Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы XIX - начало XX в. - Сергей Александрович Токарев
Неизбежно возникает в таких случаях и вопрос, не раз поднимавшийся в научной литературе: если календарные (и всякие иные) обряды как правило связаны с верованиями, — то что здесь первично: устанавливался ли обряд на основе какого-то уже существующего поверья (в котором, может быть, отразилась какая-то материальная практика), или, наоборот, поверье возникало как некая интерпретация, некое осмысление практикуемого обряда (тоже возникшего из какой-то реальной практической деятельности)? Или, наконец, то и другое развивалось в непрерывном взаимодействии? Как известно, мнения исследователей по этому принципиальному вопросу весьма расходятся. Не предрешая здесь ответа на него, — скажем лишь, что без ясного понимания исторического соотношения обряда и верования невозможно довести до конца исследования народных календарных обычаев.
Те поверья, которые связаны с народными календарными обрядами, довольно разнообразны по содержанию. Но большая часть их имеет прямое или косвенное отношение к древним религиозно-магическим представлениям об умирании и воскресении духа растительности. На это уже давно обращалось внимание в этнографической литературе. Еще в 1860-1880-х годах видный немецкий исследователь Вильгельм Маннгардт собрал и проанализировал огромное множество фактов, относящихся к мифологическим олицетворениям и магическим ритуалам европейских крестьян, преимущественно в немецких землях, в связи с их земледельческими работами[3]. Олицетворения хлебного поля как «ржаной девушки», «хлебной матушки», «хлебного человека», «ржаной собаки» и т. п. — все это лишь различные проявления общей идеи о некоем живом существе, погибающем (при посеве зерна в землю) и вновь возрождающемся (при вырастании и созревании злаков). Такие олицетворения известны и у славянских народов: поляки называли последний сжатый сноп «бабой»; то же было у чехов.
Джемс Фрэзер в своей знаменитой книге «Золотая ветвь» еще более обобщил эту идею: по его взгляду, подкрепленному обильным фактическим материалом, в старинных обычаях народов Европы, связанных с определенными моментами сельскохозяйственного календаря, отразилось древнее поверье о ежегодном умирании и воскресении природы, как некоего живого тела, и сами обычаи имели некогда магический смысл — содействовать этому ежегодному оживанию природы и ускорять его. По его очень убедительному предположению, те же мотивы лежали и в основе древневосточных культов умирающих и воскресающих богов — Осириса, Адониса, Аттиса, Диониса и других, — культов, которые повлияли и на зарождение христианского культа распятого и воскресшего Спасителя-Христа[4].
Конечно, исторические связи этих древневосточных религий с христианством были сложными, и одним простым «влиянием» эти связи не исчерпывались. Но нельзя же считать случайным то, что рождение («рождество») Иисуса Христа церковь праздновала и празднует 25 декабря — как раз в день, когда на Востоке издавна праздновалось рождение бога Митры — «непобедимого солнца»; а мученичество и воскресение Христа первоначально отмечались в те самые дни, когда древние поклонники бога Аттиса праздновали его воскресение.
Календарная обрядность древних греков и римлян оказала влияние на обычаи народов, пришедших на смену античным; отдельные элементы календарной обрядности античной эпохи четко прослеживаются у современных народов Европы; бесспорна преемственность во времяисчислении.
Античные народы обращали большое внимание на смену времен года, движение небесных светил, особенно солнца и луны; и другие явления, с которыми были связаны сельскохозяйственные работы. Необходимость точного времяисчисления при исполнении обрядов, связанных с обожествлением сил природы, вела к выработке и усовершенствованию календаря.
На смену первоначальным приблизительным определениям времени (по восхождению и захождению небесных светил, перелету птиц, состоянию растительности и другим признакам) пришел лунный календарь. Лунный год состоял из 12 месяцев, каждый из которых имел у греков по 29 или 30 дней, а у римлян — по 29 или 31. При несовершенных средствах наблюдения у античных народов лунный год вскоре стал значительно отставать от солнечного и была потеряна согласованность календаря с временами года, а вместе с этим сдвинуты и сроки праздников, отмечавших сельскохозяйственные работы.
Сутки у древних греков начинались с заката солнца и состояли, следовательно, из ночи и следующего за ней дня. Дни месяца делились на 3 десятка. Первые 10 дней считались с первого по десятый; 9 следующих назывались «первым», «вторым» и т. д. с прибавлением слов «после десяти»; дни третьего десятка считались в обратном порядке: «девятый от конца месяца», «восьмой от конца» и т. д. Единой эры для летосчисления в Греции не было. Счет вели по поколениям, или по царям, или по жрецам, или по ежегодно сменяемым магистратам, ведавшим делами культа. Около 264 г. до н. э. историк Тимей в своем труде ввел счет времени по олимпиадам — четырехлетним периодам между общегреческими Олимпийскими играми; годом первой олимпиады считался 776 г. до н. э. в дальнейшем многие историки древней Греции считали время по олимпиадам.
В Риме первая исторически засвидетельствованная попытка уравнения лунного и солнечного календаря была сделана в 450-м году до н. э., когда был введен цикл, состоявший из четырех лунных лет, каждый год состоял из 355 дней, ко второму году прибавляли 22, а к четвертому 23 дня. Однако и эта система к I в. до н. э. вышла из строя. Расхождение с солнечным календарем было устранено Гаем Юлием Цезарем; он по совету египетского астронома и математика Сосигена ввел четырехгодичный цикл, в котором каждый год состоял из 365 дней, а к последнему году этого цикла прибавлялся 1 день. Такая система исчисления времени соответствовала солнечному году, лишь незначительно расходясь с ним. Введение этого нового, так называемого юлианского календаря в Риме произошло 1 января 46 г. до н. э. Этот календарь лежит в основе исчисления времени у современных европейских народов.
Довольно сложен вопрос о порядке месяцев в римском году. Первоначально год начинался с марта. Об этом свидетельствуют древние названия месяцев, которые после июня назывались «пятым» (Quinctilis), «шестым» (Sextilis), а также сохранившиеся до нашего времени названия сентября (September — «седьмой»), октября (October — «восьмой») и т. д. Однако и в это раннее время январь осознавался как естественное начало периода, наступающего после зимнего солнцестояния: его название (происходящее от слова janua — «вход», «дверь», или от Janus — имени бога входа — Януса) было связано с представлениями о начале удлинения дня, когда солнце входит в новую фазу. Официально же 1-е января стало началом года в Риме, вероятно, лишь с середины II в. до н. э. (153 г.), хотя существуют и другие мнения, относящие это событие к значительно более раннему периоду. При разделении месяцев римляне придерживались фаз луны: дни новолуния назывались
