Андрей Ястребов - Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности
Скоро наш юноша, воспитанный женщинами в неясности ориентиров, непроясненности понятий, сам стал отцом. Отправил жену в роддом, негуманно отметил с друзьями, проснулся, опохмелился, оглянулся вокруг, вспомнил лермонтовскую «Думу», сплюнул, развернулся, а потом услышал он истошный крик: «Товарищ, поутру объявили перестройку, иди посмотри, сколько у тебя отцов „шестидесятников“».
Самый главный вопрос: «Кому он нужен, этот Пушкин?»
А теперь настало время задать один совсем не праздный вопрос: для какого поколения нужно сегодня создавать новый проект культуры? Кому он нужен, этот Пушкин?
Для поколения Х? Абсурд! Оно и так чему-то научено. Скоро ему на пенсию.
Для поколения Y. О-о-о нет! Оно профукано. Оно уже разобралось, что ему нужно.
Беби-старикам тут не место. И отцам по имени Х тоже
«Лет ит би, лет ит би-и-и-и…»
…а потом услышал он (теперь можно идентифицировать: представитель поколения Х) истошный крик: «Товарищ, поутру объявили перестройку, иди посмотри, сколько у тебя отцов „шестидесятников“»…
Когда развалился Советский Союз, тотчас объявилась армия победителей – ЦРУ, Госдеп, «шестидесятники»… Два-три слова о «шестидесятниках», грустных слова. Да они что-то писали, но непременно «в стол», они много говорили, но в основном когда было разрешено говорить. Их жалко: столько слов сказано ими «в стол» и «под занавес». Сколько ненужных слов. Сколько обольщений.
«Шестидесятники» были тупиковой ветвью поколенческой модели преемственности. Они описывали ушедшую натуру – некие страхи, некие смутные идеалы, которым, по их собственным уверениям, соответствовали только они. Да, они говорили и говорили, но они не имели в запасе ни одной идеи, которую можно было предложить в качестве рецепта на завтра.
История «шестидесятника» печальна. В нашей стране почти все печально. Жил да был будущий «шестидесятник», стиляжничал, хипповал по-местному с советским акцентом, читал книжки, даже запрещенные, сам пописывал стихи, вдохновенно подпевал «Лет ит би, лет ит би-и-и-и…», проповедовал на кухне, а потом герой пьесы «Взрослая дочь молодого человека» «вечно молодой „шестидесятник“» обнаружил, что у него взрослая дочь, которая живет по каким-то непонятным принципам.
В перестройку экс-молодой «шестидесятник» объяснил дочери, что он главный автор крушения СССР, но слова его были не очень убедительны. Потому что он не знал, что делать теперь, после развала всего, что придавало смысл и значимость его смутным страхам и ожиданиям. Принялся он активно пропагандировать демократию, средний класс, права человека, не имеющие к постсоветской реальности ни малейшего отношения, потому что все эти громкие слова и словосочетания были цитатами из другой идеологии, которая уже сама не знала, как от них отделаться.
Что же успели «шестидесятники»? Вопрос, далекий от праздности. Ответ таков: они, кухонными ночами ругающие власть, создали гуманитарную модель образования, угодную Советской власти. Тысячи и тысячи школьных учителей, преподавателей вузов, работников системы Академии педагогических наук, ИМЛИ и т. д. исправно паслись и охотились в угодьях великой классической русской литературы.
Именно «шестидесятники» писали многочисленные книжки и предисловия к многочисленным книжкам, в которых доказывалось величие русской классики и бездуховность Америки.
Именно они превратили Пушкина в набор идеологических штампов и эмоциональных психотипов.
Именно они превратили курс школьного и вузовского преподавания литературы в спиритическую лавочку, в которой при желании можно было отыскать все что угодно. Нужна была народность – вдосталь, от красного сарафана до духа крестьянского. Критику хотите – извольте: начиная с Пушкина все писатели только и делали, что обрушивались, ругали, не соглашались. Гуманизм – да запросто: «милость к падшим», далее везде и от всех. Литература была превращена в главный этаж идеологии, на котором останавливались все лифты. Там был организован музей литературной славы бунтаря Пушкина, великого печальника Лермонтова, «русских женщин» Некрасова, и конечно же были галереи «маленького человека» и «лишнего». Любая писательская обмолвка, случайная оговорка, выдержка из писем – все шло в дело. Все вставлялось в учебники, в методички, в сознание читателя.
