Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия.
Старая няня и стакан холодной воды привели ее в чувство.
— Что с тобою, барышня?
— Ах, нянюшка! — пойдем отсюда скорее: здесь так страшно! Я видела… я видела…
— Да что ты видела, моя красавица?
— Я видела человека… мужчину…
— И узнала его?
— Кажется, узнала. Но он не похож на жениха моего; он похож более на Александ… Михаил…
— Ну, смотри, барышня, уж не ему ли и быть твоим суженым!{2}
* * *Шпионка бригадирша… входя насильно в горькое положение доброй своей княжны, уговаривала ее, так, для разогнания скуки, позабавиться святочным гаданьем о суженом-ряженом. Бригадиршины уговоры отвергались для соблюдения приличия, но княжна не совсем насильно была выведена ею за ворота. Спросили у прохожего, как его зовут. Судьба или шутка, а может быть, и самая главная загадчица, заставили какого-то бежавшего мальчика назваться Владимиром. Все сенные девушки засмеялись, и сама барышня улыбнулась. А как она вышла уже один раз, то ничего не стоило ей остановиться и послушать у людского окошка, чье имя там вымолвят: и там опять услышала: «Эх, брат, иди куда велят, или я пожалуюсь Владимиру Львовичу». При этом имени слушательница отскочила от окна и возвратилась тихомолком в свою комнату. Там прислужливая бригадирша предложила третие и самое верное гаданье: в Васильев вечер, то есть накануне Нового года, в княгининой теплой кладовой, в самом верхнем этаже, накрыть стол, поставить на нем два прибора, три большие восковые свечи и зеркало, а невесте, севши за ним, загадать: суженый-ряженый, приди со мной ужинать, и кто покажется в зеркале, за тем и быть. Хотя это гаданье и не пугало княжны, но ей казалось неприличным идти перед полночью почти на чердак: притом и кастелянша, у которой ключ от кладовой, может сказать матушке… Если суженый покажется в зеркале, стоит только промолвить три раза: «чур меня!», легонько ударить по стеклу и он мигом исчезнет{3}.
* * *Накануне Крещенья сидела я в своей комнате и дошивала рабочий мешок в подарок бабушке. Вдруг входит Марья, моя горничная. Она держала что-то под передником. Какой-то таинственный вид, с которым она вошла, показался мне уже подозрительным; еще более ее вопрос: «Вы одна, сударыня?» — «Одна, — отвечала я и смотрела на нее пристально. — Что тебе надобно?» — «Ничего, сударыня. Я принесла вам…» — «Что такое?» — спросила я и почти была уверена, что это какое-нибудь любовное письмецо. — «Ваше счастье», — сказала Марья и подала мне — кусок олова… «Оставь меня в покое!» — сказала я с сердцем.
Но она начала просить меня и так убедительно, что мне совестно было отказать доброй девке. При том же, признаюсь чистосердечно, хоть я и не верю никаким ворожбам в свете, молодой человек, которого видела в зеркале, не выходил у меня из памяти. Я согласилась.
Вот она тотчас развела огонь в печке и растопила олово в железном ковше. Между тем толковала она мне, что стоит только влить немного растопленного олова в холодную воду, и я тотчас узнаю будущего своего мужа, его приметы, возраст, нрав; рассказывала, что многие из подруг ее испытывали это на себе, и уверяла, что такое предвещание непременно сбудется, и притом в самом скором времени. Признаюсь, я не без удовольствия слушала ее болтанье.
Когда олово растопилось, я взяла ковш и, по совету Марьи, вылила больше половины в деревянную чашку с водою. В эту минуту что-то стукнуло у дверей. Не желая, чтоб меня застали в таком упражнении, я вдруг обернулась, ударилась по неосторожности локтем об стену и пролила остаток олова себе на руку.
Ты можешь себе представить, какую это причинило боль. Я закричала. …В это время Марья, с довольным видом, подойдя ко мне, шептала мне на ухо: «Забудьте вашу боль, сударыня! Вас ожидает счастие, счастие, какого я и рассказать не умею. Не пройдет шести недель и у вас, вспомните мое слово, будет муженек, такой добрый, такой хороший…»{4}
* * *Она любила гадать на Рождество — гаданье она не считала предрассудком. Вместе с своей горничной она выливала олово или жгла бумагу на подносе, а потом смотрела, какие из олова или из жженой бумаги выходили на тени фигуры. Выходили всегда офицеры с султанами, в санях или в колясках, а вдали церковь. И горничная всегда замечала барышне:
— Вот, барышня, вы уж непременно выйдете нынешний год замуж за военного.
Однако пророчество горничной не сбывалось{5}.
* * *Иногда маменька и приживалки устраивали гаданье в зеркало — самое страшное гаданье, к которому они приступали не без волнения. В приготовлениях к нему было что-то таинственное. Эти приготовления делались тихонько от дедушки, который запретил это гаданье, как сильно действующее на нервы. При этом рассказывался обыкновенно анекдот, как одна деревенская барышня захотела увидеть в зеркале своего суженого и как все необходимое для гаданья приготовила тихонько от всех в бане; она отправилась туда в полночь одна, стала смотреть в зеркало и, вместо суженого, увидела себя в гробу, упала без чувств и утром найдена была мертвою. Кто передал о том, что видела барышня в зеркале, если она была найдена мертвою? Этот простой вопрос никому не приходил в голову, но в истине анекдота никто и не думал сомневаться{6}.
