Максим Кронгауз - Самоучитель олбанского
Думаю, что никто не будет спорить, что мы стали намного больше писать. Слово «писать», конечно же, здесь надо понимать в самом общем смысле — «порождать тексты для визуального восприятия», как правило, путем печатания. Писать в узком смысле я, наоборот, почти разучился. Как правило, я только расписываюсь и пишу от руки два-три слова, например на книжке, которую дарю кому-нибудь.
Общение из устной сферы частично перемещается в интернет и другие сферы, где мы воспринимаем речь глазами. Мы очень часто делаем письменно то, что раньше делали устно. Некоторые проблемы, которые раньше решались с помощью телефонного звонка, теперь решаются с помощью переписки. При том, что она занимает куда больше времени. У этого есть свои основания. Такое поведение считается более вежливым. Так мы не беспокоим собеседника. Он, например, может вообще не ответить на письмо. На устное же обращение не ответить сложнее, подобная реакция сильнее задевает собеседника. Таким образом, часть нашего общения переместилась в эту «письменную» по технике исполнения и в визуальную по восприятию фазу.
Даже самое важное для устной речи устройство — телефон — все больше дрейфует в сторону письменного (визуального) общения. Смартфон — первоначально разновидность мобильного телефона, но в уже гораздо большей степени компьютер. Когда-то, когда смартфоны только начали появляться, я поинтересовался у более молодых коллег, что именно они с ними делают. Один из ответов меня особенно поразил. Я читаю книги, — ответил мой, повторяю, молодой и, добавляю, интеллигентный коллега. Он закачивал книги в смартфон и читал их. Вдобавок он рассказал еще историю, подтверждающую пропасть, разделяющую поколения. Мой коллега настраивал смартфон так, что текст бежал по экрану с нужной ему скоростью, и однажды, путешествуя поездом, лег на свою нижнюю полку и стал читать. Через некоторое время менее продвинутые в техническом отношении соседи по купе всполошились. По их мнению, только сумасшедший мог битый час неподвижно лежать на животе, уставившись в свой телефон.
Но это к слову, сегодня уже почти всем очевидно, что мобильный телефон служит для письма и чтения в неменьшей степени, чем для устного диалога. И речь идет не только об смсках, но и общении в социальных сетях, блогосфере и т. д. Пока же мобильный телефон, слегка увеличиваясь в размерах, движется навстречу к компьютеру, тот, в свою очередь, уменьшаясь в размерах (ноутбук, планшетник), идет навстречу к нему. Это движение происходит и чисто внешне: по виду планшетник больше похож на смартфон, чем ноутбук, — и функционально: на них можно писать, по ним можно разговаривать, слыша или еще и видя собеседника. Устность порождаемых письменных текстов увеличивается. Если на ноутбуке удобно писать статью, то планшетник скорее предназначен для коротких реплик, для письменного разговора.
Когда мы начинаем больше и активнее общаться письменно, мы понимаем, что письменных средств недостаточно для полноценного общения. Письменная речь формальнее и суше устной. Значит, ее надо оживить. Этому как раз и служат смайлики. Они выполняют функцию мимики и интонации, передают настроение и эмоции.
Однако на оживление письменной речи работают и те средства и приемы, которые кажутся бессмысленными. Юмор, ирония, а главное — игра — это всё важнейшие составляющие разговорных устных жанров, которые закрепляются в виде определенных письменных приемов. Записал слово цифрами, похожими на буквы, по сути подмигнул собеседнику, сделал общение менее формальным и сухим. При этом я имею в виду не жаргоны хакеров и геймеров, напротив, довольно закрытые для чужака, а использование этих приемов вне конкретного жаргона. Точно так же обстоит дело и со словами ЗЫ или лытдыбр. Написал их вместо PS или дневник, значит, улыбнулся или вызвал улыбку у читающего. Конечно, по мере регулярности употребления всех этих приемов, по мере привыкания к ним их энергетика постепенно стирается и уходит. Один прием не может работать вечно. В том числе и поэтому сленг обновляется значительно быстрее литературного языка.
Таким образом, происходит развитие формальных письменных средств. Правда, при очень сильном, можно сказать чрезмерном обогащении эти средства, как ни странно, перестают работать. Если новых средств слишком много и они слишком часто употребляются, то они затрудняют коммуникацию, заставляют собеседников напрягаться и тем самым усложняют и даже уничтожают общение.