Для тупого и настойчивого засевания мозгов идеологическим Пушкиным, были изобретены методисты-«шестидесятники». Стало мало истории русской литературы, возникла потребность в методике преподавания русской литературы, чтобы не было и так и сяк понимания, чтобы было только этак. Именно «шестидесятники» превратили преподавание литературы в шаманско-алгебраическое пространство псевдоаналитической мысли, где все было выверено «народностью», «гуманизмом», что в сумме, как ни крути, означало партийность.
Именно «шестидесятниками» были созданы глянцевые портреты писателей, которые только и делали, что критиковали, редко дружили, иногда любили, но с утра до поздней ночи думали про народ. Если кто-то не подходил под статус художника слова, но при этом был добротным пересказчиком правильных идей, из него делали писателя. Это о Чернышевском. Это опять и опять о «партийности», «народности» и «гуманизме».
Всему и всем были даны объяснения и описания, которые на самом деле ничего не объясняли и не описывали, но сопровождались эпитетами, покрепче, позадористей – про «народный», «гуманистический», «партийный». Идея была дивно хороша в своем убожестве. Этой идеей школа до сих пор пользуется.
А затем, после перестройки, именно от «шестидесятников» школьники узнали всю правду про Сталина, репрессии, протест, проститутку и наркомана. Случилась в школе грустно-печальная история: классическую литературу сегодня изучают в концептуальном поле: «бунтарь» – «великий печальник» – «народность» – «гуманизм» и т. д., а когда доходят до ХХ века, тут – раззудись плечо: Сталин – наркоманы.
И выставляют деткам отметки за прилежное усвоение принципиально абсурдного материала.
Будь жив Ионеско, он поставил бы российским учебникам по литературе жирную двойку. Как и поколению, которое не озаботилось передать кому-нибудь пресловутую лиру преемственности и порвало на этой лире все струны, аккомпанируя до боли отечественным словам: «Лет ит би, лет ит би-и-и-и…»
Жалко их. Всех жалко…
...МЫСЛИ НА ЛЕСТНИЦЕ
САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ОТВЕТ!
Ответ на вопрос «Кому нужен Пушкин, на кого будет работать Пушкин?» – безальтернативен: для поколения Z. О нем пока мало что известно.
Но в силах поколения Х и Y сделать так, чтобы о нем было известно следующее: поколение Z взяло и полюбило Пушкина.
Но на пути этой любви, на пути реализации проекта «Пушкин для поколения Z» много преград, главная из которых возведена беби-бумерами.
«Лет ит би, лет ит би-и-и-и…»
Человек без свойств как Герой нашего времени
И теперь, здесь, в этой скучной крепости, я часто, пробегая мыслию прошедшее, спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?..
М. Ю. Лермонтов, Герой нашего времени
Даже у человека без свойств есть отец, обладающий свойствами.
Р. Музиль, Человек без свойств
Куда я себя готовлю? чего я жду от будущего?..
М. Ю. Лермонтов, Герой нашего времени
Мышечная работа обывателя, который спокойно ходит целый день по своим делам, значительно больше, чем мышечная работа атлета, который раз в день выжимает огромный вес; это доказано физиологически, и, значит, мелкие обыденные усилия в их общественной сумме и благодаря тому, что они поддаются этому суммированию, вносят в мир, пожалуй, больше энергии, чем героические подвиги; героический подвиг представляется даже крошечным, как песчинка, с помпой водружаемая на гору.
Р. Музиль, Человек без свойств
Герой нашего времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии.
М. Ю. Лермонтов, Герой нашего времени
Социальный, психологический, ментальный конфликт поколений в России рубежа XX—XXI веков
...РЕЧЬ ДЛЯ ЛИФТА
Едут беби-бумер с Игреком в лифте, беби-бумер с бодрой игривостью заявляет:
– А вы знаете, что две самые древние профессии – это журналистика и проституция.
Игрек, не отрываясь от «Гарри Поттера»:
– Самая древняя профессия не проституция и не журналистика, а живопись. Достаточно вспомнить о наскальных рисунках.
Режим вынужденной кооперации
Бета-победители и по инерции поколение Х жили в мире вынужденной кооперации: идеология формировала ментальные страхи и призывала объединиться против угрозы внешнего насилия, опасности всемирной катастрофы, против падения духовности. Поколения жили с ощущением необходимости сплотиться, непременно против кого-то. Как тут не вспомнить театральный трюизм: «Против кого дружить будем?»
