Александр Жабинский - Другая история литературы. От самого начала до наших дней

«В компиляцию Гвидо из Пизы вошли также труды Исидора Севильского, старые латинские путешествия, обработки историй об Александре Великом Псевдо-Каллисфена, легенды о разрушении Трои, неполный пересказ «Энеиды», «Римская история» Павла Диакона».

И Александр Македонский, и «Энеида» Вергилия относятся к линии № 6. Потому и автора компиляции надо относить к линии № 6, ибо никого в ней нет, кто был бы выше линии № 6. Гвидо из Пизы – компилятор XIV века, и хронологизировать его надо по «византийской» волне.

Тут мы снова возвращаемся к «расхищенной» истории Византии.

Традиционная история говорит нам:

«Латинская литература Италии передала XIII и XIV столетиям знания, пусть и несовершенные, античной культуры (после их полного забвения в VI–XI веках?) и спасло от забвения народные легенды «мрачного Средневековья».

Вот в чем была цель создателей всей цепи «возрождений» X–XII веков! Спасти от забвения не высочайшие достижения культуры XIII – начала XIV века, а прежде всего легенды «необразованной» Европы, утвердить приоритет ее литературы перед Византией, писатели которой первыми прошли этот путь. Вообще ликвидировать историю Византии!

Это в значительной степени удалось из-за разной специализации разных ученых. Один изучает Древнюю Грецию, другой – Византию. Один – литературу, другой – живопись. Один – религиозные сюжеты, другой – эротические. Если же свести эти знания воедино, получим цельную, последовательную и непрерывную историю.

Древнегреческий сатирик Лукиан (120–190 н. э., линия № 8) в «Диалогах гетер» дважды упоминает писателя VI века н. э. Аристенета (линия № 6), жившего якобы через 400 лет после его смерти. Для нас это еще не является доказательством хронологической ошибки, поскольку отдельный факт – не доказательство, ведь мы частенько встречаемся с позднейшими вставками в старинные тексты. Доказательной хронологическая ошибка станет тогда, когда мы найдем подтверждения своим выводам, рассмотрев подробнее ситуацию в культуре по этой линии № 6.

Существует стереотипное представление о византийской литературе как о сухой, назидательной и аскетичной. Оно настолько въелось в сознание, что автор предисловия к книге «Византийская любовная проза» С. Полякова была вынуждена специально пояснить читателю, что он встретит здесь «свободу мироощущения, не скованную христианской религией и моралью, где господствует не Христос, а Эрот». Произведение Аристенета – роман типа того, что писал позже А. Моруа («Письма к незнакомке»), – он тоже выполнен в виде писем. Приводим отрывок переписки двух подруг.

«Мы, милая, знаем о любовной страсти друг друга. Ты жаждешь моего мужа, а я безумно люблю твоего раба. Что делать? Как каждой из нас найти удобный выход, чтобы удовлетворить свое желание? Знай, что я молила Афродиту дать мне совет, как быть, и богиня тайно вдохнула в меня мысль, которую я доверяю тебе, Миррина, чтобы ты ее следующим образом выполнила. Сделай вид, что очень рассердилась на своего раба, владыку моей любви, и с побоями прогони из дому, но, ради богов, бей осторожно, соразмеряя свои удары с силой моей страсти. Красавиц Евктид, разумеется, побежит ко мне, приятельнице своей хозяйки; тут я сейчас же пошлю к тебе мужа, якобы для того, чтобы он молил госпожу за раба, прямо-таки вытолкаю его с этим поручением. Таким образом, каждая из нас получит своего любимого и сумеет, руководствуясь Эротом, спокойно и без помех воспользоваться выпавшим ей счастьем. Но как можно дольше растяни свои любовные радости, чтобы мне тоже подольше насладиться. Прощай, и перестань оплакивать раннюю смерть своего мужа: судьба взамен посылает тебе в возлюбленные моего».

Нужно сказать, что Аристенета довольно долго относили к древнегреческим временам, пока «выработанный Винкельманом в его «Истории искусства древности» идеал не развенчал позднегреческую культуру». Что значит эта фраза литературоведа? А значит она следующее: никакой последовательной истории литературы не существует; историки, опираясь на созданную ими же самими хронологию, назначали даты рождения как произведениям, так и авторам, как хотели, еще в XVIII веке. А впрочем, и в XIX тоже.

