Григорий Гуковский - "Слово о полку Игореве"
Игорь умер в самом начале следующего ХIII века, в 1202 году. Если бы не “Слово”, он так и остался бы малозаметной исторической фигурой, одним из удельных князей эпохи феодальной раздробленности Руси.
Но из исторической реальности, опираясь на нее, безвестный автор “Слова” сотворил реальность художественную. Автор обессмертил князя Игоря, превратив его в образ.
Автор: искусство видеть мир
Летописный текст, который мы только что пересказали, линеен. Летописец последовательно повествует о походе, поражении и побеге Игоря. Даже внешняя композиция “Слова о полку Игореве” сложнее. Рассказ о герое предваряется вступлением и перемежается эпизодами, связанными с другими персонажами. Композиционно “Слово” состоит из пяти разных по объему блоков-фрагментов: вступление — поход и поражение Игоря — золотое слово Святослава с историческими отступлениями и увещеваниями — плач Ярославны — побег и возвращение Игоря. Однако внутри этой схемы возникает сложная микрокомпозиция. Многочисленные переклички, языковые и тематические повторы, отступления и размышления образуют вырастающую на документальной основе плотную художественную ткань.
Летописный “памятник” в великое “Слово” превращает Автор.
“Он, действительно, заполняет собою все произведение от начала до конца, — замечает И. П. Еремин. — Голос его отчетливо слышен везде: в каждом эпизоде, едва ли не в каждой фразе. Именно он, автор, вносит в “Слово” и ту лирическую стихию и тот горячий общественно-политический пафос, которые так характерны для этого произведения” (“Слово о полку Игореве” как памятник политического красноречия Киевской Руси”).
“Слово” начинается с авторского вступления, где его манера рассказа противопоставлена манере легендарного Бояна, “соловья старого времени” (уже эта характеристика певца — замечательная метафора). Автор воспроизводит стиль Бояна: “Так бы пелась тогда песнь Игорю, того внуку: “Не буря соколов занесла через поля широкие — стаи галок несутся к Дону Великому”. Или так бы запел ты, вещий Боян, внук Велеса: “Кони ржут за Сулой — звенит слава в Киеве. Трубы трубят в Новегороде, стоят стяги в Путивле””. 1
Образы Бояна гиперболичны, метафоричны и антропоморфны. Отрицательное сравнение первого зачина Бояна включает дела человеческие в мир природы. Антитезы второго варианта показывают как масштаб Русской земли (Киев — центр древнерусского государства, река Сула — приток Днепра, граница между русскими и половецкими землями), так и ее внутреннее (или ощущаемое поэтом) единство: происходящее в одном конце Руси сразу же отзывается в другом. Кроме того, второй зачин строится на важном для “Слова” тропе: метонимии. Звон труб и поднятые стяги (знамена) — сигнал к началу похода, который одновременно начинают Игорь и его сын Владимир.
Автор “Слова” утверждает, что он начинает свою песнь “по былям нашего времени, а не по замышлению Бояна”. Однако его стиль не только противостоит Бояну, но и наследует ему.
Масштабность изображения, антропоморфизм, метонимичность, даже отрицательные сравнения — поэтические принципы всего текста “Слова”, а не только Бояновых фрагментов. Характерно, что последнюю метонимию-антитезу (трубы — стяги) переводчики “Слова” то включают в Боянову песнь, то приписывают уже самому автору “Слова” (рукопись “Слова”, как мы помним, не имела разделения на слова и предложения и тем более знаков прямой речи).
Мы ничего не знаем об авторе как человеке, но многолетние исследования “Слова” позволили многое узнать об авторе-художнике.
Классное чтение: от горухщи до Гоголя
"Слово о полку Игореве"
Книга-феникс: сгоревшая и воскресшая
“Рукописи не горят”, — веско произносит герой романа Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита” и восстанавливает, воскрешает сожженный автором роман. Этот афоризм не буквален, а символичен. В нем отразилась мечта художника о неуничтожимости творчества, вера в то, что написанное, пусть даже неизвестное современникам, все-таки кто-нибудь когда-нибудь прочтет.
Но в реальности рукописи горят. Иногда книги исчезают вместе с авторами. И мы можем только догадываться, сколько замечательных произведений погибло в катаклизмах, на которые была так богата русская история, особенно ранняя, а также недавно истекшего ХХ века.
