Вильгельм Райх - Психология масс и фашизм

В процессе идеологического уподобления правящему классу рабочие не отказываются от своих сексуальных привычек; они продолжают существовать наряду с моралистическими идеологиями, которые в дальнейшем начинают укреплять свои позиции. Это приводит к возникновению в структуре личности вышеупомянутого противоречия между реакционными и свободолюбивыми тенденциями. Исторически возникновение этого противоречия в психологической структуре масс совпадает с ослаблением феодального абсолютизма благодаря развитию буржуазной демократии. Безусловно, при этом изменилась лишь форма эксплуатации. Но это изменение повлекло за собой определённое изменение характерологической структуры масс. Этим обстоятельствам Розенберг даёт мистическое толкование, когда пишет, что предвечный бог земли Посейдон, отвергнутый богиней асексуальности Афиной, властвует в облике змея в подземелье её храма подобно тому, как в подземелье храма Аполлона в Дельфах властвует «пеласгический дракон Пифон». «Однако нордический Тесей не везде уничтожил азиатских тварей; стоит арийской крови задремать. как вновь появляется чужеземное чудовище – азиатская ублюдочность и физическое здоровье восточного человека».

Ясно, что здесь подразумевается под «физическим здоровьем». Оно представляет собой пережиток сексуальной спонтанности, которая отличает угнетённые классы от правящего класса. Эта спонтанность постепенно ослабевала в процессе «демократизации», но полностью так и не была утрачена. С психологической точки зрения змей Посейдон и дракон Пифон олицетворяют генитальную чувственность, символизируемую фаллосом. Феодальная аристократия, непосредственно заинтересованная в отказе от естественной сексуальности (как, например, в Японии), ощущает угрозу своему существованию со стороны стихийности сексуальных привычек угнетаемых классов ещё и потому, что она не только не покорила чувственность, но, напротив, видит, как извращённая чувственность вновь проявляется в среде её собственного класса. Таким образом, сексуальные привычки масс представляют для правящего класса не только психологическую, но и социальную опасность, причём правящий класс ощущает угрозу существованию его института семьи. До тех пор, пока правящие касты будут сохранять политическую и экономическую власть, они без труда будут сохранять свою полную сексуально-моральную отъединенность от масс. Примером тому может быть английская буржуазия середины XIX столетия. В периоды потрясения основ власти правящего класса и особенно во время острого кризиса (как, например, кризис, возникший в начале XX столетия в центральной Европе и Англии) происходит ослабление моральных ограничений на сексуальность в среде самого правящего класса. Распад сексуального морализма начинается с искоренения семейных уз. Вначале, при наличии полной идентификации с крупной буржуазией и её моралью, различные группы мелкой и средней буржуазии становятся настоящими поборниками официальной, надёжно защищённой антисексуальной морали. При проявлении признаков развала мелкобуржуазной экономики естественная сексуальность неизбежно создаёт определённую угрозу дальнейшему существованию сексуальных установлений. Поскольку мелкая буржуазия служит главной опорой авторитарного строя, этот строй придаёт особое значение своей «морали» и «сохранению чистоты», несмотря на «влияние низших рас». Любой диктатор столкнётся с серьёзной опасностью, если моралистическое отношение мелкой буржуазии к сексу ослабеет до такой степени, что она утратит промежуточное положение между промышленными рабочими и крупной буржуазией. Ибо в среде мелкой буржуазии также таится «дракон Пифон», всегда готовый разбить свои оковы, а следовательно, и реакционные тенденции. Поэтому во время кризиса диктатура всегда усиливает пропаганду «морали» и «укрепления брачных и семейных уз». Это объясняется тем, что авторитарная семья служит мостиком между жалким социальным положением мелкой буржуазии и реакционной идеологией. В случае разрушения основ буржуазной семьи в результате экономических кризисов, пролетаризации среднего класса и войн под угрозой оказывается существование и авторитарной системы, столь прочно укоренившейся в психологической структуре масс.

Эту проблему необходимо рассмотреть подробнее. Мы вынуждены согласиться с Ленгом, национал-социалистом, биологом, сторонником расовой теории из Мюнхена, который утверждал, что авторитарная семья является стержнем культурной политики. Он сделал это заявление в 1932 году на заседании национал-социалистического общества «Дойчер штаат». Поскольку подобные замечания имеют далеко идущие последствия, мы можем добавить, что авторитарная семья является стержнем как реакционной, так и революционной политики в области культуры.

