Мария Голованивская - Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских
Терпимость к насилию, неверие в социальную справедливость здесь и теперь, отсутствие ответственности за своей выбор («на все воля Божия»), глобальная иррациональность – все это лишь те немногие последствия, к которым привела массовая христианизация россиян. При этом существенно, что возможность жениться, которая была и есть у русских священников, уберегла их от греха и разложения, в котором погрязли в массе своей священники католические. Тем самым первые никак не запятнали своей репутации, сохранив за собой непререкаемый авторитет и влияние. У русского человека не было выбора, какому богу молиться, светскому или Всевышнему, власть системно не сражалась с церковью, не пленила патриархов (патриархи все больше сами выступали за сохранение статус-кво с властью, как это было в истории с патриархом Никоном), ереси на Руси было не в пример меньше, чем в Европе, да и инквизиция, как и многое другое, отразилась в российском обществе, как в зеркале, меняющем право на лево – на Руси жгли не других, а самих себя (об этой зеркальности русской культуры н самосознания по отношению к западным М. Ю. Лотман говорил на одной из своих лекций в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова в марте 1984 года). Все это предопределило в целом гармоничное сосуществование власти церковной и светской, давшей церкви до XVIII века монополию на слово, то есть литературу и язык, а следовательно – на знание и мировоззренческую систематизацию понятий. Это не означает, что русский язык не развивался в отрыве от церковнославянского, это не означает, что понятийная система этноса застыла в канонических церковных рамках, но она испытывала сильное его давление, стягивание, распространяя потенции развития только в плоскость бесписьменного фольклора, а не окультуренной понятийной системы. Такое положение вещей длилось до конца XVII века, когда светская литература ощутила через переводы европейское влияние, сформировавшee целые острова иноязычного мировоззрения.
До сих пор христианство на Руси является не просто ритуалом, не просто мировоззрением, но и способом действия. Многие россияне в ответ на трудности, возникающие в их жизни, молятся или просто обращаются к Богу за помощью. При этом выражение «На Бога надейся, а сам не плошай» все больше обращается к детям, да еще и в светском варианте, звучащем как «Под лежачий камень вода не течет» – это не «взрослая» истина, а воспитательная истина, противодействие свойственной детям лени. Наблюдаемый сегодня в России подъем религиозного чувства, на который указывают опросы, и многомиллионный отклик россиян на смерть патриарха Алексия II свидетельствуют именно о принадлежности многих постулатов христианского вероисповедания к мировоззренческой среде российского этноса, поскольку христианская вера могла бы быть искоренена за семьдесят с лишним лет коммунистического атеизма, а христианизированное мировоззрение – нет (22).
Одним из существенных смыслов, повлиявших на русскую ментальность, безусловно, является «хождение под Ордой», продолжавшееся около 300 лет, которое историк Лев Гумилев в своей книге «От Руси к России» назвал «союзом с Ордой» (11. С. 110). Конечно, это была школа интриганства, сосуществования с представителями совершенной иной культуры, регулярное хождение «на ковер» и многое другое, что живописно изложено в школьных учебниках истории. Филологи также знают о словах тюрского происхождения, имеющих в двух первых слогах повторяющееся «а» – барабан, таракан, капкан, баран и так далее. Эта группа слов, обозначающая собой нехитрые бытовые понятия, нередко вводит доверчивого исследователя в заблуждение, как бы подсказывая ему, что монголо-татары были варварами (еще одно тюркское слово) и душили более высокую славянскую цивилизацию. Эта точка зрения оспаривается многими историками (23), а большое влияние степняков на русскую ментальность сегодня обнаруживается с отчетливой очевидностью – установки Великой Ясы, этического кодекса монголо-татар, о котором мы уже упоминали, во многом повлияли на мировоззрение завоеванного народа.
