Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 1 - Василий Васильевич Кандинский
«Мы исходим из той мысли, — говорится в циркуляре H. X. О. М., — что художник кроме впечатлений, получаемых от внешних явлений, непрерывно собирает в своем внутреннем мире переживания, что он хочет художественных форм, которые способны выразить взаимное действие и проникновение всех этих элементов, причем стремится освободить эти формы от всего случайного, чтобы сказать с особой силой только необходимое, т. е. он ищет того, что кратко называется художественным синтезом». В последнее время подобное стремление «замечается снова» и целью Общества является «объединение художеств во имя этой задачи»! Разумеется, несмотря на это заявление самого Общества, ему сейчас же было «поставлено на вид», что синтез — не есть нечто новое в искусстве. Какой страх перед новым! Подтвердить же этот принцип, высказать его снова, конечно, не только на словах, отвлечь глаз от смакования случайной игры красок и случайных прелестей форм, обратиться к почти засмеянному художественному содержанию, перевести центр тяжести с вопросов «как» (чисто технических) на вопрос «что» — такова хотя и не новая (и хорошо сейчас, что не новая), но нынче совсем особенно необходимая задача, взятая на себя — Новым Художественным Обществом.
Оставаясь объективным, я смело утверждаю, что созданная первой выставкой Общества атмосфера не похожа на обычный характер здешних выставок: поверхностного воздействия на глаз и щекотания (иногда нехорошего) нервов. Вся сила и все действие этой небольшой выставки в том и заключается, что каждый из ее участников не только знает, как сказать, но знает и что[111] сказать. Разные души — разные душевные звуки, а следовательно, и разные формы: разные гаммы красок, разные «ключи» строя, разный рисунок. И тем не менее все проникнуто общим стремлением — говорить от души к душе. Отсюда — большое, радостное единство выставки.
Нет надобности перечислять или хотя бы только объективно характеризировать отдельные произведения. Такая характеристика является в данном случае особенно служебной. Кроме того, быть может, еще этой зимой H. X. О. предстанет перед судом художников и публики Петербурга.
Участники — члены Общества:
В.Г. Бехтеев, Е. Bossi, M.В. Веревкина, A. Erbslöh, К. Hofer, P. Girieud, В.А. Издебский, В.В. Кандинский, A Kanoldt, M. Коган, A. Kubin, G. Münter[112].
Случайно узнаю, что и в Берлине делаются приготовления к учреждению нового Verein'а с целями, близкими мюнхенскому Обществу. Упомяну, наконец, что одна из крупных и серьезных немецких фирм предлагает взять на себя ведение всей деловой стороны выставок H. X. О. М., которое она приветствует, как своевременный протест против «списывания» (Abmalen) «случайных кусков природы, доведенного почти до бессмыслицы».
Выставки
В одном из бесчисленных анекдотических споров берлинца с мюнхенцем берлинец рассказывает о необыкновенных операциях, производимых прусскими врачами. Мюнхенец, с своей стороны, рассказывает только об одной баварской операции: «А вот у нас одному берлинцу разрезали рот до ушей, чтобы он мог разевать его еще шире» [Das Maul aufsperren, grosses Maul haben — значит форсить, безмерно хвастать и т. п. (Прим. В.К.)]. По поводу занимающего сейчас и художников, и прессу вопроса о выставках без жюри[113] (о чем я уже упоминал ранее) берлинцы тоже несколько перехватили в своих заявлениях о подготовленности их безжюрийного общества — Freier Künstler-Verband [Свободный художественный союз (нем.)]. Писалось даже, что берлинский Сецессион дал для этой цели свое помещение (писалось, впрочем, слишком преждевременно). Помнится, время открытия первой выставки было назначено. И вдруг получается известие, что не только не будет никакой выставки, но что даже и самое общество закрылось по «техническим» причинам! Какая это техника, предоставляется догадываться всем желающим.
Мюнхенцы оказались (до известной степени) более серьезными в этом вопросе. Здешний Deutscher Künstler-Verband уже угостил нас своей первой выставкой. Выставка была обещана, и мы ее получили. Сколько до нее было разговоров, споров, почти скандалов! Членов записалось, как говорят, несколько сот. Был выпущен многообещающий и громогласный циркуляр (общий) и другой — «к публике», в частности (последний даже на красной бумаге и в стиле революционной прокламации с пестрящим жирным шрифтом и тучей восклицательных знаков).
Но гора родила мышь. «По недостатку места» на выставку попал самый жалкий процент членов. А главное «молодежь» почти отсутствовала, что не вполне благоприятно возмещалось несколькими художниками с именами и даже с профессорскими титулами. Но выставка явилась все же мюнхенским продуктом, берлинцев все-таки «подсидели», и... наша критика восхитилась. Бранили только одного молодого художника. Но ведь недаром же только один он и был интересен.
Разумеется, ни для кого не новость, что на выставке без жюри должно быть много негодного и даже больше всего — негодного. Но плохое плохому рознь. Если это «плохое» почти без исключения заключено в готовую форму, выражено весьма умелой техникой, если оно свидетельствует о необыкновенной внешней зрелости и о безусловной внутренней пустоте, то делается грустно, страшно, мучительно.
В силу различных причин эта внешняя «готовность» ни к чему не нужной формы стала бичом мюнхенского искусства. Надо «уметь» — вот к чему только и стремится молодой художник. Недавно я был приглашен осмотреть графическую выставку, устроенную в мастерской несколькими совсем «молодыми». И вот, не успел я войти на эту внешне мило устроенную выставку, как был подавлен со всех стен и столов кричащими, навязчивыми, готовыми, утонченно-трафаретными формами, за которыми не было ничего. Это похоже на веселую, светлую гостиную, в которой ждешь встретить интересных, нужных людей и в которой нет ни одного живого человека, а только отлично сделанные, отлично одетые восковые куклы. Делается страшно, как в кошмаре. Прежде всего хочется уйти.
Нигде не создана с такой последовательностью, с такой добросовестностью страшная карикатура искусства, как в Германии. Немецкий народ (конечно, только в лучшей своей части сильный духом и глубиной
