Екатерина Глаголева - Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения
Путник был беззащитен перед силами природы; переночевать на постоялом дворе или чьем-то сеновале считалось удачей, потому что селения были редки, и часто темнота застигала человека в поле или в лесу. Дороги зачастую были только «направлениями», риск заблудиться в лесу или угодить в болото был велик. Мало того, на путешественника могли напасть дикие звери или разбойники. Поэтому странствующие студенты предпочитали отправляться в дорогу целой компанией — так было безопаснее и веселее.
В пути они не придерживались практически никаких моральных норм, потому что нужно было выжить любым способом. Нашествие студентов становилось сущим бедствием для трактирщиков и держателей постоялых дворов, потому что грозило неприятностями и убытками и хозяину, и его постояльцам. «Орды Тамерлана не производили таких опустошений, как они, — пишет исследователь жизни испанских вагантов Хулио Монреаль. — Они могли среди ночи напасть на курятник, или на кладовую трактирщика, или на какой-нибудь дом по соседству, и лучше бы стая лис ворвалась на птичий двор, чем шайка студентов. В кладовых они хозяйничали так, как не удалось бы всем монастырским котам вместе взятым: ни одна связка колбас, ни один окорок не укрылись бы от их прожорливости, и Одиссей не проявил столько же хитроумия, чтобы ввести греков в Трою, сколько они, чтобы стащить съестное из самых укромных уголков».
Справедливости ради надо сказать, что студенты, чтобы раздобыть себе пропитание, не только воровали, но и пытались прокормиться честным путем. Например, Диего Торрес Вильяроэль (1693–1770), обошедший в XVIII веке Испанию и Португалию, играл на музыкальных инструментах, пел и танцевал, даже участвовал в корриде. Наконец он вернулся в свою альма-матер — университет в Саламанке — и занял там кафедру профессора математики.
В разные времена власти разных стран издавали суровые законы против бродяжничества и нищенства, а голодные, одетые в лохмотья студенты, перебивавшиеся подаянием, выглядели весьма подозрительно.
В 1778 году Филипп Пинель[16] и некий молодой англичанин отправились из Монпелье в Париж пешком, закинув за спины мешки со скудными пожитками. По дороге путники без документов показались подозрительными одному бальи, который велел их арестовать.
С Михаилом Ломоносовым произошло еще более замечательное приключение, о котором рассказывается в академической биографии создателя Московского университета, написанной М. И. Веревкиным (1784). Во время странствований по Германии в 1740 году он чуть не сделался солдатом прусской армии:
«Миновав Диссельдорф, ночевал поблизости от сего города, в небольшом селении, на постоялом дворе. Нашел там прусского офицера с солдатами, вербующего рекрут. Здесь случилось с ним странное происшествие: путник наш показался пруссакам годною рыбою на их уду. Офицер просил его учтивым образом сесть подле себя, отужинать с его подчиненными и вместе выпить так ими называемую круговую рюмку. В продолжение стола расхваливана ему была королевская прусская служба. Наш путник так был употчеван, что не мог помнить, что происходило с ним ночью. Пробудясь, увидел на платье своем красной воротник; снял его. В карманах ощупал несколько прусских денег. Прусский офицер, назвав его храбрым солдатом, дал ему, между тем, знать, что, конечно, сыщет он счастье, начав служить в прусском войске. Подчиненные сего офицера именовали его братом.
„Как, — отвечал Ломоносов, — я ваш брат? Я россиянин, следовательно, вам и не родня…“ — „Как? — закричал ему прусский урядник, — разве ты не совсем выспался или забыл, что вчерась при всех нас вступил в королевскую прусскую службу; бил с г. порутчиком по рукам; взял и побратался с нами. Не унывай только и не думай ни о чем, тебе у нас полюбится, детина ты добрый и годишься на лошадь“.
Таким образом сделался бедный наш Ломоносов королевским прусским рейтаром. Палка прусского вахмистра запечатала у него уста. Дни через два отведен в крепость Вессель с прочими рекрутами, набранными по окрестностям.
Принял, однако же, сам в себе твердое намерение вырваться из тяжкого своего состояния при первом случае. Казалось ему, что за ним более присматривают, нежели за другими рекрутами. Стал притворяться веселым и полюбившим солдатскую жизнь…
Караульня находилась близко к валу, задним окном была к скату. Заметив он то и, высмотрев другие удобности к задуманному побегу, дерзновенно оный предпринял и совершил счастливо.