Глава IV – символизм свастики

Мы убедились, что фашизм следует рассматривать как проблему масс, а не как проблему Гитлера или политики национал-социалистической партии. Мы показали, почему обнищавшие массы народа столь бурно обратились к архиреакционной партии. Для того чтобы в данном исследовании постепенно подойти к практическим выводам для реализации сексуальной политики, нам в первую очередь необходимо обратить внимание на символы, использованные фашистами для сковывания сравнительно незаторможенных психологических структур масс. У фашистов отсутствовало понимание используемого ими метода.

Национал-социалистам понадобилось немного времени, чтобы сплотить в штурмовые отряды (СА) рабочих, которые в своём большинстве были безработными либо очень молодыми. Следует отметить, что эти рабочие в значительной степени были революционно настроены и всё ещё придерживались авторитарных взглядов. Поэтому национал-социалистическая пропаганда была противоречивой и определялась тем классом, к которому она была адресована. Только в одном она была ясной и последовательной – в манипулировании мистическими чувствами масс. В беседах со сторонниками национал-социалистической партии, особенно с членами штурмовых отрядов, со всей очевидностью было установлено, что революционная фразеология национал-социализма играла решающую роль в деле привлечения масс на свою сторону. Один из моих собеседников узнал от национал-социалистов, что Гитлер не представляет интересы капитала. Другой собеседник слышал, как штурмовики предупреждали Гитлера, что он не должен предавать дело «революции». Третий собеседник узнал от штурмовиков, что Гитлер – это немецкий Ленин. Из лагеря социал-демократии и центристских либеральных партий на сторону национал-социализма переходили революционно настроенные люди. Накануне перехода для большинства из них были характерны либо аполитичность, либо политическая неопределённость. Те, кто перешёл на сторону национал-социализма из коммунистической партии, были нередко революционно настроены, но совершенно не могли разобраться в противоречивых политических лозунгах немецкой коммунистической партии. На некоторых из них произвели большое впечатление внешние атрибуты гитлеровской партии, её военный характер, безапелляционность и другие особенности. Прежде всего необходимо обратить внимание на символику флага, который выделялся среди остальных символов, используемых в целях пропаганды.

«Мы – армия свастики -Поднимем выше красные стяги.Проложим для немецкого рабочегоПуть к свободе».

По своему эмоциональному содержанию этот текст, несомненно, революционен. Национал-социалисты сознательно использовали революционные мелодии, под которые они распевали реакционные стихи. В гитлеровских газетах публиковались сотни политических формул, построенных в этом духе. Например:

«Политическая буржуазия скоро сойдёт с исторической сцены Для выполнения своей исторической миссии на сцену теперь выходит угнетённый класс, труженики с нахмуренными лицами и сжатыми кулаками, рабочий класс».

Здесь явственно слышится отзвук коммунистической пропаганды.

Революционный характер национал-социалистических масс отчётливо проступает в продуманной композиции флага, о котором Гитлер пишет следующее:

«Для нас, национал-социалистов, наш флаг олицетворяет программу наших действий. Красный цвет олицетворяет социальные идеи нашего движения. Белый цвет – идею национализма. В свастике заложена идея борьбы за победу арийцев и творческого труда, который всегда был и будет антисемитским».

Красное и белое наводят на размышление о противоречивости психологической структуры личности. Что остаётся неясным, так это роль свастики в эмоциональной жизни. Чем объясняется притягательность этого символа для мистических чувств? Гитлер утверждал, что свастика служит символом антисемитизма. Но свастика приобрела это значение значительно позже и поэтому вопрос иррационального содержания антисемитизма пока остаётся открытым. Неправильное толкование естественной сексуальности как чего-то «непристойного и плотского» помогает понять иррациональное содержание расовой теории. В этом отношении представляется характерным, что в сознании фашиста отсутствует различие между евреем и негром. Это относится и к американскому фашизму. В Америке расовая борьба с неграми идёт преимущественно в сфере защиты сексуальных интересов. На негров смотрят как на похотливых скотов, насилующих белых женщин. В связи с оккупацией французскими войсками, среди которых было много негров, земли Рейна Гитлер писал: