С. Евхалашвили - Беседы о режиссуре
Среди пьющих актеров я знал очень талантливых. Однако под влиянием Бахуса талант их тускнел. С Гриценко этого не происходило.
На телевидении я делал о нем большую передачу — его творческий портрет. Необходимо было снять фрагмент из спектакля «На золотом дне» Д. Мамина-Сибиряка, где Николай Олимпиевич играл Молокова, вызывая зрительские овации и восторги критиков. Вздыбленный своей силой, которую приложить ему некуда, Тихон Молоков — буян и самодур. Однако в том состоянии, в котором Гриценко прибыл в студию, и буянить-то было невозможно. Казалось, он совершенно отключился и пребывал в бессознательном состоянии. Следовало отменить съемку, но вахтанговцы уезжали на гастроли. Отказаться от фрагмента?.. И тут Юлия Борисова, также занятая в сцене, сказала мне: «Возмутитесь, прикрикнете, он соберется». И обратилась к операторам: «Но это будет только один дубль». Крикнуть на Гриценко я не мог. Придав голосу свирепость, обратился к нему: «Николай Олимпиевич, как вы можете...» И вдруг он тихо ответил: «Сейчас, сейчас». Произошло, казалось, невозможное. Включилась актерская воля. Он встал, собрался и сыграл так замечательно, как, по свидетельству хорошо знавших его людей, не играл той сцены ни до, ни после. А потом упал, как подкошенный. Бахус не мог сладить с его талантом, но он отнимал у него жизнь.
Конечно же, я мечтал о том, чтобы Гриценко сыграл в одном из моих спектаклей. Мысленно перебирая роли в «Мартине Идене», видел его и Морзом, и одним из окружавших того дельцов, но особенно привлек меня образ мужа Гертруды. Роль небольшая, Гриценко, а характер у него был крутой, мог и обидеться. И все же я послал ему через ассистента сценарий. Актер предложение принял.
С ним не надо было работать, нужно было только дать толчок его фантазии: каков он, этот человек, которого надо играть. Муж сестры Идена запомнился, особенно в сцене, когда Мартин предлагает ему деньги, чтобы Гертруда никогда больше не знала тяжкого труда. Всегда ровный голос Гриценко тут срывался на две визгливые ноты. И эта деталь, краска помогла вскрыть внутреннюю сущность играемого персонажа.
Для меня до сих пор остается необъяснимым феномен Жана Габена, его внутренние перевоплощения. Николай Гриценко от роли к роли менялся не только внутренне, но и внешне. Я пытался узнать, как это ему удается, что значит для него творческий процесс? Он не мог ответить ничего определенного. Казалось, что для Николая Олимпиевича это так же естественно, как воздух, которым дышим.
Мы мечтали с ним поставить «Венецианского купца». Но не пришлось. Гриценко попал в больницу и вскоре ушел из жизни, так и не раскрыв тайну своего удивительного дара. Написано о нем крайне мало. И мне кажется, святой долг всех, кто работал с ним бок о бок много лет, кто считался его другом, исправить эту несправедливость, написать о Гриценко, рассказать о нем и тем самым, возможно, приоткрыть неразгаданную тайну его таланта.
«Мартин Иден» вышел на телеэкран. Мы получили множество писем зрителей, свидетельствовавших о признании спектакля, весьма по-доброму откликнулась и критика. По свидетельству работников библиотек, после нашей премьеры произведения Джека Лондона исчезли с полок. Зритель потянулся к книгам писателя, значит, удалось главное. И все же момент, омрачающий радость, был. И до сих пор заставляет болеть сердце. В начале нашего спектакля, в кульминационные моменты жизни Мартина, в конце постановки по задумке звучали баллады в исполнении певца-бродяги. Музыка А. Мажукова, слова Л. Филатова. Баллады придавали особое эмоциональное дыхание, приподнимали спектакль, помогали лучше понять внутренний мир главного героя. И вот, когда работа была уже завершена, меня вызвали к начальству и велели убрать баллады. Якобы они не связаны с сюжетом, ведь в них говорится о свободе творчества и художника, о том, как это воспринимает общество порой... Я не соглашался, отстаивал. Но с нами тогда говорили просто: «Или вы уберете баллады, или не выпустим спектакль». И я пошел на компромисс — вырезал баллады.
«Приятна стремительная музыка композитора А. Мажукова, периодически сопровождающая действие, и озорная песенка «о чуде, имя которому любовь», исполняемая «негритянкой» под фонограмму Нины Бродской в стиле нью-орлеанского диксиленда начала этого века», — находим в статье В. Довбнич, находим и продолжение о том, что, однако, звуковой фон не столько обогащает литературный образ спектакля, сколько условно обытовляет его, не отражая душевно-психологическое состояние героев. Кто в этом виноват? Режиссер. Потому что не должен был идти на компромисс, не веруя в его праведность, хотя бы «Мартину Идену» и пришлось полежать на полке.
БЫВАЮТ И ПРОВАЛЫ
Передо мной стопка рефератов слушателей режиссерских курсов 1988 года. В одном читаю: «Режиссер телевидения — художник или всего лишь организатор производства, посредник между вещающей студией и аудиторией? Вопрос этот долгое время решался не в пользу эстетики, так как ТВ считали средством массовой коммуникации и не более».
