Светлана. Культурная история имени - Елена Владимировна Душечкина
Да будет так: прозрачная фигурка
На чистом блюде глиняном лежит,
Как беличья распластанная шкурка,
Склонясь над воском, девушка глядит [184, 110].
Гораздо позже, в первые послевоенные годы, «электрическую» метафору Светланы оживит поэт Сергей Орлов в поэме «Светлана», где этим именем он назовет «далекий» колхоз. Вблизи от него, на соединении двух рек, строится гидроэлектростанция, «чтоб на праздник „Светлану“ огнями залить» [222, 204]. И тогда поэт вспомнит «первую крестьянскую ГЭС» в Кашине, куда в 1920 году приезжал Ленин побеседовать со строителями и посмотреть, как на деле реализуется план ГОЭЛРО:
Он руку над митингом вскинул
Вперед и стремительно ввысь.
Запела на речке турбина, —
И разом в деревне зажглись
По избам огни коммунизма [222, 203].
«Огни коммунизма» — это и есть световые лампы накаливания, то есть светланы. Тем самым «огни коммунизма», «лампочки Ильича», электрические лампочки и светланы становятся синонимами, объединяющими в себе одновременно световую, электрическую и коммунистическую символику.
Дочери первого поколения советской элиты
Специалисты по русской антропонимике, характеризуя антропонимическую картину послереволюционного времени, справедливо относят Светлану к категории «очень редких имен». Однако это имя обнаруживало в то время явную тенденцию к росту, постепенно превращаясь в одно из самых любимых имен как культурной, так и партийной советской элиты. Несмотря на раритетность имени Светлана в ту пору, его социальный статус был исключительно высок. Приведу только несколько примеров. В 1920 году Светланой называет свою дочь знаменитый лирический тенор Леонид Собинов. В 1923 году дочь Светлана родилась у крупного советского политического деятеля Н. И. Бухарина. В 1924 году тем же именем была названа дочь известного советского военачальника М. Н. Тухачевского. Мотивировка наречения девочек Светланами всякий раз наверняка бывала различной, однако речь идет о характеризующей это время тенденции, которая прослеживается достаточно отчетливо.
Дочь Леонида Собинова, например, родилась незадолго до того, как на Гражданской войне погиб младший сын певца, Юрий, служивший в Белой гвардии. Тяжело переживая потерю сына, Собинов говорил, что единственное, что заставляло его тогда «взять себя в руки, это присутствие маленькой дочери Светланочки», которой было четыре с половиной месяца. «Светланочка мне напоминает всегда Юрочку», — говорил он [236, 24]. В данном случае выбор имени новорожденной вряд ли объясняется сочувствием Собинова к новой власти. Скорее всего, уже входившее в употребление имя Светлана обратило на себя внимание знаменитого певца своей поэтичностью. Светик, Светюся, Светланочка, Светлуня, Светуля, Светусенька — так ласково и любовно называет он дочку [236, 24]. Мне долго не удавалось узнать, какое имя Светлана Собинова получила при крещении. А то, что ее крестили, сомнений не вызывало: Собинов был глубоко верующим человеком. Загадка разрешилась при чтении дневника К. И. Чуковского, который в июле 1924 года оказался соседом Собинова по даче на Сестрорецком курорте под Ленинградом. Однажды при встрече Собинов сказал Чуковскому, что его четырехлетняя дочка буквально «помешана» на «Мойдодыре», и вскоре Чуковский впервые увидел девочку: «Дочка — куколкой», — отозвался он о Светлане. А некоторое время спустя в дневнике появилась такая запись:
…вчера сдуру попал на именины к Собинову — и потерял три часа. Именинница его дочка, Светланочка, четырех лет. <…> Я каждую минуту порывался встать и пройти к Светику, которая в саду под деревом стояла довольно растерянно и не знала, что ей делать с подарками <…>. В конце концов я не выдержал и убежал к Светлане [355, 280].
Этот фрагмент особенно интересен: на даче у Собиновых отмечаются именины четырехлетней Светланы. Отмечаются они «вчера», то есть 19 июля (запись Чуковского датируется 20 июля), что по старому стилю — 6 июля, по церковному календарю это день памяти святой Лукии (от латинского lūcīdus, что значит «светлый, яркий, сверкающий, блестящий»). Собинов, конечно же, крестил дочь, но, крестив ее Лукией (русский вариант Лукерья, которому на Западе соответствует Люция), называл Светланой.
Чуковский, любивший и понимавший детей, подружился со Светланой Собиновой и, получив в подарок от ее отца фотографию девочки, записал в дневнике: «…на портретах она не так прелестна, как в натуре, нет ее глубокой серьезности» [355, 333]. Именно этой Светлане — Лукерье Собиновой Чуковский, никогда не забывавший приветствовать свою «подружку Свiтлану» [167, 270], посвятил поэму-сказку «Федорино горе», о чем Собинов упоминает в своем шутливом стихотворном послании к Чуковскому:
А ваша подружка Свiтлана,
Почасту вспоминая вас,
Читает, вставши утром рано,
Насчет Федоры ваш рассказ [167, 279].
Из своих гастрольных поездок певец часто писал письма в стихах своей любимой Светланочке, которые потом пересылал Чуковскому [236, 28]. Чуковский продолжал поддерживать отношения с дочерью Собинова и позже: он не раз упоминает о ней в своем дневнике [см., например: 356, 330]. Светлана Леонидовна Собинова-Кассиль (жена писателя Л. А. Кассиля) стала драматической актрисой, с 1960 года преподавала актерское мастерство в ГИТИС. Всю жизнь она прожила в Москве, в том же самом доме и в той же квартире в Камергерском переулке, где жила когда-то вместе с отцом.
Одна из Светлан послереволюционного поколения — Светлана Георгиевна Литвинова (1924 г. рожд.) в 1947 году, находясь на службе в ВОКС (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей), была переводчицей при американском писателе Джоне Стейнбеке, когда он со своим другом фотокорреспондентом Робертом Капой приезжал в СССР. Впечатления от поездки (в том числе и от переводчицы) Стейнбек описал в книге «Русский дневник», вышедшей в США в 1947 году[51]. Мне посчастливилось связаться со Светланой Георгиевной. Из нашего с ней телефонного разговора выяснилось, что ее отец окончил гимназию и затем, уже после революции, учился в Артиллерийской академии в Петрограде. По окончании академии он был послан в артиллерийский полк в Краснодар, где 20 августа 1924 года у него и родилась дочь. «Назвали Светланой. Потом приехала тетя из Белоруссии и тайно меня крестила». Каким именем она была крещена, Светлана Георгиевна не знала и, видимо, особенно этим не интересовалась. К имени своему относилась как к «нормальному», несмотря на то что других Светлан в школе, где она училась, не было; со Светланой Жуковского не соотносила. «Имя было модное», — объяснила С. Г. Литвинова, хотя в начале 1920‐х годов оно еще не было таким
