Михаил Стеблин-Каменский - Становление литературы
"Сказочная сага" и волшебная сказка - это явления генетически аналогичные: и та, и другая возникли в результате осознания вымысла как литературного средства. Поэтому у них много общего. Однако "сказочные саги" все же не волшебные сказки. Грубо говоря, различие между ними заключается в том, что волшебные сказки возникали на устно-повествовательном уровне, тогда как "сказочные саги" возникали на литературном уровне. Этим объясняется не только наличие в "сказочных сагах" более или менее явных заимствований из других литературных произведений, как исландских, так и иноземных, но и ряд других черт.
"Сказочные саги" композиционно сложнее волшебных сказок. Сюжет "сказочной саги" часто представляет собой сплетение нескольких параллельных линий развития. У главного героя оказываются дублеры (всего чаще это его противники, ставшие после сражения с ним его побратимами), которые дублируют его карьеру, так что сага кончается несколькими свадьбами с королевскими дочерьми. Композиция "сказочной саги" может быть усложнена также возвращением рассказа назад или тем, что кто-то из персонажей рассказывает свою жизнь. По сравнению с тем, что имеет место в волшебных сказках, в "сказочных сагах" сказочные мотивы в меньшей степени включены в сюжет, с меньшей необходимостью вытекают из него и могут быть композиционно избыточными. Наконец, в композиции "сказочной саги" заметное место могут занимать описания. Часто это описание внешности персонажей, доспехов, одеяний, драгоценностей, убранства палат, пиршеств. Но наиболее часты и пространны в "сказочных сагах" описания битв. Описания эти обычно гиперболичны: противник героя рассекается сверху до низу или разрубается пополам, у него высыпаются все зубы, его голова отлетает, он так подбрасывается героем вверх, что исчезает в воздухе, он проваливается сквозь землю, он превращается во время битвы в орла, змея, льва и т. д. Поскольку при этом невозможны ни опасения за героя (он непременно одержит победу и в конце концов получит в жены королевскую дочь!) ни жалость к его противнику (он непременно будет посрамлен, как он того заслужил!), гиперболические описания битв рассчитаны явно не на то, чтобы потрясти или ужаснуть, а скорее на то, чтобы позабавить или рассмешить, как может рассмешить клоунада. К ним вполне подходит аристотелевское определение комического: "...ошибка или уродство, не причиняющее страданий и вреда". О том, что гиперболические описания битв именно так воспринимались в Исландии, свидетельствует, в частности, знаменитое высказывание "Евангелие не забавно, там нет битв", приписываемое какой-то простодушной старушке и ставшее поговоркой.
Но, пожалуй, самое существенное отличие "сказочных саг" от волшебной сказки заключается в том, что в них, как правило, сообщается множество сведений, совершенно не нужных ни для развертывания действия, ни для характеристики персонажей, а именно личных имен, в том числе иногда имен исторических лиц, генеалогий и других перечней личных имен, названий самых разнообразных стран, городов и местностей, различных географических сведений и т. п. В классических исландских сагах такого рода сведения, как правило, были, так сказать, художественно мертвыми элементами, т. е. сведениями, которые осознавались как правда и поэтому входили в сагу как неотъемлемая часть ее содержания, хотя и не выполняли никакой художественной функции. В "сказочных сагах" такого рода сведения уже не художественно мертвые элементы. Их назначение - придать правдоподобие рассказу, создать иллюзию реальности. Они уже не содержание, а форма. Они - художественный прием, обычный и в реалистических романах.
В "сказочных сагах" в той мере, в какой они не основаны на древней устной традиции, локализация действия всегда вымысел, конечно. Однако прослеживается развитие от локализации действия в Скандинавии эпохи викингов (в тех "сагах о древних временах", которые называются также "викингскими сагами") к его локализации в любых, как реальных, так и фантастических странах (в "поздних исландских средневековых романах"), Это развитие обычно тоже считается своего рода деградацией, потерей чувства реальности и т. п., поскольку в "викингских сагах" обычно усматривается какой-то отзвук древней традиции. Но отзвук этот сводится, в сущности, к нескольким совершенно трафаретным мотивам и ситуациям, таким как бой с викингами на острове, заключение побратимства после боя, добыча клада из могильного кургана и т. п. Поэтому развитие, о котором идет речь, скорее не деградация, а, наоборот, завоевание новых творческих возможностей, освобождение от трафаретов, заданных местной традицией, расширение творческого горизонта, выход на интернациональную литературную арену, т. е. опять-таки развитие от саги к роману нового времени.
