Вымышленные библиотеки - Хорхе Каррион
С нового абзаца я – благодаря возможностям эллипсиса – уже иду по дороге, которая приведет меня к нужному ракурсу: виду сверху на легендарный дом. Я приехал в поисках собак и ракурса. Внуков тех собак, с которыми беседовал Малапарте, и ракурса, с которого запечатлен его дом. Так я и оказался на дороге, которая, согласно карте, подаренной мне только что в туристическом офисе Капри, соединяет дом, который сняли в кино, и дом, который не сняли.
Ракурс принадлежит Годару: для фильма «Презрение» 1963 года он снял несколько сцен на Вилле Малапарте, но та, что меня покорила, происходит не на самой вилле, а поодаль. Двое мужчин в шляпах идут по ступенчатой дорожке в густой тени растущих вдоль нее деревьев. Камера следует за ними, пока они спускаются, и вдруг совершает движение, которого зритель не ждет: она поворачивает направо и смотрит на большой красный дом вдалеке – каменную субмарину, севшую на мель на вершине скалы.
И на две крошечные фигуры, тоже на красной крыше, напоминающей взлетную полосу: одна остается, другая спускается по лестнице. Это кино, снятое, чтобы смотреть его в кинотеатре; каждый раз, когда я нажимал play на экране компьютера, силуэты мужчины и женщины расплывались, переливаясь пикселями, как хамелеоны.
Другой дом, который не получилось снять в кино, гораздо менее известный и гораздо более скромный: там в начале 1950-х провел зимние месяцы Пабло Неруда с Матильдой Уррутиа. Когда почти полвека спустя снимали «Почтальона», остров уже был слишком туристическим и совсем не похожим на тот, который увидел чилийский поэт. Майкл Рэдфорд и его команда снимали в других местах, и Капри в сценарии не упоминается.
Путешествие – это то, что нарушает план поездки, и первое, что я встречаю на пути, который должен привести меня к двум искомым домам. Это третий дом, неожиданный. Писатель-путешественник знает, что отступления от повествования придумали путешественники. В доме номер четыре по улице Траверса Кроче в 1938 году жила Маргерит Юрсенар, как сообщает табличка синими буквами на белом фоне. Она написала, что всякий остров – это микрокосмос, вселенная в миниатюре.
В соседнем доме разместился магазин продуктов из Украины, Польши, Румынии, России, Болгарии и Молдавии. Капри в прошлом был прибежищем всего аномального, всего отклоняющегося от нормы. Утонченные подруги-лесбиянки, интеллектуалы и художники межвоенного времени появляются, например, в «Необыкновенных женщинах» (1928), написанных мужем одной из них, Комптоном Маккензи (его супруга Фейт закрутила роман с пианисткой Ренатой Боргатти). Курильщики опиума и любители других излишеств с Жаком д’Адельсверд-Ферзеном во главе изображены Роже Пейрефиттом в «Изгнании на Капри» (1959).
Обособленный и многоязычный, как Танжер, так же существующий вне закона, убежище, оазис, ад – остров имеет неизменное преимущество быть окруженным синевой. Общества порождают нормы, которые безжалостно преследуют любые отклонения. Но пока их окончательно не загнали в угол, все отклоняющиеся, особенные, мятежные, предающиеся порокам и неклассифицируемые стремятся воспользоваться моментом.
Юрсенар написала на Капри свой роман «Последняя милость» в 1938 году, но годом раньше была здесь с американкой Грейс Фрик в свадебном путешествии по Италии, подробности которого мы узнаем в 2037 году, когда можно будет прочитать их переписку (они и не представляли себе, что мы будем готовы к этому на несколько десятилетий раньше). Кстати, Маргерит Юрсенар – это псевдоним Маргерит Крейанкур. Литература чем-то похожа на бал-маскарад, как и путешествие.
Писатель-путешественник знает, что он есть тело, движущееся под всё более жгучим солнцем, и, поскольку шляпа забыта в неаполитанском отеле, он просит солнцезащитный крем у двух американских туристок, которые идут по той же улице, крепко держась за руки. С лоснящимся от крема черепом я оставляю позади улицу Сопрамонте и двигаюсь по улице Матермания, которая вскоре превращается в череду смотровых площадок за каждым поворотом, а затем – в точку обзора «Природной арки», этой каменной рамы для синего-синего полотна, а потом – в лестницу между соснами с крепко слаженными ступенями, как всё на этом острове, удобном для жизни, но головокружительном.
И в какой-то момент, хоть и без шляпы, я становлюсь одним из тех двух мужчин в шляпах, которые в фильме спускаются здесь. Каждый мой шаг – кадр, как будто не прошло пятидесяти лет, как будто кино движется со скоростью света. Вуаля, вот и допотопная красная субмарина: Casa come me.
Малапарте влюбился в Капри в 1936 году в тридцать восемь лет, когда в его литературном портфолио уже были роман «Содом и Гоморра», эссе «Ум Ленина» и «Техника государственного переворота», а в жизни – опыт на фронте, в журналистике, дипломатии и заговорах. Он купил у какого-то рыбака далеко выступающий в море мыс Мазулло и вознамерился возвести там автопортрет в форме жилища.
Если архитектурная норма Капри была такой, какой ее установил писатель, инженер и мэр Эдвин Черио, организатор конгресса по «Соглашению о ландшафте» 1922 года, где была утверждена единая стилистическая концепция (средиземноморская белизна и простота), которая должна была доминировать на острове, то аномальное или мятежное отклонение от нее – это селфи в кривом зеркале, этот красный и прямолинейный футуристический манифест, этот Casa come me, дом, ради которого я приехал, потому что он – часть библиографии великого созидателя и потому что он появляется в фильме Годара – Вилла Малапарте, построенная между 1938 и 1942 годами формально архитектором Адальберто Либерой, а на самом деле порожденная фантазией ее единовластного хозяина.
С плоской крыши виллы, куда ведет гомеровская лестница, Малапарте бесчисленное число раз простирал взгляд, как капитан на носу корабля, и всегда видел один и тот же эпический пейзаж, но в тысячах вариаций, потому что он не верил в историю, и в этих скалах, на этих островах и берегах могли сосуществовать христианский и дохристианский миры, извержение Везувия и блеск Помпей, Вергилий, Леопарди и Плиний Старший, прикованная к утесу, плачущая Андромеда, убивающий чудовище Персей, сирены.
На этой невероятной крыше бывали писатели-фашисты и писатели-коммунисты, итальянские и американские актрисы, военные, консулы и шпионы со всей Европы, любовницы. За столом у Малапарте помещались не больше восьми человек, столько же гостей могли остаться в доме: на острове был еще один остров в форме дома,
