Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова
А. Д. “…А за ней войдет человек… Он не станет мне…”
С. С. “…милым мужем…”
А. Д. “Но мы с ним такое заслужим, / Что смутится Двадцатый Век”.
С. С. Музыкальные образы постоянно присутствуют и когда Ахматова пишет про свою ближайшую подругу Ольгу Глебову-Судейкину. Она в стихах окутана музыкой…
А. Д. Да. “А та, что сейчас танцует, непременно будет в аду”, – говорится в стихотворении “Все мы бражники здесь, блудницы…”. С одной стороны, абсолютно открытая поэзия и открытая душа, а с другой стороны, все закрыто. Как бывает у Ахматовой.
С. С. Вы ведь много раз со сцены читали целиком всю “Поэму без героя”?
А. Д. Не много, но несколько раз. Первый раз это было, по-моему, с Евгением Колобовым (гениальный был дирижер) в “Новой опере”. Мы с ним встретились где-то в Париже, и он сказал: “Давайте что-нибудь вместе сделаем?” И я предложила: “Давайте «Поэму без героя»”. А он прочитал, звонит мне и говорит: “Я там ничего не понял”. Ну, пришлось кое-что объяснять. Кто? Зачем? Что? Как? Кстати, может быть, отсюда возникла книга “Ахматовские зеркала”, потому что мне пришлось как бы расшифровывать для него текст Ахматовой.
С. С. Что еще, помимо встречи с Колобовым, послужило отправной точкой для написания этой книги?
А. Д. Не только непонимание Колобова, но и собственное непонимание. Поэма притягивает как магнит, ее хочется разгадывать, хочется понять, что там скрыто. Я довольно давно для себя начала разыскивать информацию об Ахматовой. Например, материалы какого-нибудь симпозиума по одному стихотворению Ахматовой где-нибудь в Кембридже. Английского я не знаю, но мне переводили по моей просьбе, то есть по крохам собирала, а иногда что-то интуитивно постигала.
С. С. Мне интересен финал “Поэмы без героя”.
А за мною, тайной сверкая
И назвавши себя – “Седьмая”,
На неслыханный мчалась пир,
Притворившись нотной тетрадкой,
Знаменитая Ленинградка
Возвращалась в родной эфир.
А. Д. Это прямая ассоциация с Седьмой симфонией Шостаковича, которая впервые исполнялась в блокаду. Но, может быть, это и сборник “Седьмая книга” Ахматовой.
С. С. Вот об этом и спорят до сих пор.
А. Д. Нет, даже не надо спорить, потому что тут и то и другое, как всегда бывает у Анны Андреевны, такой многослойный образ. Может быть, что-то еще другое, и третье, и десятое было за этой “Седьмой”.
С. С. А вы помните стихотворение “Музыка”, которое Ахматова посвятила Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу?
А. Д. Дословно не помню, оно короткое, но очень емкое[18].
С. С. Ирина Антоновна Шостакович неоднократно рассказывала, как Ахматова приезжала к ним в Дом композиторов в Репино, когда издавала сборник “Бег времени”, говорила, как все собирают посылочку Бродскому, который тогда находился в ссылке, сетовала, что ей как раз не дают издать “Поэму без героя”. Они ведь были знакомы с Дмитрием Дмитриевичем еще с довоенной поры. Вам не кажется удивительным, что, несмотря на это, Шостакович никогда не прикоснулся к ахматовскому творчеству?
А. Д. Это как раз очень хорошо можно понять: музе Шостаковича Цветаева ближе, по-моему. Как и Саша Черный, например. Это такая, коротко говоря, рваная музыка, рваная поэзия, с неудобными углами. А Ахматова гармонична во всем, даже в своем трагизме. Или вспомним портрет Ахматовой работы Модильяни. В такой позе – лежащей – никак нельзя представить Цветаеву. Цветаева ходок, Цветаева энергична. Так же различны и их черновики. По словам Лидии Гинзбург, “Ахматова записывала стихи уже до известной степени сложившиеся, а до этого она долго ходила по комнате и бормотала (жужжала)”. Возникшие при этом “жужжании” стихи она, записав, лишь немного исправляла. А черновики Цветаевой – это несколько страниц в столбик, синонимы, варианты, всё перечеркнуто, и всё это в поисках одной рифмы. Совершенно другой подход и другая музыка. Понятно, кто ближе Шостаковичу.
С. С. Но у поэзии Ахматовой был свой великий интерпретатор. Изданные соответственно в 1912 и 1914 годах сборники “Вечер” и “Четки” – две книги Ахматовой, после которых она проснулась знаменитой. При этом, как известно от нее самой, ранних стихов она стеснялась настолько, что даже “прятала под диванные подушки номера журналов, где они впервые были напечатаны”.
А. Д. Как ни странно, вот на них-то и обратил внимание Сергей Сергеевич Прокофьев и написал невероятный, божественный вокальный цикл на стихи Ахматовой, из девяносто восьми стихотворений он выбрал пять. Стихи Ахматовой оказались созвучны его жизни: в то время у него умер ближайший друг и он расстался с любимой женщиной. Финальная, пятая песня цикла – “Сероглазый король” – маленький музыкальный шедевр.
С. С. Алла Сергеевна, как вы считаете, можем ли мы обойти стороной это мистическое совпадение: и Анна Ахматова, и Сергей Прокофьев скончались 5 марта (правда, в разные годы: Прокофьев в 1953-м, Ахматова в 1966-м). Верите ли вы в кармические связи в искусстве?
А. Д. Я абсолютно убеждена, что кармическая связь существует, и не только в искусстве. Мне очень интересны такие круги судьбы, узлы судеб, их много; если припомнить, 5 марта и Сталин тоже умер… То есть тут хороший узел. Над ним можно подумать, попробовать его раскрутить.
С. С. Алла Сергеевна, вы когда-нибудь встречались со Львом Гумилевым?
А. Д. Да. Первый случай был такой: в конце 1980-х годов мы с Володей Спиваковым и “Виртуозами Москвы” выступали с “Реквиемом” в Ленинграде в Большом зале филармонии, и я – представьте! – увидела, что в зале сидит… Ахматова (Гумилев очень был похож на мать в старости). После концерта мы должны были возвращаться в Москву. Я тороплюсь, запихиваю в дорожную сумку концертное платье. Вдруг идет Лев Николаевич Гумилев, и я по своей актерской привычке буффонить, чтобы сразу снизить серьезность разговора, начала тараторить: “Ах, как я боялась, дрожала как заячий хвост, когда вас увидела!” “Стоп, Алла, я сам дрожал как заячий хвост, когда шел сюда, потому что я терпеть не могу, когда актрисы читают Ахматову, тем более «Реквием». Но вы были хорошо одеты”, – сказал он мне. Надо заметить, что это был не просто комплимент женщине. Когда мы в 1987-м читали первый раз “Реквием” с Володей Спиваковым, все музыканты за моей спиной были в смокингах, с этими белыми пингвиньими манишками! А я долго думала, в чем же читать, ведь это про ГУЛАГ, невозможно