В этой главе я только мельком упомянул о том, что в "сказочных сагах" есть заимствования из иноземной литературы. Между тем, по-видимому, в науке господствует мнение, что выслеживание таких заимствований - основное, чем должен заниматься исследователь "сказочных саг", и что эти саги и нельзя исследовать иначе, как с точки зрения влияния на них иноземной литературы и в первую очередь французского рыцарского романа. Поэтому, боясь показаться безнадежно отставшим от науки, я все же коснусь отношения "сказочных саг" к французскому рыцарскому роману.
Очевидно, конечно, что в средневековой Исландии существовали все условия для того, чтобы французский рыцарский роман мог оказать влияние на туземную литературную традицию. Как известно, еще в 1226 г. по распоряжению норвежского короля Хакона Старого (1217-1263) некий брат Роберт перевел или, вернее, пересказал в прозе "Роман о Тристане" Тома, и эта "Сага о Тристраме и Исёнд" сохранилась в исландской рукописи (переводы французских рыцарских романов, как известно, обычно делались в Норвегии, а потом попадали в Исландию). По-видимому, в XIII в. были переведены в прозе также "Ивейн", "Эрик и Энида" и "Персеваль" Кретьена де Труа (эти переводы или, вернее, пересказы известны как "Сага об Ивенте", "Сага об Эрексе" и "Сага о Парсевале") и некоторые другие французские рыцарские романы. Поскольку "сказочные саги" начали писать не раньше конца XIII в., а в основном их писали в XIV-XV вв., то ничто не мешает предположению (и такое предположение обычно делается), что именно переводы французских рыцарских романов проложили дорогу для исландских "сказочных саг".
Очевидно также, что ряд мотивов, используемых в "сказочных сагах" (например, любовный напиток, благородный лев, оклеветанная королева, завистливый придворный и т. п.), вполне могут восходить к французским рыцарским романам. Из них же, вероятно, и встречающиеся в "сказочных сагах" черты рыцарского быта - турниры, замки, обучение семи искусствам и т. п. Возможно, что обычные в "сказочных сагах" описания доспехов, пышных одеяний, роскошных палат, празднеств и т. п. - тоже влияние французских рыцарских романов.
Однако, как мне представляется, для понимания места "сказочных саг" в процессе литературного развития важно знать, не столько что было в них заимствовано из рыцарских романов, сколько что не было в них заимствовано из рыцарских романов, несмотря на то что существовали все условия для такого заимствования. Я имею в виду следующее важное обстоятельство: в "сказочных сагах" (как и в "поздних сагах о древних временах", так и в "поздних средневековых исландских романах") нет того, что, как обычно считается, составляет сущность французских рыцарских романов, а именно углубления во внутренний мир персонажей, в их переживания и в первую очередь любовные, романические переживания. Другими словами, в "сказочных сагах" нашло отражение только, так сказать, внешнее пространство французских рыцарских романов, но не внутреннее их пространство.
Характерно, что в упомянутых выше прозаических пересказах французских рыцарских романов романическим переживаниям уделено, как известно, несравненно меньше места, чем в оригиналах. Так, в "Саге о Тристраме и Исёнд" все монологи или диалоги, в которых эти переживания находят выражение, как правило, сильно сокращены или совсем выпущены. В сущности, романические переживания не устранены полностью, только поскольку они входят в сюжет как его неотъемлемая составная часть. В самом деле, что осталось бы от данного сюжета, если бы любовные отношения и переживания героя и героини были бы полностью устранены?
Но что касается "сказочных саг", т. е. не пересказов иноземных романов, а оригинальных исландских произведений, то в них, как правило, полностью отсутствуют какие-либо упоминания о романических переживаниях. Правда, в соответствии с каноном сказочного конца герой всякой "сказочной саги" кончает свою карьеру тем, что женится на королевской дочери, и в аналогичные браки вступают его дублеры (побратимы). Но хотя такая женитьба может быть результатом сватовства, сопряженного с преодолением различных трудностей и препятствий, ей никогда не предшествуют какие-либо упоминания о любовных переживаниях тех, кто вступает в брак. Получение героем и его дублерами невест в эпилоге "сказочной саги" всего чаще похоже на получение ими каких-то владений, и не случайно такое получение невесты обычно вместе с тем и вступление во владение королевством. Соответственно в "сказочных сагах", как правило, отсутствует какая-либо индивидуализация героя и героини, за исключением того, что они наделяются всегда теми же стандартными качествами: герой - силой и доблестью, а героиня - красотой и умом.