Прежде всего, монголы верили во врожденный характер человеческих достоинств и недостатков, а поэтому они считали, что дети обязательно должны иметь те же черты, что и родители. Если родитель был подл – и сын его будет подл, если отец был предатель – то и сын будет предатель. Этот взгляд глубоко присущ российскому менталитету и проявил себя многократно, не только в пословице «Яблоко от яблони недалеко падает», но и, например, в логике сталинских репрессий. Второе важное убеждение, воспринятое славянами – низкая цена человеческой жизни. Это происходит от отношения к человеку как воину, исчисляемому в сотнях тысяч и растущему посередь степи, как трава. Воины воскресали, по мнению монголов, если были убиты без физического пролития крови. Истечение крови перекрывало путь к воскрешению души воина. Не потому ли мы считаем именно кровопролитие страшнейшим из грехов? Этот же кодекс предписывал обязательную взаимопомощь, единый для всех закон и осуждение предательства, которое до сих пор является живым понятием современного мировоззрения. Мы рассуждаем в терминах предательства и о любовной измене, и о внезапно вскрывшейся корысти в дружбе именно потому, что впитали это понятие из глубины веков, из Великой Ясы. Суть предательства, по Ясе, очень проста – это обман доверившегося. Не это ли имеем в виду, когда говорим об измене или обмане ожиданий друга? По Ясе, страшным грехом, требующим смертной казни, являлось неоказание помощи боевому товарищу. Не это ли впитали с молоком матери русские воины, во все времена считавшие за стыд, в отличие от своих европейских учителей военного дела, бросить товарища в беде?
Также Яса обязательно предписывала накормить гостя, предложить еду соплеменнику, которого встречаешь в дороге, ведь путник, который не имел возможности подкрепить силы, мог попросту умереть. Если такой факт вскрывался, нехлебосольный монгол обвинялся в убийстве, и его также лишали жизни. По Ясе, например, следовало возвращать находку утерявшему, давать себе труд разыскивать владельца утерянной вещи. Многое в Великой Ясе напоминает наши сегодняшние непонятно откуда взявшиеся представления: не слишком страстное отношение к деньгам, религиозную терпимость. Монголо-татарский кодекс, как мы уже говорили, утверждал свободу вероисповедания, то есть в войско принимали независимо от того, какой веры придерживается человек. Эта же установка позволяла оставлять завоеванным народам их веру, а не требовала, как это было у крестоносцев, выжигать ересь огнем и мечом (24).
Особая степная иррациональность, воинская общинность, предполагающая коллективную ответственность, бескорыстную дружбу, пассионарный непрагматический этический кодекс, по нашему убеждению, прочно вошли в русский менталитет, усилив его негородской в веберовском смысле акцент. Не деньги, а слава, верность, преданность, взаимовыручка, терпимость, бескорыстность – все это легло как нельзя лучше на отнюдь не рабскую душу будущих крепостных крестьян, а по глубинной своей сущности – селян и степняков, не признающих городской купеческой меркантильности и городского же лицемерия, идущего от анонимной сущности городского бытия.
Важнейшим социокультурным фактором, повлиявшим на русскую ментальность, безусловно, явились европейцы, обширные контакты с которыми в содержательном плане начались еще в эпоху Ивана III (25). Иностранцы при дворах русских царей служили и врачами, и воспитателями, и наставниками в воинском и инженерном деле. На службу нанимали и толковых татар, в XV столетии нанимали немцев. При этом, как до Петра, так и при Петре Великом, иностранцам хорошо платили, быстро перенимали у них все полезное, относясь к ним, по выражению Льва Гумилева, потребительски (26), но неизменно потешались над их инакостью, к власти не допускали и должностей не давали. Можно смело констатировать, что преклонение перед иностранцами возникло не раньше наполеоновской эпохи, о которой мы скажем чуть дальше. Определить вектор влияния немцев на русскую ментальность, даже при том, что многие русские царицы были немецкого происхождения, непросто. Иначе говоря, это влияние неочевидно. Само слово – немец, как известно, произошло от прилагательного «немой», то есть этимологически немец – это иностранец, чья речь непонятна. Область заимствования иностранных слов в русский язык неплохо изучена и описана в работах Я. К. Грота, Л. П. Крысина, Д. С. Лотте, М. М. Маковского и других. Важной особенностью заимствований из немецкого и голландского языков является заимствование по преимуществу конкретных понятий: шумовка, галстук, парикмахер, рынок, ярмарка и т. д. – или понятий сферы деятельности, таких как железнодорожное дело или мореплавание. Это наблюдение позволяет предположить, что немцы и голландцы открыли русским не мир идей, а мир вещей.
