Игорь Богданов - Unitas, или Краткая история туалета
Иногда в уборных оставляли спички и даже лучины или свернутые в трубочку страницы из журналов, «Крокодила», например, или «Огонька» — тех, что побольше форматом и доступнее (они издавались миллионными тиражами, словно с расчетом на многоцелевое использование), — считалось, что дым устраняет неприятные запахи; до эпохи дезодорантов было еще далеко. Из печатных изданий упомяну еще календарь большого размера, который (один и тот же) висел в уборной годами, прикрывая выбоину или пятно, и «Блокнот агитатора», который никто никогда не читал, но многие выписывали (подписка на газеты и журналы была обязательной), а размеры страниц у этого издания были небольшого, весьма удобного формата.
Нередко туалет в коммунальной квартире находился рядом с кухней, и разделяла их тонкая перегородка (М. Ю. Герман вспоминал: «Уборная, со специфическим стойким петербургским запахом холодной ржавой воды, — за кухней, две ступеньки наверх»), иногда застекленная в верхней части (стекло, разумеется, треснуто). Зайдя в туалет, кто-нибудь из обитателей квартиры, случалось, надолго в нем задерживался — интересно ведь, что о тебе говорят соседи, забыв, что их могут услышать…
Только довольные (советской) жизнью люди посещали домашние туалеты с радостью, — как, например, герой романа Ю. К. Олеши «Зависть» (1927 г.): «Он поет по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек. Желание петь возникает в нем рефлекторно. Эти песни его, в которых нет ни мелодии, ни слов, а есть только одно «та-ра-ра», выкрикиваемое им на разные лады, можно толковать так:
— Как мне приятно жить… та-ра! та-ра!.. Мой кишечник упруг… ра-та-та-та-ри… Правильно движутся во мне соки… ра-та-та-ду-та-та… Сокращайся, кишка, сокращайся… там-ба-ба-бум!»
В дверь этой уборной было вделано матовое овальное стекло. Когда туда кто-то заходил, овал освещался изнутри и, пишет Олеша, становился «прекрасным, цвета опала, яйцом. Мысленным взором я вижу это яйцо, висящее в темноте коридора».
Мысленным взором отыскал Олеша среди своих современников человека, радующегося посещению сортира в коммунальной квартире; впрочем, во все времена находятся люди, которые радуются уже и тому, что «правильно движутся соки» в собственном организме. Как, например, у героя фильма «Музыкальная история» Пети Говоркова (1940 г.), который незабываемым голосом С. Я. Лемешева распевает песни в туалете к явному неудовольствию соседей по коммунальной квартире, ожидающих своей очереди в туалет, но к немалому удовольствию миллионов зрителей этого замечательного фильма.
Было не редкостью, когда одинокие и пожилые люди, отправляясь в уборную коммунальной квартиры, запирали дверь своей комнаты (даже если в квартире на тот момент никого не было). Нередко в туалете коммунальной квартиры можно было увидеть и пару стульчаков, висящих на мощных гвоздях, навечно вбитых в стену, — это личные предметы, и их обладатели, посетив уборную, вешали стульчак на стену до следующего своего посещения. Не имеющим стульчаков приходилось обходиться без оного, либо тайком снимать чужой стульчак на короткое время, да при этом не забыть потом повесить обратно. Находились и такие единоличники, которые стульчак хранили у себя в комнате и брали его с собой, отправляясь в уборную, надев предварительно на шею.
Не могу не удержаться от того, чтобы не привести здесь полностью правила пользования туалетом, составленные неизвестным автором и приведенные в интереснейшей и исчерпывающей (сужу об этом и еще как долговременный жилец коммунальной квартиры) книге И. Утехина «Очерки коммунального быта». Почти в каждой коммунальной квартире в советское время висели либо подобные правила (нередко это была официально учрежденная инструкция), либо график уборки помещений общего пользования, либо какие-то советы, предостережения, напоминания и пр.
«1. В туалете необходимо соблюдать полную чистоту и гигиену.
2. Бумагу запрещено бросать в унитаз, а складывать в специальное ведро или корзину (прошу читателя обратить на это внимание: речь идет об ИСПОЛЬЗОВАННОЙ бумаге; журнальная бумага приводила к засорам — И. Б.).
3. Туалет запрещено занимать больше определенного времени, уважать надо других людей и соседей.
4. Строго следить за посещением туалета не жильцами квартиры (родственники, гости жильцов) и строго пресекать ими нарушение гигиены в общественном туалете.
5. Не захламлять туалет посторонними вещами (кроме разрешенных собранием), не сорить и не жечь бумагу.
