Григорий Гуковский - "Слово о полку Игореве"
Об авторе “Слова” ни в самом произведении, ни в других исторических источниках не сказано буквально ничего. Анонимность обычна для произведений древней литературы, но “Слово”, особенно для первых читателей, настолько выделялось на общем фоне (“Уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности” назвал его А. С. Пушкин в неоконченной статье с характерным заглавием ““О ничтожестве литературы русской”), что больше двух веков исследователи играли в две исторические игры.
Поклонники искали возможного автора среди современников описываемых событий. Круг претендентов оказался широк. Согласно разным гипотезам, “Слово” могли написать и сам князь Игорь, и его сын Владимир, и его дружинник, и киевский боярин Петр Бориславич, и множество известных и неизвестных князей ХII века.
Однако уже в начале ХIХ века возникло скептическое направление в исследовании “Слова”. Скептики считали, что это — созданная в том же ХVIII веке подделка, мистификация, подобная упоминаемым Херасковым древним песням псевдошотландского барда Оссиана, на самом деле написанным также в ХVIII веке поэтом Дж. Макферсоном. Их даже не убедила обнаруженная позднее “Задонщина”, памятник конца ХIV века, повествующий о победе князя Дмитрия Донского над татарами и явно использующий некоторые мотивы и формулы “Слова”. Скептики утверждали: неизвестный автор использовал именно “Задонщину” как образец для своей фальсификации.
Особой остроты спор достиг в ХХ веке, приобретя идеологический характер: считалось, что “отдать” памятник скептикам — значит унизить Россию–СССР как государство. Сторонники этой точки зрения тоже выдвинули широкий круг своих претендентов на авторство. В числе возможных авторов этого позднего “Слова” называли открывшего его А. И. Мусина-Пушкина, одного архимандрита, одного чешского филолога и даже Н. М. Карамзина.
Уже в нашем столетии знаток древнерусского языка, составитель словарей, исследователь новгородских грамот А. А. Зализняк всесторонне исследовал язык “Слова” и сделал одновременно парадоксальный и закономерный вывод.
Текст “Слова” ни в чем не противоречит языковым нормам ХII века, осложненным влиянием жившего где-то на северо-западе переписчика ХV–ХVI веков (в списке отразились особенности северорусского говора).
Если же это подделка ХVIII века, то ее автором должен быть либо интуитивный “гений имитации”, либо “безмерный гений” лингвистики, который знал и виртуозно использовал результаты исследований древнерусского языка, достигнутые совокупными усилиями за все следующее столетие. К тому же этот гений предпочел навсегда скрыть свое имя. Вероятность существования такого автора тоже есть, но она исчезающе мала.
Таким образом, автор “Слова” остается в ХII веке, а не в ХVIII. Его имя, видимо, навсегда останется тайной, но главное о нем мы знаем. Он действительно был интуитивным гением, причем даже не подозревающим о своей гениальности. Как Гомер или тоже безвестный создатель французской “Песни о Роланде”, с которой “Слово” часто сопоставляют. Только гений способен так рассказать о своем времени, что его читают и через восемь веков.
Подлинный текст “Слова” мы видим словно в нескольких зеркалах, преломляющих призмах. Созданный в 1185 или 1187 году, он, скорее всего, неоднократно переписывался и сохранился в погибшем списке ХV–ХVI веков. Его переписали еще раз и успели издать по орфографическим нормам века ХVIII. Перевод “Слова” на современный русский язык — еще одно зеркало. Стихотворный перевод, особенно рифмованный, вносит в текст дополнительные изменения.
Но под слоями этих изменений-отражений-искажений читающие по-русски уже третье столетие угадывают великий оригинал.
Летописная история: горькое поражение и странный плен
Исследователи древнерусской литературы утверждают: в ней не было вымышленных сюжетов и героев. История — главный предмет ее интереса. Поэтому летопись — “Повесть временных лет” — и ее разнообразные продолжения были главным жанром, становым хребтом литературы этой эпохи. Вокруг летописи располагались другие сочинения с невыдуманными персонажами: похвальные слова князьям, жития святых, слова-наставления к религиозным праздникам, поучения религиозных деятелей или князя Владимира Мономаха.
“Слово о полку Игореве” тоже вырастает на реальной основе. История Игорева похода с некоторыми разночтениями изложена в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях.
