Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг. - Элиас Лённрот
Так прошла большая часть ночи. Возвратившись домой, я ждал продолжения праздника, но поскольку на этом, по всей видимости, он и закончился, то я, уставший от бодрствования в предыдущие ночи, с удовольствием лег в постель и на следующий день проснулся поздно. Вспоминая вчерашний праздничный вечер, я хотел узнать, откуда возник обычай жечь «kokko». Смысл и значение его, видимо, забыты современными финнами, хотя сам обычай сохранился. Полагаясь отчасти на догадки, можно заключить, что главная цель сжигания костров нашими предками — это жертвование божествам, прежде всего тем, что влияли на урожай, обеспечивали уловы, и не в меньшей мере тем, что покровительствовали охоте. В старину, как известно, в костер складывали старые луки и стрелы, а ныне, случается, кладут поломанные ружейные приклады. Все это отдается " kokko», который взлетает ввысь на огненных крыльях и с благодарностью возвращает небесным покровителям полученные когда-то ценности. По представлениям финнов, орел поднимается выше всех птиц. Как поется в песне: «Из птиц ни одна не летит так высоко, как kokko».
Трудно сказать, только ли на Иванов день наши предки жгли костры или это происходило и в другое время. На моей родине, в Карьялохья, сказывают, что когда-то жгли костры, совершая примерно такой же обряд, в ночь на троицу, но позже якобы власти наложили на это запрет, и нынешняя молодежь уже не помнит об этом. И только старики еще вспоминают те времена, когда жгли хелавалкиа — троицкие огни. Похоже, что у наших предков, как и у финнов в более позднее время, подобное зажигание огней не было приурочено к определенному дню. Если у древних финнов это было обрядом жертвоприношения, то при кочевом образе их жизни возникала необходимость чаще жечь «kokko». При перемещениях с места на место им становилась ненужней, например, борона и они жертвовали ее богам. Если же ломался лук, то и ему находилось достойное, по их мнению, применение. Если же они оставляли берег реки и не брали с собой лодок, их тоже отдавали в дар " kokko», чтобы он отнес все небесным божествам. Примерно так я представляю себе происхождение обычая жечь " kokko».
Но кто из нашего сегодня может пробиться через мрак прошлого и провозгласить: «Я нашел правильный путь». Мне хотелось бы одного: в канун Иванова дня побывать всюду, где только можно, чтобы познакомиться с обычаями своего отечества. Ведь всем известно, сколь они различны в разных местах.
В наших краях, например, в ночь на Иванов день обычно предсказывают будущее. С этой целью следует подняться на крышу трижды перемещенного дома либо на камень, который никогда не сдвигали с места. Полагалось сидеть там неподвижно и ждать видений, по которым затем предсказывали будущее. Девушки обычно надеются, что им привидится суженый, — чем же еще может быть озабочено девичье сердце! Старым женщинам хочется узнать, будет ли грядущий год благоприятным для коров и прочего скота. Кого-то интересуют иные дела. Но чтобы обрести уверенность в том, что никакие ведьмы и злые духи не помешают делу, накануне вечером с псалтырем в руках надо девять раз обойти дом или камень против солнца.
В детстве и я сиживал с друзьями на крыше, будучи твердо убежден, что узнаю свое будущее; и подростком, уже не столь уверенным в этом; и позже, почти разуверившись в реальности появления видений, я все же сидел рядом с другими, наблюдая за проказами деревенских парней, ради забавы стращавших тех, кто сидел на крыше. Они подчас появлялись в белом одеянии, особенно в таких местах, где собирались девушки, и всячески разыгрывали их. Порой парни изображали привидения, да так похоже, что девушки принимали их за настоящие видения.
В такие ночи особенно удается всевозможное колдовство. И если пасхальная ночь благоприятствует ведьмам завораживать скот, то ночь на Иванов день помогает мужчинам-колдунам, которые надеются переместить урожай с чужого поля на свое. С этой целью они идут на поле, которое хотят лишить изобилия, заключают в охапку колосья, не вырывая их из земли, затем возвращаются на свое поле и сеют на нем невидимое жито. Но не буду перечислять все суеверия и обычаи, к которым обращаются в Иванов день в моих родных краях.
Переночевав в доме, где справляли свадьбу, я на следующее после Иванова дня утро отправился со своим попутчиком Каттилусом к нему домой — там оставались моя сумка и прочие вещи. Каттилус рассказал мне забавную историю. Я уже говорил, что по пути в Потоскаваара заходил в один дом спросить дорогу к Каттилусу. Там, оказывается, меня приняли за беглеца и вообразили, что я веду за собой большую шайку с тем, чтобы ограбить дом Каттилуса, так как было известно, что у него имеются кое-какие сбережения. К тому же, как на грех, случилось так, что по дороге к дому Каттилуса я присел в тени берез и заиграл на флейте. Это утвердило их подозрения — они решили, что я подаю сигнал остальным. Соседи были уверены, что на следующий день от дома Каттилуса не останется ничего, кроме голых стен. Опасаясь худшего, хозяин дома на следующее утро отправился к Каттилусу, чтобы убедиться во всем воочию. Но как же он сконфузился, увидев на столе мои бумаги и книги и меня, совершенно спокойно сидящего с домочадцами за завтраком. Этот рассказ позабавил меня, но и огорчил, возможно, меня и раньше опасались, хотя я не хотел бы вызывать у людей чувство недоверия к себе.
Получив истинное наслаждение от гостеприимства в Потоскаваара, я в тот же день отправился в поповскую усадьбу в Тохмаярви. Чтобы не навлекать на себя подозрений, подобных тем, что сложились у крестьянина из Потоскаваара, и чтобы не нарушать покоя и праздничного веселья этих доброжелательных людей, я редко где останавливался, а если все же заходил в дом, то предусмотрительно оставлял свое ружье в сенях. Здесь, похоже, не принято в этот день украшать избы ветками рябины, черемухи, березы и т. д., как в наших краях. По крайней мере, куда бы я ни заходил, я не видел этого.
По дороге в Еухкола со мной произошел досадный случай. Миновав луг, я вышел к ручью, через который были переброшены круглые бревна. Когда переходил ручей, нога соскользнула