Судьба “Слова о полку Игореве” — цепь случайностей, похожих на чудо. Читая эту маленькую великую книгу (в сборниках она занимает едва ли десять страниц), трудно представить, что на ее месте в истории русской литературы могла быть просто дыра, прочерк, пустое место.
Единственную рукопись “Слова”, относящуюся, как считается, к ХVI веку, обнаружил в конце ХVIII века в ярославском Спасо-Преображенском монастыре страстный коллекционер, собиратель древних текстов Алексей Иванович Мусин-Пушкин (1744–1817). Она находилась в составе рукописного сборника.
Специалисты и литераторы сразу оценили находку как уникальную. Уже в 1797 году известный поэт ХVIII века М. М. Херасков славит Баяна и незнаемого Писателя в своей поэме “Владимир”:
О древних лет певец, полночный Оссиян!
В развалинах веков погребшийся Баян!
Тебя нам возвестил незнаемый Писатель,
Когда он был твоих напевов подражатель.
Так Игорева песнь изображает нам,
Что душу подавал Гомер твоим стихам;
В них слышны, кажется мне, песни соловьины,
Отважный львиный ход, парения орлины.
Радость, однако, была недолгой. “Слово” не пощадила новая война.“Москва сгореть может, а с ней моя рукопись”, — говорит писатель Кармазинов в романе Ф. М. Достоевского “Бесы”. Достоевский издевается над самодовольным героем (его прототипом, увы, был И. С. Тургенев), для которого собственное произведение дороже великого города. Но именно так произошло со “Словом”! Найденная Мусиным-Пушкиным рукопись вместе с его библиотекой сгорела в 1812 году во время пожара Москвы. Таким образом, виновником утраты памятника отчасти был захвативший русскую столицу Наполеон.
К счастью, Мусин-Пушкин с помощниками успел сделать два важных дела. В 1790-е годы для императрицы Екатерины II была подготовлена специальная копия. В 1800 году появилось издание “Слово о полку Игореве” под измененным в духе классицизма заглавием: “Героическая песнь о походе на Половцов удельнаго князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия, с переложением на употребляемое ныне наречие”.
Таким образом, екатерининский список и первое издание — два источника, благодаря которым мы знаем “Слово”.
Они отличаются друг от друга. Людям, которые готовили издание и делали список, пришлось разбить сплошной текст писца на слова и предложения, заменить некоторые буквы и расшифровать сокращения, то есть приспособить рукопись к языковым нормам XVIII века. В результате этой работы в “Слове” возникли так называемые темные места (неясные прочтения), над которыми уже два столетия ломают голову профессиональные филологи и энтузиасты-любители.
Об авторе “Слова” ни в самом произведении, ни в других исторических источниках не сказано буквально ничего. Анонимность обычна для произведений древней литературы, но “Слово”, особенно для первых читателей, настолько выделялось на общем фоне (“Уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности” назвал его А. С. Пушкин в неоконченной статье с характерным заглавием ““О ничтожестве литературы русской”), что больше двух веков исследователи играли в две исторические игры.
Поклонники искали возможного автора среди современников описываемых событий. Круг претендентов оказался широк. Согласно разным гипотезам, “Слово” могли написать и сам князь Игорь, и его сын Владимир, и его дружинник, и киевский боярин Петр Бориславич, и множество известных и неизвестных князей ХII века.
Однако уже в начале ХIХ века возникло скептическое направление в исследовании “Слова”. Скептики считали, что это — созданная в том же ХVIII веке подделка, мистификация, подобная упоминаемым Херасковым древним песням псевдошотландского барда Оссиана, на самом деле написанным также в ХVIII веке поэтом Дж. Макферсоном. Их даже не убедила обнаруженная позднее “Задонщина”, памятник конца ХIV века, повествующий о победе князя Дмитрия Донского над татарами и явно использующий некоторые мотивы и формулы “Слова”. Скептики утверждали: неизвестный автор использовал именно “Задонщину” как образец для своей фальсификации.
Особой остроты спор достиг в ХХ веке, приобретя идеологический характер: считалось, что “отдать” памятник скептикам — значит унизить Россию–СССР как государство. Сторонники этой точки зрения тоже выдвинули широкий круг своих претендентов на авторство. В числе возможных авторов этого позднего “Слова” называли открывшего его А. И. Мусина-Пушкина, одного архимандрита, одного чешского филолога и даже Н. М. Карамзина.