Конец ХII века — осень древнерусского государства. Золотые времена Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха остались позади. Киевская Русь вступила в эпоху междоусобиц и потрясений. Князья разделились на два лагеря: потомков Владимира Мономаха и его противника Олега Святославича (в “Слове” он упоминается под знаменательным прозвищем Олег Гориславич). Мономаховичи и Ольговичи ожесточенно враждовали и друг с другом, и между собой. Игорь Святославович, князь Новгород-Северский, внук Олега Святославича, правнук Ярослава Мудрого, принадлежал к ветви Ольговичей.
В это время на южных границах Руси, между Волгой и Доном, укрепились кыпчаки, тюркоязычные кочевники, на Руси называемые половцами. В “Слове” они постоянно именуются погаными, что означает не оценку, а определение: нехристиане, язычники. В эпоху княжеских раздоров половцы, напротив, объединились под предводительством хана Кончака и регулярно совершали набеги на русские земли, разоряли города и селения.
Для русских князей половцы бывали то врагами, то союзниками. Мощные половецкие отряды использовались в княжеских распрях. Еще в 1180 году половцы фактически спасли Игоря. Разбитый в сражении с другим русским князем, он успел вскочить в одну ладью с будущим противником ханом Кончаком и уплыл от погони.
Однако в 1184 году и русским князьям удалось объединиться под предводительством Святослава Всеволодовича и нанести половцам чувствительное поражение: освободить русских пленных, захватить военные машины и даже “басурманина”, который стрелял “живым огнем”. Игорь на это победоносное сражение не успел: его коннице помешал гололед.
Может быть, пытаясь искупить прежний союз с ханом Кончаком и доказать преданность общему русскому делу, он начинает свой поход против поганых — вопреки предзнаменованиям (солнечное затмение — не вымысел, а историческая реальность), не согласовав свои действия с другими князьями, взяв в союзники лишь родственников: брата, князя Курско-Трубчевского Всеволода, племянника, князя Рыльского Святослава Ольговича, и сына, князя Путивльского Владимира.
Начало похода обычно датируют вторником, 23 апреля 1185 года (дата определяется по солнечному затмению, произошедшему накануне выступления). В первом сражении Игорю сопутствовала удача: враги обратились в бегство, были захвачены пленные и их полевые кибитки-домики (вежи). Но уже на следующий день половцы окружили Игорево войско. Летописный Игорь говорит: “Кажется, мы на себя собрали всю их землю”. Русские в пешем строю начали пробиваться к реке Донец. “Если побежим, спасемся сами, а черных людей <рядовых ратников> оставим, то от Бога нам будет грех, — произносит летописный Игорь. — Или умрем, или живы будем все вместе”.
Битва длилась целый день, в результате почти осуществилось первое предсказание князя. Почти все рядовые воины погибли или утонули. Раненный в руку, Игорь был схвачен половцами, чуть позднее к нему присоединили других князей-пленников. Свое поражение Игорь рассматривал как Божье наказание за свои грехи: убийства, кровопролитие, разорение “безвинных хрестьян”.
Однако плен оказался для него достаточно легким и даже относительно свободным. Вероятно, Кончак видел в Игоре не только врага, но и прежнего союзника. Двадцать сторожей при князе были скорее слугами: они не мешали его поездкам по степи и выполняли его поручения. Игорь развлекался ястребиной охотой и даже вызвал из Руси священника: поганые не мешали ему молиться по-своему.
Инициатива его побега тоже принадлежала половцу, видимо, крещеному христианину. Вначале князь отказался пойти “неславным путем”, рассматривая побег как хитрость или трусость, Но узнав, что возвращающиеся из очередного набега половцы собираются убить всех русских пленных, он все-таки решился.
Побег был, конечно, опасным, но нетрудным. На другую сторону реки был послан слуга с конем. Вечером, на закате, когда стражники играли и веселились, думая, что князь спит, Игорь помолился, тихо переплыл реку и тайно проехал через половецкие вежи.
Через одиннадцать дней, спасаясь от погони, он добрался до пограничной со степью реки Донец, потом появился в своем Новгороде-Северском и лишь затем — в Киеве.
История Игорева похода и побега имеет любопытный эпилог. Сын Игоря Владимир еще до похода был помолвлен с дочерью Кончака. В плену, уже после побега отца, состоялась их свадьба. Через два года Владимир вернулся на родину “с дитятею” и был повенчан с Кончаковной. Так что слово “сваты” употреблено в “Слове” совсем не случайно: русский князь Игорь и половецкий хан Кончак действительно стали сватами.
