителей был вынужден отправиться на каникулы в Монпелье, и его заменил Сислей.