Пьер Шоню - Цивилизация классической Европы
Этот могучий инструмент государственной силы почти повсеместно способствовал формированию нации. Нации, которая осознала сама себя в противостоянии государству.
Глава II
КОНЕЦ ИСПАНСКОГО ГОСПОДСТВА
К сожалению, государство классической Европы по-прежнему представляло из себя скорее множественность, нежели единство. Известную часть своей растущей силы — столь благотворной силы — классическое государство затратило против самого себя. Оно находилось в поисках равновесия. Долгое это противоборство означало не только потери, поскольку государство совершенствовалось и складывались нации. Ибо чем была бы Европа без наций?
Тридцать первого марта 1621 года умер Филипп III. Бездарная и алчная камарилья герцога Лермы с восшествием на престол юного 16-летнего принца Филиппа IV уступила место блистательной группировке графа-герцога Оливареса. Могущественная испанская империя, все так же опиравшаяся на сокровища Америки в Севилье, казалось, обрела вторую молодость. Тем паче Тридцатилетняя война, легкомысленно развязанная в империи остановившейся в развитии протестантской партией, предоставила Оливаресу случай начать реконкисту протестантской Европы. В тот момент Средиземноморье готово было подняться на штурм Северной Европы.
В момент развязывания конфликта, который обнажит новое соотношение сил и станет для Европы государственным сигналом занять место великой средиземноморской империи, бросим взгляд на ристалище, перед которым стояла Испания. Нашим гидом будет Энтони Шерли. Сей поднаторевший в путешествиях и авантюрах английский джентльмен, венецианский посол при дворе шаха, потом посол шаха по особым поручениям с предписанием организовать альянс против Турции, является автором ценнейшего и древнейшего описания Персии, изданного в Лондоне в 1613 году. Именно он, перейдя на службу Испании, осенью 1622 года обратился в своем знаменитом трактате «El peso politico de todo el mundo» к графу-герцогу Оливаресу. Этот английский свидетель барочной, глубоко средиземноморской Европы, — он писал по-испански шесть лет спустя после смерти Шекспира, — предложил гигантский план действий в масштабах Европы и всего мира. Попутно он свидетельствовал об иллюзорности испанской мощи и влияния и ее средиземноморских устремлений.
Восток находился под тенью Великого Султана. El turco con mucho derecho se llama gran senor.[8] Турция по-прежнему была большой проблемой. Карта это объясняет. Владычица Балкан с конца XIV века, хозяйка Центральной Европы после Мохача (1526), — турецкая держава в конце XVI века пришла в упадок. После морского поражения при Лепанто (7 октября 1571 года) Турецкая империя стала державой сухопутной, несмотря на то что сумела изолировать остатки старых и бесполезных восточных владений Венеции. В сущности, с 1571 по 1683 год турецкий исламский мир и европейский христианский мир пребывали в равновесии. Однако внешние обстоятельства продолжали складываться в пользу Турецкой империи.
Около 4 млн. кв. км, подчиненных абсолютной власти, обслуживаемой бюрократией, превосходящей испанскую, самую сложную из христианских бюрократий 2-й пол. XVI века. Но эта огромная империя слабо контролировалась из-за недостатка людей: 22 млн. населения (едва-едва 5 чел. на кв. км), из них 10–11 млн. — православные христиане, монофизиты, католики, протестанты, сплоченные в общины. И это население с конца XVI века пребывало в стагнации или сокращалось.
Закон численности действовал в пользу классической Европы. Турецкая империя, как и Испания, была больна в демографическом отношении. Но тогда, в начале XVIII века, никого не одолевали сомнения: покоренные пространства, воспоминания о былых победах, янычарский престиж (la infanteria mas estimada tiene universal nombre dejenizaros) поддерживали на европейских окраинах атмосферу XVI века.
