Анатолий Иванов - ЦИВИЛИЗАЦИЯ МАДОННЫ
Собственно говоря, Троица изначально такой не была, потому что Святой Дух («руах») в семитском оригинале — женского рода. Когда он (или она) является «в виде голубине», непонятно, идет ли речь о голубе или голубке. Мигель Серрано уточняет: голубка, «ла Палома», как называлась популярная у нас в 50-х годах кубинская песня. Эта голубка пролетает вдоль всей его «Золотой цепи»: «Катарским символом была голубка, Параклет, Святой Дух, катарская Церковь или община, «Глейса», как они ее называли. Голубка была также эмблемой тамплиеров. И именно голубка приносит священное семя арийской Хаомы и кладет его на камень на манихейском празднике весеннего равноденствия Навроз».
«Эру Рыб, эру Короля-Рыбака (из легенды о Граале — А. И.), сменяет Эра Водолея, Святого Духа, Параклета, Голубки, которая женского рода, — это Утренняя Звезда, несотворенный свет, Венера-Люцифер». «Не будем забывать, что катарская земля управлялась женским началом Параклета, Голубки Любви, катарской Глейсы, т. е. Шакти». «Для гностиков Святой Дух — женского рода, это Голубка, София, творением или эманацией которой является Вселенная. Голубка — катарский символ, а София — их Глейса Любви».
Понятно, почему А. Ф. Лосева так обеспокоило, что у В. Соловьева остается неясным отличие Святого Духа от Софии. В. Соловьев не решился прямо их отождествить, как это делает М. Серрано, не решился вернуть Святому Духу его первоначальную природу, но двигался в этом направлении. Он следовал по этому пути за немецким мистиком Якобом Бёме (1575–1624), которого друзья называли «тевтонским философом», а враги — «сапожником-антихристом». Архиепископ Серафим обличал Якоба Бёме за то, что у него София — «вечно-женственное начало», существующее в недрах Святой Троицы, которая превращается в результате в «четверицу», а С. М. Соловьев-младший, племянник В. Соловьева, высказал предположение, что если бы В. Соловьев проповедовал в XVII веке, он сгорел бы на том же костре, на котором погиб Квирин Кульман за те же идеи Бёме.
Андрей Белый, когда он еще не был знаком с Блоком, захотел узнать, как тот относится к Софии. Блок ответил пространным письмом, где утверждал, что София открывается индивидуумам; коллективному сознанию она не доступна. Она может раскрыться как душа человечества, но ее откровения могут гласить и народам; тогда выявляет душою народ себя, и русскому она, например, — существо всей России. Поэты воспринимают ее как Музу: и Фет обращается к ней, и Болдер ее знает. Более всех в ее тайну проник Гете в «Фаусте», и не сказал о ней глубже никто. В этом смысле она открывалась Данте. В свете ее дуновения догматы христианства теряют свой прежний, замкнутый смысл. Блок видел задачу в том, чтобы раскрыть ее отношения к символизациям — София, Мария — и вскрыть «естественную соотносительность символов».
А. Белый понял из этого письма, что Блок ставит Софию выше Христа и своим неприятием космического Христа вкладывает логическое начало мира в Софию. Зная дальнейшую эволюцию Блока, А. Белый указывает, что индивидуальному сознанию Блока София перестала видеться уже с 1906 года («Ты в поля отошла без возврата…»), но зато выступила как Россия, Душа Народа, так что Блок ошибался в процитированном письме, говоря, будто ее откровения нельзя передать толпам.
Блок ошибался, поминая какую-то «душу человечества». Поскольку человечество — это фикция, не может быть у него и какой-то души. Блок был тогда еще совсем молодым (письмо датировано 1903 годом), еще слишком сильно было влияние В. Соловьева, который отождествлял культ человечества… с культом Мадонны! Куда бы послали его те же мусульмане и кальвинисты с его Мадонной! Но в понимании Софии как души народа Блок уже далеко ушел от совершенно оторванного от родной почвы В. Соловьева. Душа народа — это национальный психический склад, это способность народа к выработке или восприятию тех или иных религий и идеологий. Зависит эта способность от расового типа или типов. И черты сходства в религиозности разных народов, принадлежащих к «цивилизации Мадонны», позволяют говорить и о сродстве их душ на базе расового родства.
Итак, Блок ставил Софию выше Христа, В. Соловьев отождествлял ее с Христом: получается так, что в Святой Троице под двумя лицами скрывается София: она же Святой Дух, она же и Христос. Ерунда, вроде бы, получается.
Но она получается и без вмешательства софианцев, потому что католики и православные никак не могут разобраться с отношениями внутри Троицы.
