Дмитрий Калюжный - Другая история литературы
«Чтобы вернуться к патриотическому эпосу Невия и Энния и дальше, к отечественным преданиям самой седой древности, Вергилий нуждался в уроках Гомера и Аполлония Родосского, в блужданиях по буколическому миру Феокрита, в поэтической культуре неотериков», — пишет С. Аверинцев в книге «Поэтика древнеримской литературы».
Вот он, «обходной путь»! Уточняем: Вергилий (I век до н. э.), желая вернуться к эпосу римлян Энния и Невия (II до н. э.) страшно нуждается в Аполлонии Родосском (III до н. э.) и греке Гомере (между XII и VI до н. э.), но предварительно должен поблуждать по культуре неотериков («новых поэтов») своего I века до н. э., сначала заглянув к греку Феокриту (первая половина III до н. э.). Но этот хронологический зигзаг, подмеченный С. Аверинцевым, исчезнет, как только мы сложим вместе все «волны» и «траки» синусоиды. И окажется, что Вергилий — прямой продолжатель Гомера и современник Феокрита, а Энний и Невий (как и Аполлоний Родосский, возможно) просто его последователи, хоть и менее талантливые.
Графическое изображение скалигеровской хронологии в виде масонских циркуля (греческая история) и угольника (римская история). Справа — номера линий веков.
История совершенно упускает из виду, что в средневековье существовало как минимум две Греции и два Рима. Византийскую (Ромейскую) империю называли Грецией (на Руси даже в XVII веке), а южную Италию с Сицилией, подчиненные Константинополю, называли даже Великой Грецией. До распада единой империи, включавшей в себя и всю Европу тоже, на две части, восточную и западную, Константинополь (он же Царьград) был Римом, столицей римских императоров, и итальянский Рим тоже был Римом. Итак, имеется две Греции, и в каждой столица — Рим. Когда Скалигер сочинял свою историю, он события греческого Рима (Константинополя) сдвинул дальше, чем события итальянского Рима. В результате получилось, будто поэты «древнего Рима» не знают своих современников, поэтов Греции, но знают их предшественников, — которые на самом-то деле и есть их современники, и вся их «сложная» история — это история средневековья и Возрождения.
С. Аверинцев продолжает:
«В конце III в. до н. э. влиятельные аристократы города Рима Фабий Пиктор и Цинций Алимент излагают отечественную историю на международном языке эллинистической цивилизации (на греческом), как до них Берос излагал на этом же языке вавилонскую историю, а Манефон — египетскую. За ними последовали Публий Корнелий Сципион Африканский, сын Сципиона Старшего, Гай Ацилий, Авл Постумий Альбин, превращавшие римскую аналистику в составную часть учености эллинизма. Довольно характерно, что Ацилий говорил об основании Рима греками».
Итак, в эпоху Возрождения еще помнили «об основании Рима греками». Да, скалигеровская хронология задает множество загадок. Тем, кто не до конца разобрался в ее оккультных корнях, постоянно приходится говорить о фальсификации письменных источников. И немудрено! Ведь на сочинениях писателей и историков эпохи «древнего» эллинизма то и дело лежит отпечаток Ренессанса, времени великих географических открытий и предвидения успехов науки XVII века.
Дополнительную сложность дает бытование в какой-то период двух государственных языков империи: греческого и латыни. Фабий Пиктор (точно римлянин) пишет о римской истории по-гречески, а грек Ливий Андроник пишет о приключениях Одиссея на латыни. Как же расставить их на этой схеме? Куда поставить африканца Теренция или кельта Станция Цецилия?
Закономерное развитие культуры требует, чтобы в литературном процессе не возникало полос бесплодия, хотя традиционная хронология и вынуждает литературоведов как-то объяснять их наличие. Можно допустить, что римские авторы проявляли повышенный интерес к греческой литературе многовековой давности. Но почему их интерес к современной им греческой литературе так ничтожен? И почему греческие авторы не переводили римлян, принадлежащих в империи к власть имущим? В целях пропаганды «римского образа жизни» их следовало обязать к такому труду, но этого не было сделано, — и этот факт необъясним в рамках традиционной истории, но понятен, если перейти к нашей версии.
Нужно учесть и другие важные обстоятельства. В средневековье писатели и ученые часто брали себе прозвища знаменитостей прошлого, или их называли громкими именами в знак признания заслуг. Например, астронома Ал-Кушчи (XV век) звали «Птолемеем»; Ибн Сина и Ибн Рушд могли носить прозвища неких Авиценны и Аверроэса из XII–XIII веков, известных в Европе, и сами были, скорее всего, европейцами. Ну, не было до какого-то момента слов «астроном» и «географ», а был слово птолемей, и каждого, кто занимался тем же, чем и Птолемей, вполне могли прозывать так же.