* * *Наступили святки — самое поэтическое время для русских людей. В деревне, во дворе и в барском доме все пришли в движение, все одушевились… Вечера, посвященные на переряженье и гаданье, пролетали незаметно…
Накинув платок на голову, дочь бедных, но благородных родителей несколько вечеров сряду выбегала на большой двор, не чувствуя ни малейшего холода, хоть снег, сверкавший миллионами разноцветных звездочек, сильно хрустел под ее ногами. Она подходила к забору и с биением сердца произносила: «Залай, залай, собачонка, залай, серенький волчок».
И, как будто послушные ее зову, собаки начинали лаять у дома.
«Слава Богу! — думала она. — Собаки лают вблизи: это хороший знак. Я выйду замуж не на чужую сторону»{7}.
* * *Никто деятельнее ее не принимал участия во всевозможных гаданиях. Она приказывала приносить в свою комнату кур, снятых с насести, пересчитывала балясы на крыльце, говоря: «вдовец, молодец», собирала из прутиков мостик и клала под подушку и прочее.
Вечером на Новый год старуха-няня также принялась за гадание. Она налила стакан теплой воды, распустила в этой воде яичный белок и поставила его за форточку. На утро она явилась с этим стаканом к Ольге Михайловне…
— Поздравляю тебя, матушка моя, с Новым годом, с новым счастьем, — сказала она ей, низко кланяясь. — Вот я, признаться, вечор загадала на тебя, родимая; посмотри, как хорошо тебе вышло.
И старуха, весело улыбаясь, показала Ольге Михайловне стакан.
— Спасибо тебе, няня. Что же значат эти фигуры?
— Участь твоя переменится, матушка. Ты скоро будешь жить в радости.
И старуха начала по-своему толковать изображения в стакане{8}.
* * *Но дороже всего этого были для нас святки. Рассказать не расскажешь, какое было у нас тогда веселье. После вечернего чая собирались мы в нашем флигеле, и являлась к нам переряженная дворня… Начиналась пляска, а потом следовали подблюдные песни. В заключение мы клали все по кольцу на пол, и в каждое кольцо насыпали овса, потом являлся на сцену петух. Испуганный криками, с которыми его встречали, он топырил крылья и бросался из угла в угол. Тогда все умолкали и присаживались на корточки около места, усеянного овсом. Каждый следил с напряженным вниманием за малейшими движениями петуха, который мало-помалу приходил в себя, оглядывался и начинал робко прогуливаться между кольцами.
«Что ж, девки, — говорила няня, — пора бы запевать»; и вдруг возвышался какой-нибудь тонкий голос; другие подхватывали хором, и раздавалась песнь о красной девушке, поджидавшей милого дружка. Тут начиналась пророческая роль петуха: из чьего кольца он начинал клевать зерна, той судьба сулила в будущем жениха по сердцу и счастливый брак. Следовали и другие песни, гласившие о почестях и о богатстве, и петух точно так же предвещал кому следовало и богатство и почести{9}.
* * *Бывало, на святках гадали девицы и вдовицы о женихах, подслушивая на улице говор проходящих, садясь перед зеркалом и т. п. Бывало, молодежь пела подблюдные песни, хоронила золото, играла в веревочку с колечком, в «сижу-посижу», мостила мост и т. п.{10}
* * *В последний день святок назначено было в кругу нашем, девическом, повторить все способы, какими они допытываются у судьбы о хороших и дурных качествах своих суженых, а также и о том, будут ли у них эти суженые и скоро ли будут?.. Решено заключить все роды гаданий бросанием башмака через ворота. Для всех этих чар собрались ко мне, как в такое место, где больше раздолья и больше свободы; к одиннадцати часам вечера кончились все игры и все гадания; оставалось последнее: бросать башмак через ворота. Мы вышли толпою на двор в сопровождении нескольких девок; все мои подруги были одеты просто, потому что праздники уже кончились, и наряжаться парадно было не для чего; к тому ж в нарядном платье не так свободно можно заниматься волшебными действиями, как то: полоть снег или упасть в него навзничь; итак, все девицы были одеты кто в ситцевом, кто в перкалевом белом платье; одна только я была в шелковом пунцовом с какими-то золотыми шнурками и кисточками. Все мы построились в шеренгу против ворот; я была в середине, итак, начинать было не мне; поочередно каждая снимала свой башмак, оборачивалась спиною к воротам и бросала башмак через голову и через ворота. Все мы бежали опрометью смотреть, как он лег, в которую сторону носком; девица надевала его, и мы опять становились во фрунт. Дошла очередь до меня; я скинула свой атласный светло-голубой башмак, оборотилась спиною к воротам… В это время послышался скрып полозьев; но мимо дома нашего проезжали так же, как и мимо всякого другого, итак, этот скрып не помешал мне сказать моему башмаку, что куда я поеду, чтоб туда он упал носком. С последним словом я бросила его через голову за ворота. Башмаки моих подруг падали тотчас подле ворот; но я была сильнее их, итак, башмак мой полетел выше и далее. В то самое время, как он взвился на воздух из руки моей, какой-то экипаж быстро подкатился, остановился и восклицание: «Что это!..» оледенило кровь мою; я окаменела от испуга: это была матушка!.. Она приехала, и башмак мой упал к ней в повозку{11}.