В общем, в интернете идет постоянный поиск новых формальных средств и постоянное их обновление. Приведу еще в качестве примера, как мне кажется, два очень важных, хотя и не слишком распространенных нововведения.
Первый — это зачеркивание текста. Вообще-то возможность зачеркивания всегда существовала в письменной речи. Это значило, что человек уничтожает часть своего текста. Зачеркивали обычно так, чтобы нельзя было прочесть. Либо переписывали набело. Но интернет-зачеркивание обозначает не текст, который должен быть уничтожен. Текст, который хотят уничтожить, просто стирают клавишей Delete. Зачеркивают как раз то, что имеют в виду. А затем как бы произносят вслух другое (незачеркнутое). Пишущий играет в игру, с помощью которой создает новое измерение текста.
Лингвисты пытаются классифицировать типы зачеркивания, но это задача крайне неблагодарная, потому что зачеркнуть можно все что угодно. И в этом смысле ни одна семантическая, ни одна синтаксическая классификация того, что зачеркивается, не будут полны. Зачеркивание — это в первую очередь именно формальный прием, имеющий целью якобы скрыть слово, предложение, текст. Но этот текст существует, он доступен читателю-собеседнику, он взаимодействует с незачеркнутым текстом, дополняет его.
Вначале этот прием использовался в письменном разговоре, то есть в личном пространстве, но сейчас им активно овладевают сетевые СМИ, например lenta.ru, но, естественно, не в новостях, а в более субъективных и неформальных текстах, в комментариях и в так называемых офтопиках, то есть авторских колонках. Приведу несколько примеров из двух сетевых СМИ (lenta.ru и sports.ru).
Фильм «Черный лебедь» оказался самой успешной из пяти картин, поставленных режиссером Дарреном Аронофски. Более того, ленту выдвигали на пять «Оскаров». Правда, в результате фильму досталась всего одна награда Американской киноакадемии. Премии удостоилась актриса Натали Портман, сыгравшая главную героиню «Черного лебедя» — балерину Нину. Картина, собственно, рассказывает о том, как героиня Портман сходит с ума учится танцевать ищет себя. Помнится, Аронофски снял фильм «Реквием по мечте», в котором речь шла о наркоманах. После просмотра ленты у многих зрителей возникло стойкое отвращение к наркотикам. К сожалению, после знакомства с «Черным лебедем» многие могут начать испытывать сходные чувства по отношению к балету. Причем не только к «Лебединому озеру».
Здесь зачеркнутый текст, возможно, отражает движение авторской мысли. Автор — Сергей Оболонков — перебирает процессы и действия героини, останавливаясь в результате на «ищет себя». Синтаксически зачеркнутый текст не связан с этим словосочетанием, а является его заменой, то есть дополняет.
Вот еще.
Я вот вполне типичный московский «сетевой хомячок». По чьей-то там извращенной логике, я — главная движущая сила протестного движения. Все эти тысячи бойцов и спецтехника в центре моего города — они что, меня усмирять приехали? Да я ж им цветочки на Болотной дарила — трех месяцев еще не прошло!
Или они приехали меня напугать? Или наглядно продемонстрировать мне, что на улицах ожидается что-то нехорошее и мне следует сидеть дома и вообще не рыпаться и голосовать как положено?
Здесь журналистка Анна Вражина якобы осуществляет самоцензуру, зачеркивая политически самый острый, синтаксически связанный с оставшимся текстом однородный член.
Наконец, самый яркий пример из области спорта.
И я люблю Хосе Луиса Кастильо, который старательно изображает вселенскую грусть, совсем не пытаясь вписаться в рамки весовой категории.
Зачеркнутый фрагмент синтаксически связан с оставшимся текстом, он может быть вставлен в него. В этом случае текст получит противоположный смысл. Это тоже якобы самоцензура, противопоставляющая то, что журналист пишет, и то, что он на самом деле думает.
Последнее принципиально. Письменная речь оказывается богаче устной, потому что она может быть нелинейна. Зачеркивание выявляет новое измерение, позволяющее дополнять речь мыслями, раскрывать внутреннюю речь. В процессе говорения пишущий с помощью зачеркивания транслирует то, что он думает в момент речи, но по каким-то причинам не решается или не хочет произнести. Кстати, поэтому часто зачеркивается брань, матерная лексика. Автор как бы удерживается от произнесения бранных слов, хотя эту игру едва ли можно назвать тонкой. Зачеркнутая, но доступная собеседнику брань остается бранью.