А имена некоторых из числа упомянутых в книге Данте героев, таких как Саладин, Сципион и т. п., могли принадлежать просто мифическим персонажам, и уже средневековые европейцы награждали ими своих современников, будь те из XII или XVI века. То, что Сципион, упомянутый в книге Данте — «Африканский», является мнением комментатора, а на деле Сципионов (в том числе «Африканских») в традиционной истории немало: Корнелий Сципион Публий, консул (218 до н. э.); Корнелий Сципион Публий Африканский, консул (205 и 194 до н. э.), победитель Ганнибала во 2-й Пунической войне; Корнелий Сципион Эмилиан Публий Африканский (185–129 до н. э.), разрушивший Карфаген и, вполне может быть, победивший в 3-й Пунической войне очередного Ганнибала, ведь Ганнибал — тоже родовая фамилия, имевшая «ответвления», например, Газдрубалов. У Тита Ливия упомянуты три разных пунийских военачальника по имени Ганнибал, и семь по имени Газдрубал.
У Данте мы встречаем Зенона, но что это за Зенон — из Китиона или из Элеи, — тоже неизвестно. А такими именами, как Карл Великий или Юстиниан (что значит «Законодатель»), могли звать вообще любого правителя любой губернии.
Кстати, очень показательно, что Данте расположил римского императора Юстиниана в раю. Это наш 2-й трак, линия № 6, а VI век по «византийской» волне = XIV реальному веку. Скорее всего, сам Данте жил в то время, когда Юстиниан правил в Константинополе, и в таком случае имя Законодателя мог носить Михаил IX Палеолог. Сам «Законодатель» так представляется в поэме:
Был кесарь я, теперь — Юстиниан…
Что это означает? «Раньше я был Тиберий» (или Траян, или любой другой кесарь), «а теперь — Юстиниан»?.. В таком случае, почему не Михаил IX Палеолог?.. Все это, как и то, что поэты средних веков сочиняли стихи за древнегреческого Анакреонта, как и многое другое, хорошо известно историкам и литературоведам, но обычно не афишируется, чтобы не порождать в умах излишних сомнений. А нам стесняться нечего; истина дороже.
Историкам очень хорошо известно, что правивший в XIII веке император Священной Римской империи Фридрих II Гогенштауфен именовался в документах Цезарем Августом; его Конституции носят название «Книг Августа»; на чеканившихся им золотых монетах (августалиях) он изображен в лавровом венке и одеянии «римских» цезарей, на обороте — римский орел и надпись: «Римский император Цезарь Август». Перед нами чистейший, без примесей римский император! И точно так же, как «исторические» римские императоры, он воевал с христианством!
Манифесты папы Григория IX, направленные против этого Августа, написаны языком Апокалипсиса, с прямыми заимствованиями из этого документа, будто бы и не промчалось более тысячи лет:
«Выходит из моря зверь, преисполненный богохульства, ноги у него, как у медведя, а пасть у него, как пасть у бешеного льва, а другие члены, как у леопарда, и изрыгает он хулу на имя Божие… Своими железными когтями и зубами жаждет он все сокрушить и своими ногами растоптать мир».
Так пишет папа в 1239 году, а затем сообщает о ереси Фридриха, — якобы он заявлял, что мир ввели в заблуждение три обманщика: Иисус Христос, Моисей и Магомет, что «глупцы все, кто верит, что Бог мог родиться от девы».
В «Божественной комедии» Данте упомянут канцлер и фаворит этого императора Пьер делла Винья, который впал в немилость, был заточен в тюрьму, ослеплен, и покончил с собой в 1249 году. Он спокойно называет своего императора Августом («Ад», песнь 13, 58), и это не вызывает возражений у беседующих с ним:
Я тот, кто оба сберегал ключа
От сердца Федерика и вращал их
К затвору и к отвору, не звуча,
Хранитель тайн его, больших и малых,
Неся мой долг, который мне был свят,
Я не щадил ни сна, ни сил усталых.
Развратница, от кесарских палат
Не отводящая очей тлетворных,
Чума народов и дворцовый яд,
Так воспалили на меня придворных,
Что Август, их пыланьем воспылав,
Низверг мой блеск в пучину бедствий чёрных.