Наконец, в мире ислама были свои еретики: шиитская Персия наседала на османские тылы, несмотря на свою малочисленность — максимум 2 млн. душ. Хотя христианский мир зачастую стремился обойтись без персов, Иран был страной ислама строгого, нетерпимого к путаному, толерантному и скептическому исламу великого султана. Шерли видел это прекрасно. В XVI веке Испания традиционно использовала Персию против великого султана. Возложить на христианнейшего короля ответственность за дьявольский сговор с турками? Дружба с лютеранскими князьями плохо согласовывалась с таким сговором. Энтони Шерли предложил графу-герцогу парадоксальнейшее изменение средиземноморских союзнических отношений: замирение с ближним исламским миром. Выбор был предопределен возобновлением конфликта между католиками и протестантами, последовавшим вскоре прямым сговором двух великих морских протестантских держав: Англии и Соединенных провинций, завершившимся утратой Ормуза, западного ключа к португальским оборонительным рубежам в Индийском океане. Конфессиональная карта Европы показывает, что Испания легко могла вести борьбу одновременно на границе христианского мира и на границе католицизма. Филипп II потерпел поражение в этой роли дважды героя. Герцог Лерма сделал из этого выводы для ослабленной чумой и изгнанием морисков Испании: частичный, мир, относительное сокращение целей. Политика Лермы заключалась в переключении с Севера на старые средиземноморские интересы. Она предполагала, что Франция Кончини и Люиня в набожных руках бывших сторонников Лиги будет следовать в политике советам Берюля. То, что предполагал Шерли и к чему склонялся Оливарес, было далеко от борьбы Филиппа II на два фронта и тем паче от политики Лермы, — это была антипротестантская линия ценой примирения с турками. «Мир с султаном сделал бы короля Испании арбитром во всех распрях христианских стран с Османской империей. Венеции пришлось бы наращивать вооружение, столкнуться с большими расходами, фактически пострадало бы ее реальное могущество. Франция не могла бы более спекулировать своей дружбой с турками. Что касается Англии и фламандских штатов, то удовлетворение их нужд оказалось бы в зависимости от милости короля Испании. Но для воплощения сего плана надобно, чтобы мирные предложения исходили от турка и чтобы король принял их в условиях, благоприятных для вожделенной цели». Предложение было принято.
Выбор Мадрида совпадал с выбором Вены. Турки не двинутся с места во время Тридцатилетней войны. С 1610 года и в основном до 1660-го, всю 1-ю пол. XVII века, сложную в связи с нагрянувшими драматическими изменениями в основной тенденции цен, народонаселения, деловой активности, на восточной границе Европы было разжато кольцо окружения: граница католицизма на пятьдесят лет взяла верх над границей христианства, и гражданская война развертывалась без помех, оставаясь в пределах досягаемости Турции, прикрывавшей свой демографический спад маской благосклонности.
Кроме того, умиротворение Турции создало благоприятную почву для урегулирования на северных окраинах Европы. В XVI веке Польша и Скандинавия являли собой восточный и северный finis terrae[9] христианского мира. С конца XVI века медленно, почти незаметно, совершается вступление в игру Московии.
Польша продолжала отгораживать империю на востоке всей своей массой в 1 млн. кв. км в момент кратковременной оккупации Москвы. В начале XVII века Швеция и Польша теснили на восток русских, ослабленных Смутным временем. В 1610 году польский гарнизон контролировал Москву и пытался посадить на трон подкупленного царя. Русская церковь, раздраженная фактом вынужденной унии 1596 года, решительно воспротивилась ей в 1611 году, так же как в 1439 году она не приняла латинскую унию. От Москвы отказались, но Смоленск остался в руках поляков. Столбовский мир (1617) и Деулинское перемирие (1618) обозначили разгром Московии, оставившей Балтику Швеции, а западную Россию — польско-литовской унии. Польша была сильна, она противостояла во время Смоленской войны (1632–1634) двойному натиску Швеции и турок. Своими действиями Турция стремилась прикрыть Крымское ханство, оказавшееся в затруднительном положении в Северном Причерноморье под ударами малой русской «границы» казаков Дона и Днепра. В 1667 году Россия вернула только 200 тыс. кв. км из той огромной серпообразной территории, которая стала расплатой за Смутное время.
В начале XVII века Швеция и Польша способствовали сокращению европейского пространства, на столетие исключив из него застрявшую на одном месте Россию.
Энтони Шерли заключал: «Знакомство с Московией не имеет особого значения для испанской короны. Вера у них греческая, хотя зело испорченная, при том что они не питают ни малейшей склонности к какой-либо иной секте, кроме собственной, они неплохо уживаются с еретиками». На взгляд из Мадрида, границы средиземноморской Европы исключали Москву, но охватывали Польшу.
«Польша суть богатое и могучее людьми великое государство». Экономически она находилась под влиянием Европы. В социальном отношении готова была повернуться к ней спиной. Государство было на грани распада. «El rey es mas de ornamento que de poder» — изящно выразился Шерли. Однако интеллектуально и духовно Польша — часть христианского мира. Подобно средневековой Испании, она имела многочисленную еврейскую общину. Подобно Испании XV века, она была готова в начале XVII века свернуть на путь нетерпимости.
