Екатерина Глаголева - Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана
У капитана мог быть старший помощник — судовладелец или опытный моряк, рекомендованный, например, губернатором, выдавшим флибустьеру «комиссию». Так, Де Граммон в 1683 году был старшим помощником капитана Николааса ван Хорна на «Отважном». Его задачей было возглавить команду во время боя (капитан мог оставаться на своем корабле — это не считалось проявлением трусости), поэтому старпом мог и не являться «морским волком» — был бы храбрым солдатом. Тот же Де Граммон, став, в свою очередь, капитаном «Отважного» в 1684 году, получил в помощники господина д'Юло, два года отслужившего волонтером в королевском флоте и прибывшего на Сан-Доминго вместе с новым губернатором Де Кюсси.
Старший помощник мог быть «правой рукой» капитана только в том случае, если сам не имел никаких амбиций. Иначе он лишь дожидался удобного момента, чтобы предать капитана и возглавить команду самому Старпом часто становился главой заговора, и если ему удавалось привлечь на свою сторону боцмана и квартирмейстера, капитану было несдобровать. Не везло с помощниками Бартоломью Робертсу: в сентябре 1720 года, напав на караван из сорока двух португальских судов в сопровождении двух военных кораблей, Роберте захватил судно с большим грузом золота и погнался за другим. Пока его не было, Уолтер Кеннеди, командовавший в его отсутствие, сбежал на флагмане, прихватив с собой и груженный золотом пленный корабль. А в апреле 1721 года другой старший помощник, Томас Анстис, увел судно «Добрая удача», которым управлял. Корсары обеспечивали себе тылы, превращая свою деятельность в семейный бизнес. Так, на корабле Матюрена Габаре лейтенантом был его сын Жан, а младшим лейтенантом — племянник Луи.
Помимо командиров, привилегированным положением на корабле пользовались специалисты: плотник, канонир, судовой врач. Флибустьеры, захватывая судно, старались удержать таких членов команды у себя. Таким образом, например, стал флибустьером Лоренс де Графф — отличный артиллерист, бывший на своем судне старшим бомбардиром.
Хорошие плотники тоже ценились очень высоко, им даже разрешалось не участвовать в рукопашных схватках. Во время сражения, под свист пуль и снарядов, они должны были быстро устранять повреждения корпуса, при шторме укрепляли обшивку корабля. Малейшую течь следовало немедленно заделать. Кроме того, они должны были поддерживать в исправном состоянии мачты, палубы, закупать на берегу качественные материалы, чтобы производить ремонт судна прямо в открытом море, поэтому их освобождали от несения вахт. Во время кренгования плотник брал командование на себя. Инструмент и плотницкие материалы — бруски, доски, пакля — в море были на вес золота, поэтому ключи от его кладовой хранились у старшего помощника или квартирмейстера.
Рядом с каютой плотника находилась каюта мастера парусов, который подчинялся старшему помощнику. Его задачей было приобретать качественную парусину, шить и латать паруса. В море на мастере парусов лежала ответственность за постановку тяжелых, верхних и штормовых парусов, в то время как боцман руководил работами по постановке и уборке легких парусов на нижних реях мачт.
Канониры отвечали за исправность орудий и наводили их во время боя. Пушечный расчет мог состоять из двух-трех человек, которые должны были чистить ствол, заряжать орудие, зажигать фитиль, возвращать пушку на место после выстрела. Англичане славились тем, что могли производить пять бортовых залпов за пять минут; французы компенсировали низкую скорость стрельбы ее высокой точностью; испанцы были в этом плане довольно неповоротливыми, а креолы ценились за исполнительность. Отдельная команда подносила ядра и порох, открывала и закрывала пушечные порты. Для этой цели использовали одиннадцати-тринадцатилетних мальчишек, которых нередко похищали или заманивали на корабль в порту; их называли «пороховыми обезьянами». В быту это были просто мальчики на побегушках; на берегу их использовали в качестве лазутчиков и связных. Впрочем, на пиратском судне стадию «пороховой обезьяны» проходили почти все новички, невзирая на возраст.
В команде пиратского судна, ежедневно подвергавшей себя опасностям всякого рода, врачи были необходимы как воздух, поэтому при захвате вражеского корабля судовому лекарю сохраняли жизнь, предлагая присоединиться к победителям или хотя бы оказать помощь раненым пиратам. Как правило, от этого предложения трудно было отказаться. Лишь лекарю разрешалось не подписывать пиратское соглашение (это могло спасти его жизнь и свободу в случае ареста). Как и на суше, обязанности врача зачастую исполнял цирюльник По большей части ему приходилось извлекать из тел пациентов посторонние предметы, прижигать раны кипящей смолой, ампутировать руки и ноги. Болезни (в том числе венерические) лечили кровопусканием, травами и водкой — иногда в смеси с порохом. Если на корабле не оказывалось настоящего лекаря, на эту должность выбирали любого опытного человека, имевшего хоть какие-то познания в медицине. Был случай, когда врачом избрали корабельного плотника — у него были необходимые инструменты для ампутаций (например, пила), а иногда эти обязанности исполнял кок, сведущий в анатомии, поскольку он умел разделывать туши.