6. Не становиться ногами на унитаз во избежание падения и слома (имеется в виду, что некоторые пользователи пренебрегали стульчаком и становились ногами на края унитаза, что описал безвестный автор в стихах: «Как горный орел на вершине Кавказа / Сижу я в тоске на краю унитаза». Сидение на унитазе в позе «орла» было чревато поломкой последнего, после чего хлопот не оберешься. В поездах дальнего следования, между тем, на унитазах, правда, металлических, были и есть до сих пор места, куда можно поставить ноги, а есть и стульчаки — на любой выбор. — И. Б.)».
Если эти правила вывесить сегодня, шутки ради, в туалете своей квартиры, то гость, ознакомившись с ними, может решить, что это что-то из Дж. Оруэлла и выставлено не в назидание, а для развлечения.
Общественных туалетов в Ленинграде было настолько мало, что горожане, приезжие, особенно иностранцы, нередко испытывали подлинные муки. Ну откуда им было знать, что есть туалет на углу Загородного проспекта и Бронницкой улицы, например? Или вот еще, красавец, стоит до сих пор на Каменном острове — этот домик-пряник хорошо видно, когда едешь через мост со стороны Каменноостровского проспекта или подъезжаешь к этому последнему со стороны Черной речки. Наверное, этот туалет поставили для того, чтобы на него смотрели из окон проезжающего мимо транспорта. Иногда даже сотрудники учреждений не знали, что, помимо того туалета, который они посещают, есть и другой, для избранных. Многие десятилетия во дворе Дома радио (Итальянская ул., 27) находился туалет с дивными писсуарами работы петербургского мастера Ивана Ивановича Деглау, пока наконец где-то в 1950-е годы не посетила это отхожее место делегация из областного комитета партии коммунистов. Кому-то из членов писсуары до того приглянулись, что вскоре фарфоровые чаши перекочевали туда, куда им было указано высокими гостями.
Тяжелее всего иностранцам приходилось во время экскурсий, пеших прогулок по Ленинграду. Местные жители в случае нужды активно, по традиции, заведенной с незапамятных времен и увековеченной И. А. Гончаровым, пользовались дворами, подворотнями, лестничными площадками, что оправдать никак нельзя, но понять можно — разного рода распивочные заведения (уличные пивные ларьки, рюмочные, кафе-мороженое, где продавали в розлив сухое вино) туалетов не имели. Неизвестно даже, были ли в некоторых из кафе туалеты для работников этих заведений.
Уборщицы лестниц посыпали на пол возле лифтов и по углам опилки — чтобы меньше пахло, но главное — чтобы проще было потом убирать (а убирать им приходилось несколько лестниц, и для многих это было «второй», а то и «третьей» работой). Жильцы дома, где подобное практиковалось, безропотно это воспринимали, ибо другого способа бороться с «писунами» и результатами их неиссякаемой деятельности не видели. (В скобках замечу, что мне не раз приходилось быть свидетелем того, как на лестницу дома, где я жил, мамы заводили своих детей, чтобы те тут пописали. Так с детства закладывались основы отношения к чужому труду, к окружающему миру — причем закладывались эти основы не только мамами, но по большей части чиновными дядями и партийными бездельниками, которые за мучительно долгие годы советской власти абсолютно ничего не сделали, чтобы советский человек с младых ногтей имел место, где можно пописать.)
В Питере появились особые указатели — для тех, кому все равно где. По воспоминаниям поэта В. С. Шефнера, «у входа в подворотню нашего дома красовалась аккуратная эмалированная дощечка с надписью: «Уборной во дворе нет». (До 1917 года надписи были более деликатные: «Здесь останавливаться запрещено». — И. Б.) В довоенное время такие предупреждения можно было видеть на многих домах. А жеманное словечко «туалет» вошло в обиход много позже, заменив собой и «уборную», и «нужник», и «сортир», и «ватерклозет». И только морское слово «гальюн» живет и здравствует».
Добавлю к этим словам, написанным в середине 1990-х годов, — и «гальюн» уже не живет и не здравствует. И не называют больше питерцы туалет «домиком-пряником», как когда-то, или «ретирадником», или «ни с чем не сравнимым местом». И не ходят больше в «места не столь отдаленные». Слова «клозет», «гальюн», «сортир» стали достоянием прошлого. Советская власть пыталась было внедрить словечко «санузел», но горожане его не приняли. В начале 1960-х годов, когда началось массированное строительство «хрущоб»-пятиэтажек с совмещенным санузлом, в обиход вошло новое слово — «гавана», образовавшееся из слов «г…о» и «ванна».