Вступая в спор о знаменитом «filioque», А. Ф. Лосев подает проблему в таком виде: «Католичество… берет то из Лиц Божества, которое отличается наибольшей «конкретностью» и «реальностью», «творчеством» и благодатью, т. е. Духа Святого, и подчиняет его первым двум». «Католичество… со своим внесением субординации в природу Божества, формализованием и опустошением первых двух Лиц Божества и нарочитым гипостазированием (и в то же время принижением) третьего Лица получает явно уродливый характер и носит все признаки ереси». «Путь, который фактически использован католичеством, это путь трактования первой и второй ипостасей как равных и третьей как подчиненной им».
Странно, что А. Ф. Лосев обвиняет католицизм во внесении субординации, как будто ее раньше не было. Если «Сын рождается от Отца и Дух Святой исходит от Отца», разве это уже не субординация? Католицизму можно поставить в вину, скорее нарушение субординации, переворачивание треугольника таким образом, что вверху оказываются два его угла, а не один, т. е. получается крайне неустойчивая фигура и в итоге опрокидывается вся конструкция. Лосев так и пишет: «Учение об исхождении третьей ипостаси от второй ведет к уничтожению первой ипостаси, а вместе с этим к полной немыслимости ни второй, ни, следовательно, третьей ипостаси и тем более к полной немыслимости самого исхождения вообще».
Позволительно спросить: почему принижение третьего Лица влечет за собой уничтожение первого? Если бы первое исходило от третьего, тогда понятно, но ведь третье исходит от первого, оно и так принижено. И почему тогда вторая и третья ипостаси становятся «немыслимыми»? Мыслить надо — и все будет мыслимым.
Вся эта путаница, вся эта заумь исчезают, яко дым от лица огня, если осознать, что одно из Лиц — женское. Только после этого можно поднимать вопрос о «субординации».
С принципом «filioque» А.Ф. Лосев связывает и догмат о беспорочном зачатии Девы Марии, провозглашенный папой Пием IX в 1854 году. Лосев видел в этом некую «дурную бесконечность», Герцен — еще одно проклятие, наложенное на плоть, но оба они ошибались. Дева Мария была тем самым возвышена до уровня Христа.
Архиепископ Серафим, полемизируя с Булгаковым, отметил, что обвинение в уклоне в сторону римского догмата о непорочном зачатии Девы Марии тот отверг, объявив это учение нелепым, однако Серафиму не понравилось, что у Булгакова «Божья Матерь становится как бы рядом со своим Сыном в деле искупления человеческого рода». В подтверждение своей правоты архиепископ сослался на слова Св. Епифания Кипрского: «Одинаковый вред в обеих этих ересях: и когда унижают Святую Деву и когда, напротив, прославляют Ее сверх должного».
Этого святого за его попытку установить планку, выше которой почитание Девы Марии, по его мнению, не должно подниматься, следовало бы деканонизировать.
«Исхождение», вопреки Лосеву, при нынешнем состоянии Троицы немыслимо вне зависимости от «filioque». Это только семиты могли додуматься до создания женщины «из ребра Адамова», это только у них Авраам мог родить Исаака самолично, без какого бы то ни было участия женщины, как шумерские боги. Так и в Троице: Сын рождается не от Отца, а от Матери, от «Святого Духа», как сказано в Евангелии. И догмат о непорочном зачатии можно было бы действительно распространить до бесконечности, но не до той, что представлялась Лосеву «дурной», а до реальной, до непорочного зачатия всеобщей Матерью не только Бога, но и всего мироздания, как у Гесиода.
Ту борьбу за повышение ранга Девы Марии в небесной иерархии, которую вели сто лет назад русские мыслители, сегодня продолжает во Франции Жан Парвулеско. В своих ответах на анкету журнала «Элеман» (№ 95, 1999 г.) «С Богом или без Бога?» он признается, что не может воспринимать Бога иначе, «кроме как в брачном союзе и в постоянном присутствии Марии, в зеркале Непорочного Сердца, в которое он не перестает смотреться, излучая свет и будучи облучаем светом».
Ж. Парвулеско считает конечной целью Божественного Провидения «метаисторическое установление Regnum Sanctum, Imperium Ultimum, современная историческая форма которого раскрывается как революционный проект Евроазиатской Империи последних времен», а активистов этого дела — тайными агентами Божественного Провидения. Суть Церкви он видит «в бесконечном любовном обновлении, в котором брачный союз Бога и Марии или живой огонь Incendium Amoris тайно питает Храм Милосердия, храм любовного союза, окружая его, как огромный огненный вихрь. Всякое любовное обновление и само место этого обновления, его изначальный имперский источник — во взаимном брачном лицезрении Бога и Марии, окруженных пылающим вихрем милосердия, возникающим из этого любовного обновления как чистая песнь».