Кок редко пользовался уважением команды, о чем свидетельствуют его прозвища: «камбузный жеребец», «ветчинный принц», «сальная тряпка». Кокам завидовали, потому что они сидели в тепле и всегда были сыты, не балуя при этом своих товарищей кулинарными изысками. На то были объективные причины: во-первых, скудость и однообразие провианта; во-вторых, отсутствие необходимых навыков, поскольку заниматься стряпней часто поручали раненому или увечному, который уже не был годен ни на что другое, но и с котлами раньше дела не имел. Нередко корабельный повар являлся осведомителем капитана, что не способствовало его популярности. Впрочем, завидовать было особенно нечему, если учесть, в каких условиях приходилось работать коку: копаться в гниющих и кишащих насекомыми и личинками продуктах в тесном и вонючем камбузе у огромного, пышущего жаром котла. Зачастую коками делали негров. Во время плавания коку выделяли помощников, в чьи обязанности входили поддержание огня в очаге и переноска продуктов. Во время боя кок участвовал в сражении наряду со всей командой.
Пищу делили бачковые: они получали для своей части команды недельный рацион, который хранили под замком, и к обеду выдавали каждому его долю. Ежедневную порцию мяса, выделенную на каждый бачок и помеченную биркой, опускали на камбузе в медный котел с кипящей водой; через определенное время кок доставал ее из бульона вилами, и бачковой делил мясо на куске парусины, расстеленном на палубе. Точно так же поступали с пудингом, который варили в парусиновой сумке, замешав на воде тесто из муки, сахара и топленого сала.
Капитан флибустьеров ел за общим столом ту же пищу, что и вся команда; только самому авторитетному и почитаемому вожаку могли приготовить и подать особое блюдо. На корсарских судах офицеры питались отдельно.
Нередко после захвата торгового корабля изголодавшаяся команда первым делом бросалась к трюмам, надеясь разжиться свежими продуктами и ромом. Питание во многом зависело от капитана: так, Жан Барт старался подкормить своих людей хорошим голландским сыром. Во время каботажного плавания можно было чаще пополнять запасы пресной воды и брать на борт фрукты, например яблоки (неплохое средство от анемии) или бананы и манго, если поход проходил в южных широтах. С XVIII века, уходя в море, стали запасаться лимонами — проверенным средством от цинги. Ром пили не только в чистом виде, но и делали коктейль «Удар дьявола»: смешивали его с бренди, чаем, соком лимона и сдабривали корицей, гвоздикой, сушеными травами. Это пойло валило с ног даже самых крепких, а потому применялось судовыми врачами в качестве анестезии.
На корсарских и каперских кораблях имелся писарь, который должен был составлять опись захваченного имущества во избежание его разграбления. Кроме того, в команду входил унтер-офицер, обязанностью которого было отвести захваченное судно в порт для продажи, а на фрегатах служил надзиратель, следивший за поведением экипажа и обязанный предотвращать всякого рода инциденты и злоупотребления.
Экипаж корсарских и торговых судов собирали на молитву под руководством судового священника по утрам и перед ночной вахтой, молились также и перед едой. Рассказывают, что капитан Бартоломью Роберте пытался уговорить плененного священника остаться на его судне, чтобы спасать души пиратов, а когда тот отказался, высадил его в ближайшем порту целым и невредимым. Капитан Даниэль попросил судового священника, оказавшегося на захваченном судне, отслужить обедню на борту своего корабля. Воздвигли алтарь, началась служба, но тут один из матросов повел себя неподобающим образом. Капитан одернул его, но услышал в ответ богохульства. Тогда он выхватил пистолет и прострелил святотатцу голову Тело убитого выбросили за борт, а священнику подарили несколько ценных вещей и раба. Каким бы странным это ни показалось, флибустьеры в большинстве своем были набожны. Долю добычи, отобранную в наказание у пирата-клятвопреступника, могли пожертвовать какой-нибудь часовне. Перед боем команда становилась на колени и молилась о его счастливом исходе; то же самое делал экипаж потенциальной жертвы — только он молился уже о спасении. Если в схватке удача оказывалась на стороне флибустьеров, о всяком христианском милосердии бывало забыто, но не о «долге» перед Богом и Пресвятой Девой. Так, в «Путешествии на Карибские острова» отец Лаба[27] вспоминает о мессе, которую ему довелось служить по просьбе флибустьерского капитана Пинеля. Шестипушечный корвет, которым он командовал, захватил у Барбадоса два английских корабля с богатым грузом, с двенадцатью и восемнадцатью пушками на борту. Перед боем капитан дал Богу обет отслужить мессу в случае удачи. Утро ушло на исповедование флибустьеров; затем священник под барабанный бой и звуки труб освятил три больших каравая хлеба, принесенные капитаном и офицерами. После этого корвет и два захваченных корабля, стоявшие на якоре в виду церкви, произвели залпы из всех орудий. После мессы пропели католический гимн Те Deum, каждый причастившийся моряк зажег восковую свечу и пожертвовал церкви монету в 30 солей или один экю.
