Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места - Сета Лоу
Ил. 3.1. Кафедральный собор и Темпло Майор в Мехико (Джоэл Лефковиц)
Таким образом, в фокусе концептуальной рамки социального производства пространства оказываются общественные, политические и экономические силы, которые осуществляют формирование пространства, а также воздействие пространства как социального продукта на социальное действие. Такой подход предполагает междисциплинарность, которая привела к появлению новаторских работ марксистских и культурных географов (Smith 1990, Harvey 2003, Mitchell 2008), социологов города (Zukin 1991, Logan and Molotch 1987, Brenner and Theodore 2002), историков архитектуры и урбанизма (King 1980, Blackmar 1979, Rosenweig 1979, Hayden 2002, 2003), антропологов (Peattie 1970, Kuper 1972, Rabinow 1989, Holston 1989, Rotenberg 1995, Pellow 2002, Low 2000 / Лоу 2016).
Для анализа искусственной (антропогенной) среды современные этнографы используют ряд теоретических и методологических интерпретаций социального производства. Все они могут быть в широком смысле названы «научными школами», хотя подобное определение может преувеличивать их целостность и отношения друг с другом. К этим «школам» относятся: 1) социальная история и развитие искусственной среды, 2) политическая экономия пространства, 3) социальное производство, воспроизводство и сопротивление и 4) социальный контроль и пространственная гувернаментальность (governmentality) (ей посвящен отдельный подраздел ниже в этой главе). В каждом из этих направлений делается акцент на особых способах фреймирования проблем с соответствующими выводами методологического характера, однако все они подразумевают анализ траекторий формирования материальной среды под воздействием исторических, политических и экономических сил. В рамках каждого из этих подходов осуществляется критическое рассмотрение того, каким образом и почему возникает или исчезает то или иное пространство (место), а затем при помощи результатов этого исследования происходит проблематизация якобы нейтрального и естественного характера отдельных искусственных сред, пространственных форм и рукотворных разновидностей социального неравенства.
В этой главе мы обратимся к перечисленным направлениям, обозначив теоретические и методологические доминанты каждого из них. Также будет вкратце рассмотрено несколько этнографических исследований, которые иллюстрируют применение данных подходов, а кроме того, на помощь читателю могут прийти дополнительно упоминаемые в этой главе работы. В заключительной части обзорного раздела упомянутые четыре подхода интегрируются в рамках двух более подробных этнографических примеров.
Подходы к социальному производству пространства
Социальная история и развитие искусственной (антропогенной) среды
Социальное развитие искусственно застроенной среды предполагает исторический и архитектурный подходы к этнографическому изучению пространства и места. Энтони Кинг, один из первых сторонников этого подхода, исходил в своих исследованиях из конкретных зданий, однако его догадка, что «здания, а фактически и вся застроенная среда представляют собой, по сути, социальные и культурные продукты» (King 1980: 1), заодно выступает и каркасом для понимания пространства и места. Кинг выступает против экологического и культурного детерминизма, господствующего в области истории архитектуры, вместо этого предполагая, что искусственная среда социально производится сложными политическими и конкретно-историческими способами:
Здания являются порождением социальных нужд и несут в себе различные функции: социальные, политические, религиозные и культурные. Их размер, внешний вид, расположение и форма предопределяются не просто физическими факторами, такими как климат, материалы или топография, но и присутствующими в обществе идеями, формами экономической и социальной организации, распределением ресурсов и власти, занятиями и верованиями, а также ценностями, преобладающими в социуме в конкретный момент времени (King 1980: 1).
По мере развития общества появляются новые здания, а старые ветшают – тем самым общество производит здания, которые сохраняют и/или укрепляют его социальные формы.
Исследователи архитектуры колониализма также обращаются к взаимоотношениям между формой застройки и современной мировой системой и глобальной экономикой (King 1976, 1984; Buchli 2013 / Бюхли 2017). Глобальные городские системы интегрировались при помощи архитектуры и пространственных отношений, внедрявшихся в рамках испанских, португальских, британских, французских, голландских и американских планов развития инфраструктуры и стратегий управления колониями. Колониальное пространство и архитектура функционировали одновременно в качестве производителя и продукта, предопределяя специфику новых пространств и способствуя новым экономическим, социальным, политическим и культурным практикам.
Историки городов, использующие феминистские и марксистские теории, критикуют капиталистические и основанные на гендерных предрассудках интенции конкретных пространственных форм и типов застройки. Например, в специальном выпуске издания Radical History Review прослеживается социально-политическое развитие жилья (Blackmar 1979) и парков (Rosenweig 1979) в США с целью выявить идеологические цели их социальной эволюции. Основанный на категории гендера анализ пространства дома и дизайна жилья, предпринятый Долорес Хейден (Hayden 1981, 2002, 1995), ее же феминистская история труда и семейной жизни, а также исследования, посвященные уничтожению ландшафтов, связанных с рабочими, отражают убежденность Хейден в необходимости восстановления этих пространств путем документирования их социальной истории и возвращения материальных свидетельств их существования при помощи проектов в области публичной истории.
Социальная история и архитектурное развитие того или иного общества или культуры также исследовались в рамках этноистории жилья и дома (Behar 1986, Low and Chambers 1989, Birdwell-Pheasant and Lawrence Zuñiga 1999, Rodman 2001, Pellow 2002). Например, в «археологии дома» (Behar 1986: 55) обнаруживается, каким образом сельские социальные отношения воспроизводятся в пространственной близости и моделях наследования в процессе эволюции деревенских домов в Испании. Сравнительная этнография «мест и услуг», связанных с жильем, которое было построено государством или возведено в рамках самозахвата после землетрясения в Гватемале 1976 года, раскрывает, каким образом разные социальные истории жителей порождали отдельные типы домов (Low 1988). Этноистория одного жилого комплекса в столице Ганы Аккре, основанная на семейных генеалогиях и анализе планировки жилья, демонстрирует, как маргинализированные мигранты из народа хауса выстраивают социальные и пространственные институты, способствующие «легитимации их поведения и постепенному повышению доверия к их традициям» (Pellow 2002: 7). На Новых Гебридских островах взаимосвязи британского колониального пространства и чувства дома зафиксированы при помощи исторических описаний дизайна и меблировки колониальных построек (Rodman 2001). Отслеживание практик сохранения исторического наследия у латиноамериканских мигрантов позволяет понять трансформацию фасадов их жилья в Лос-Анджелесе (Lawrence-Zuñiga 2016). Это лишь немногие примеры из массива этнографических исследований, в которых делается акцент на социальном развитии жилья и пространственных отношениях в доме как основах для понимания преемственности, конфликта и кооперации в сообществе, а также как основах для политического действия.
Изучение социальной истории и развития искусственной среды дает базовое понимание эволюции архитектурной и пространственной формы, раскрывая ее идеологические, политические и экономические подоплеки. В следующих трех главках будут рассмотрены другие концепции социального производства, которые включают это базовое представление об историческом и социальном развитии, но в то же время делают акцент на иных теоретических формулировках.
Политическая экономия пространства
Если исследования в области социальной истории документируют способы
