Виталий Ларичев - Мудрость змеи: Первобытный человек, Луна и Солнце
Давний и, кажется, безнадежный спор о календаре Ромула можно, однако, разрешить, быть может несколько неожиданным образом: показав осведомленность охотников на мамонтов и носорогов в том, в знании чего упрямо отказывают, позоря основателя Рима, апологеты диктатора Нумы Помпилия.
…Мысль о том, что это изделие из бивня мамонта могло остаться незамеченным в слое древней глины, а затем, вымытое потоками летнего ливня, рассыпаться в прах, до сих пор не дает мне покоя. До чего же оно ненадежно и полно непредсказуемых случайностей — это хрупкое и капризное счастье археолога. Ведь стоило мне удовольствоваться проведенной согласно всем правилам работой и с чувством до конца исполненного долга покинуть раскоп, которому предстояло вскоре превратиться в котлован, наполненный дождевой водой, и, кто знает, как бы сложилась моя дальнейшая судьба.
Исследование одного из древнейших в Сибири поселений древнекаменного века, открытого несколько лет назад геологом Г. А. Авраменко в окрестностях города Ачинска, благополучно завершалось. В этот необычайно жаркий июльский день 1972 года осталось только убрать с раскопа отдельные каменные орудия, да кости и обломки бивней мамонта, которые составляли около 20 тысяч лет назад конструктивные части какой-то загадочной постройки. Вдоль округлого скопления обломков бивней располагалось несколько расплющенных четырехметровой толщей глины огромных бедренных костей мамонта. Они, судя по всему, некогда стояли вертикально, раструбами вверх, и выполняли функции своего рода держателей изогнутых бивней. С другой стороны торчали из глины обломки бивней, заклиненные для прочности пластинами окаменевшего дерева. Внутри пространства, огражденного остатками столбов, расставленных по спирали, были вскрыты небольшие очажки с золой бурого каменного угля, пятна красной охристой краски и каменные инструменты — грубые и примитивные, из оббитых галек, а также тонкие и изящные, изготовленные из ножевидных кремневых пластин или неправильной формы отщепов и сколов. Они составляли обычный для примитивной культуры палеолита набор орудий. Открытие такого комплекса на стойбище древнейших обитателей Сибири следовало отнести, пожалуй, к успеху редкому. От осознания этого и от удовлетворения результатами проведенных раскопок я был в приподнятом настроении.
Но вот с раскрытой площадки все убрано и с необходимыми предосторожностями упаковано. Проведена, наконец, последняя зачистка поверхности, по которой, подумать только, почти 20 тысяч лет назад ступали ноги охотников на мамонтов и где горели их костры. Теперь можно с чувством исполненного долга уходить, чтобы, быть может, вернуться сюда через год для продолжения раскопок. Но у археологов есть неписаное правило — по окончании работы, когда разборка культурного слоя полностью завершена и, кажется, нет больше необходимости углубляться в землю, на всякий случай «пустой грунт» прокапывается на некоторую глубину. Я попросил своих помощников выполнить такую работу. К моему удивлению, вскоре после начала этой формальной, в общем-то, операции одна из школьниц, которая старательно прокапывала ножом глину на дальнем участке раскопа, позвала меня и спросила, стоит ли ей извлекать наружу нечто, неожиданно выглянувшее на поверхность.
Это «нечто» оказалось предметом мечты каждого археолога, кто когда-либо раскапывал стойбище древнекаменного века — образец искусства, изготовленный из бивня мамонта. Разломанное на несколько частей изделие, отшлифованное до блеска и покрытое, насколько можно было разглядеть, замысловатым узором из миниатюрных каверн или лунок, лишь слегка выступало из плотного слоя глины. Изымать находку тут же было рискованно, поэтому после краткого совещания пришлось принять решение вырезать блок глины вместе с включенным в него загадочным изделием и, тщательно запеленав в вату и бинты, доставить в Новосибирск, в реставрационную лабораторию Института истории, филологии и философии Сибирского отделения Академии паук СССР. Сотрудница ее, Эльвира Александровна Скорынина, превосходно знала, как поступать в таких случаях. После освобождения фрагментов изделия от плотно обволакивающей их вязкой глины ей удалось с максимально возможной точностью реставрировать предмет. Части его совместились друг с другом почти без зазоров.