На каждый вечер ложился он спать весьма рано; высыпался уже, когда другие на нарах были еще в перьвом сне. Пробудясь пополуночи и приметя, что все еще спали крепко, вылез, сколько мог тише, в заднее окно; всполз на вал и, пользуясь темнотою ночи, влекся по оному на четвереньках, чтобы не приметили того стоящие на валу часовые. Переплыл главный ров… и увидел себя наконец на поле. Оставалось зайти за прусскую границу. Бежал из всей силы с целую немецкую милю. Платье на нем было мокро».
Одному отправляться в дорогу было заведомо опасно; всегда лучше иметь надежного попутчика, предпочтительно знающего дорогу и обычаи тех мест, куда ты направляешься, или просто порядочного человека, на которого можно положиться.
Известный врач и профессор Базельского университета Феликс Платтер (1536–1614) оставил красочный рассказ о своих юных годах, подробно описав и свои путешествия. В 15 лет отец отправил его учиться медицине во Францию, в Монпелье. Медлить с отъездом было нельзя — в Базель пришла чума; но именно поэтому лионские купцы, возвращавшиеся с Франкфуртской ярмарки, под покровительство которых Платтер-старший собирался передать сына, решили объехать город стороной. По счастью, один парижанин по фамилии Робер направлялся в Женеву через Базель; договорились, что Феликс поедет с ним.
Отец купил ему лошадку за семь крон, положил в узел из клеенки две рубашки и несколько платков, тщательно зашил в камзол сына четыре золотые кроны и вручил на дорогу три кроны мелочью, предупредив, что все деньги на его снаряжение взяты в долг.
В путь выехали в воскресенье 9 октября 1552 года в девять утра. Мать плакала, не чая вновь увидеть единственного сына, ведь ему столько лет придется провести на чужбине. К тому же она боялась, что Карл V, осадивший Мец, сотрет Базель с лица земли и мальчику будет некуда возвращаться. Отец провожал Феликса пару миль. В тот же день их служанка свалилась от чумы, которая произвела большие опустошения на их улице.
Сын школьного учителя, а не дворянина, Феликс не привык к верховой езде. Вечером первого же дня его лошадь упала, и он ударился о камень, но, к счастью, не расшибся. Спускаясь по лестнице, он зацепился за ступеньку шпорами и скатился кубарем. Его спутник Томас Шепфиус, также отправлявшийся учиться на врача, был постарше, но оказался таким же горе-кавалеристом: его приходилось ждать, потому что он вечно плелся где-то сзади. Выяснилось, что его надули барышники, всучив никуда не годную лошадь. Она быстро захромала, и Томасу приходилось большую часть пути идти пешком. От своей клячи он избавился, продав за жалкие гроши.
Ночевали на постоялых дворах в деревнях, где было тесно, шумно и не продохнуть от дыма, или в городских гостиницах, где, конечно, было почище, но и дороже.
Через четыре дня путники заблудились ночью в густом тумане. В деревушке, на которую они каким-то чудом набрели, их отказались пускать на ночлег, но один местный житель согласился проводить их через лес. Здесь начинается история, которая пригодилась бы автору приключенческого романа. Провожатый привел трех путешественников на скверный постоялый двор посреди леса, который держала какая-то женщина. Собственно, это был даже не дом, а продуваемый всеми ветрами одноэтажный сарай, состоявший из общей комнаты и каморки. В зале с камином стоял длинный стол, за которым сидели савойские крестьяне и нищие, ели жареные каштаны с черным хлебом и запивали молодым вином. Делать нечего — пришлось остаться, хотя у хозяйки не было ни постелей, ни конюшни. Лошадей пристроили в хлеву, не расседлывая, а сами подсели к бродягам. Вид у них был совершенно разбойничий, но, по счастью, они перепились и заснули у очага. Проводник ушел спать на сеновал, а путники забаррикадировались в каморке, подперев дверь кроватью и закрыв ставни. Вынули из ножен рапиры и положили на стол. Спать никто и не думал. Напряженно вслушивались в тишину, вздрагивая от каждого шороха. Наконец нервное напряжение сделалось невыносимым; они решили бежать, благо заплатили хозяйке еще с вечера. Отодвинули кровать, осторожно пробрались в общий зал — все спят.
Тут пришел проводник и предупредил Робера (он единственный из всей компании понимал по-французски): бродяги договаривались рано утром подстеречь их в лесу и ограбить. Но они еще крепко спали, когда путники покинули негостеприимные стены за три часа до рассвета. Проводнику пообещали щедрую награду, если он выведет их к Лозанне проселком. На счастье путешественников, он оказался честным малым.