После Аристенета и вплоть до XII века, относящегося (будем ли удивляться?) к той же линии № 6 «византийской» волны, нет в византийской литературе эротической прозы такого же уровня. Только в XII веке, как пишут литературоведы, «византийское возрождение широко открыло двери[98] античной языческой тематике». Скажем, эротические сцены следуют одна за другой в «Повести об Исминии и Исмине» Евматия Макремволита.

Но если мы находим в Византии не только религиозные тексты, но и эротические, а как известно, были здесь также исторические работы, то могли появляться и вообще любые тексты. В таком случае перед нами не какой-то «урезанный» в силу идеологических причин пласт культуры, а пласт полноценный. А при наличии полноценной литературы должно было тут быть соответствующее изобразительное искусство, включающее и эротическое. А его нет.

И только наша хронология позволяет его обнаружить. Это – то самое «древнегреческое» искусство, хорошо известное, надо полагать, и сатирику Лукиану, который сам письменно сознался, как мы сообщали вам пятью абзацами ранее, в своем знакомстве с творчеством эротического византийского писателя Аристенета.

Литература Древнего Востока

Так называемая литература Древнего Востока – составная часть литературы Византийской (Ромейской) империи, ведь саму империю составляли многие, ставшие затем самостоятельными страны Азии и северной Африки. Конечно, возникла и развилась литература этих стран ни в какой не древности, а одновременно с европейской; первенство в развитии может быть обнаружено только для литератур на египетских и греческом языках; и кстати, становится ясным, что многие знаменитые произведения («Рамаяна», сказки «1001 ночь») инспирированы европейцами.

Материала, чтобы показать это, накопилось столько, что хватит на отдельную книгу, – но у нас на подробный разбор этой темы уже нет места. Поэтому ограничимся лишь несколькими примерами да обзором мнений литературоведов, взятых в основном из Истории всемирной литературы.

Как известно, первым взялся анализировать произведения литературы ради выяснения хронологических приоритетов Н. А. Морозов. В одной из рукописей[99] он пишет:

«Действительно ли всякая банка с кильками, на которой написано «Made in England», сделана в Англии, а не в Риге? Или всякая тетрадь, о которой говорят, что она найдена в Персии, действительно из Испагани, а не из Испании?

Возьмите любую из средневековых повестушек, перенесите место действия их из Севильи в Багдад, переведите имена героев и героинь по их значению на язык Корана; вместо слова Бог напишите Аллах, а слово вуаль, под которым героиня идет по улице Мадрида на свидание с возлюбленным, замените равнозначным с ним восточным словом чадра, и вы получите зеркальное отражение восточных рассказов, которым приписывают азиатское происхождение».

Как же показать, что подобные «восточные рассказы» сделаны не в Париже? Прежде всего, это можно было бы установить, найдя в них такие подробные и точные описания местностей, какие описаны европейскими путешественниками и географами. Но именно таких деталей мы и не встречаем в восточной беллетристике. Все местности восточных поэм и повестей чисто фантастические, все их знаменитые города – Дели, Лахор, Багдад, Басра – не имеют ни одной улицы, ни одного дворца, ни одной площади, похожей на те, какие имелись там в реальности, – ни в описании, ни по названию. А ведь это прямо свидетельствует об их возникновении где-то далеко от сцены рассказываемых событий!

За местное происхождение могла бы, кроме географических деталей, свидетельствовать многочисленность рукописей, найденных в данной стране. Это было бы даже совершенно неизбежно, если б таким произведением там интересовались, но и в этом отношении сказать особо нечего: обычно европейским ученым-искателям и спешащим вслед за ними охотникам-авантюристам удавалось «с великими трудами» отыскать какой-нибудь один, в самых сенсационных случаях – несколько экземпляров. Нечего говорить, что их отличить нельзя от обратных переводов с уже прогремевших в Европе «переводов с неведомых рукописей». И так было на протяжении всего XIX века.

Но ведь отсутствие многих сотен копий есть явное доказательство, что данным произведением совсем не интересуются у себя на родине! Пусть нам ответят, что зато им интересовались там в «глубокой древности» и оно тогда, конечно, ходило в тысячах списков, которые потом истребили ненавистники всякой роскоши и учености мыши и моль, от трапезы которых остались только кучи пыли.