Работа эта, по сложности и тонкости сродни ювелирной, затянулась на много месяцев. Но когда она завершилась, перед моими глазами предстала возрожденная к новой жизни мастерством, терпением и талантом реставратора фаллической формы скульптура. Ее причудливо, как змеи, обвивали снизу доверху переплетающиеся спирали, смахивающие по виду на спирали ДНК. Не без волнения осматривая свою находку, я и подумать не мог, что стою лишь на пороге пути длиною во много лет. Признаться, я даже сейчас не могу сказать, что изучение ее близится к концу. Напротив, я глубоко убежден в обратном — работа только началась и речь пока идет лишь о том, чтобы представить результаты расшифровки самой, быть может, простой информации, как бы впечатанной в изделие из бивня. Но и то, что удалось понять, позволяет с уверенностью утверждать: далекий предок сумел сделать решающие шаги в познании окружающего мира.
Ачинский «жезл» из бивня мамонта, покрытый точечным спиральным узором; переплетающиеся спирали, выгравированные на поверхности скульптуры; спирали с развилкой и простая с указанием количества лунок, составляющих каждую из лент, на которые они подразделяются.
Изучение змеевидных спиралей узора, составленного из 1065 лунок, показало, что охотник на мамонтов, создатель грубых и примитивных каменных орудий, умел, если того требовала неясная пока необходимость, выполнять работу сродни искусству легендарного Левши. Выдавленные с помощью набора кремневых штампов-чеканов лунки отличались исключительной миниатюрностью и очень близко лепились друг к другу. Поэтому анализ особенностей их форм и перенос увеличенных изображений на бумагу мог вестись не иначе, как с применением бинокулярного микроскопа с оптическим микрометром. Только такой прием мог гарантировать необходимую точность при подсчете количества лунок, удовлетворительную фиксацию очертаний каждой из них, определение величин интервалов и уяснение особенностей композиционных взаимоотношений между знаками, а также проведение необходимых реконструкций разрушенных участков. Лунки сходных очертаний (подтреугольные, четырехугольные или фигурные, вроде летящих птиц) образовывали длинные спиральные ряды. Варьирование форм знаков, вызванное сменой чекана при оттиске, выглядело вначале бессмысленным. Перенесение всех лунок на бумагу с увеличением в 20 раз со строгой приуроченностью к квадратикам сетки микрометра микроскопа оказалось предприятием адски трудным и скрупулезным. Работу эту, затянувшуюся на несколько лет, исполнил художник Вячеслав Иосифович Жалковский. Он самоотверженно довел ее до конца, прекрасно понимая значение задуманного исследования.
Спираль с развилкой (слева) и простая спираль с указанием количества лунок в строчках каждой из их лент.
Изучение особенностей узора скульптуры показало, что его составляют две переплетающиеся спирали, как бы рассеченные на отдельные ленты. Одну из спиралей можно назвать простой, поскольку в структуру ее входят три ленты, а другую — сложной. Она составлена из четырех лент, причем в верхней части как бы раздваивается: две ленты здесь соприкасаются краями нижних концов. Каждая из лент той и другой спирали в свою очередь подразделяется на три или четыре змеевидно изгибающиеся строчки лунок, которые вместе составляют подобие плотно сжатого зигзага.
Так вкратце можно описать структуру «гармоничного спирального узора», украшающего, как сказал бы иной археолог, «поделку из бивня мамонта». Но для меня это была не «поделка». Такой уничижительный термин оценки продукции ремесла низкого пошиба и базарной торговли неуместен, когда речь идет о скульптуре древнекаменного века. Он стал для меня невозможен на первых же шагах изучения объекта, когда выяснилось, что выпуклый поясок, разделяющий его на две части, располагается точно в зоне золотого сечения изделия, где к тому же находился и центр тяжести скульптуры.
Но здесь не место останавливаться на этом подробно. Уделим пока внимание главному — луночным знакам. Изучение спиралей началось с кропотливого подсчета количества лунок в каждой из лент. Подозреваю, что невыносимо скучными могут показаться ряды цифр, которые по необходимости придется привести теперь. Мне остается лишь призвать к терпению, ибо в противном случае разговор потеряет смысл. Могу, однако, заверить, что скучать придется совсем недолго, пока цифры будут представляться случайными, а набор их бессмысленным и неупорядоченным. Если же удастся уловить в них трепетное биение мысли, то, убежден, они сразу же зазвучат как строки классической поэзии. Ради того, чтобы испытать это необычайно редкое чувство сопричастности с едва ли, в обычных условиях, ощутимым и к тому же ушедшим в небытие навсегда, не правда ли, стоит слегка поскучать и потомиться?