Действительно, долгое время считали именно так. И на режиссера телевидения смотрели в лучшем случае как на организатора производства, даже в художественных программах. Да и сегодня все еще бытует мнение, что успех телеспектакля, телефильма определяют «звезды» или «созвездия исполнителей», что если режиссер собрал известных и популярных актеров, то успех обеспечен. Памятна мне в этом отношении одна работа.
Если всегда искал в героях будущих постановок черты Дон Кихота, то кто же, как не Робин Гуд, должен был привлечь внимание?
Вместе с Леонидом Филатовым мы обратились к английским и шотландским балладам, к романам Вальтера Скотта. Но везде благородный разбойник из Шервудского леса представал именно как смелый, справедливый воин, предводитель братства вольных стрелков. А вот что у него на сердце, бывал ли Робин Гуд влюблен? Ни в балладах, ни в романах мы ничего не нашли об этом. Многосерийного английского телефильма тогда еще не было. И сама мысль заглянуть в личную жизнь легендарного героя казалась не только лиричной, но и озорной. Это подсказывало жанр комедии, на котором и остановились. Филатов принялся за создание телевизионной пьесы. Оставаясь верным духу народных баллад, героических и насмешливых, трогательных и простодушных, мудрых своими иносказаниями, автор создал оригинальное произведение «Художник из Шервудского леса». В нем действовали известные по народному эпосу друзья и враги Робина, но появились и новые лица. Прежде всего Мария — дочка лорда-шерифа, в которую, несмотря на верную и прекрасную подругу Мэриан, влюбился Робин. Легко понять основную пружину сюжета, развитие которого невозможно без вечных столкновений добра и зла, ума и глупости, коварной хитрости и прямоты. Нетрудно догадаться, что коль скоро это комедия, то в ней масса веселых эпизодов, а финал — торжество справедливости. И, конечно же, рассказ о народном герое, о жизни его друзей немыслим без музыки, танцев, песен. Первоначально мы даже хотели назвать спектакль «Балладой о Робин Гуде с песнями и танцами». Музыку писал композитор Юрий Буцко, с которым меня, как и с Эдисоном Денисовым, познакомили спектакли театра на Таганке. Юрий Маркович удивительно тонко чувствует драматургию. Достаточно вспомнить его музыку к любимовским постановкам «Пугачев», «Гамлет». Работать с ним — удовольствие. Мы сотрудничали много и счастливо. И то, что он взялся за «Художника из Шервудского леса», было уже само по себе удачей. Декорации выполняла так верно решившая оформление «Мартина Идена» Ольга Левина. И, наконец, «созвездие» исполнителей: Робин Гуд — А. Абдулов, Мэриан — Н. Шацкая, Гилберт — В. Золотухин, Мария — О. Чиповская, дядюшка Хьюго — Ю. Катин-Ярцев, судья Стивен — В. Венгер, братец Тук — В. Долинский, маленький Джон — А. Галевский... Все предвещало успех. Даже «ветряные мельницы», доставляющие обычно столько волнений во время работы, на этот раз почти не включались. Мы шли к премьере с твердой уверенностью в победе. И вполне естественно, что прохладный прием спектакля у телезрителя нами был расценен как провал.
Должен признаться, что к своим творческим неудачам отношусь с чувством благодарной любви, так как они выводят из состояния равновесия, поселяют сомнения в собственной неуязвимости, зовут к скрупулезному анализу и, следовательно, не дают самоуспокоиться, закостенеть, остановиться в развитии. Неудачи, если к ним относиться правильно, — хороший воспитатель.
Удрученный провалом «Художника из Шервудского леса», я пытался понять, что произошло, кто виноват в случившемся? Музыка Буцко прекрасна, все двенадцать баллад можно исполнять в концертах. Не вызывает нареканий оформление. Кто, как не Абдулов — Робин Гуд по внешним данным? Да и актер Саша блестящий — легкий, взрывной, умный, с юмором. Удивительно смешной персонаж создал Венгер. Хороши и Шацкая, и Золотухин, и Чиповская, и Катин-Ярцев... Да за каждую отдельно взятую роль можно ставить«отлично». А единства нет. Значит, виноват режиссер. А ведь и в самом деле, приступая к постановке, не имел точного замысла спектакля, той идеи, которая становится его стержнем, сверхзадачей, подчиняющей себе и игру актеров, и музыку, и оформление. Понадеялся, что образ Робин Гуда уже вызовет интерес, что его усилит необычная для столь известного героя сюжетная основа, а прекрасные актеры отлично справятся с бегло обрисованными режиссером ролями. В результате каждый придумал себе свое течение спектакля. Много веселых, смешных эпизодов? Но смех ради смеха — это так, виньетка. И музыкальную партитуру, как это было в «Театре Клары Газуль», на этот раз не выстраивал. Юрию Марковичу объяснил как-то в общем, о чем ему придется рассказывать своей музыкой. И он рассказал замечательно. Но для нашего легкого действа музыка слишком тяжела, диссонирует. В итоге — налицо ситуация крыловской басни о раке, лебеде и щуке. Каждый хорошо тянул в свою сторону. А режиссер пребывал в блаженном состоянии прежних удач.
