Дмитрий Новокшонов - Речь против языка

Дмитрий Новокшонов

Речь против языка

Рецензент

доктор филологических наук, профессор школы филологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ

ГАСАН ГУСЕЙНОВ

Предисловие

Готов держать пари, что более удивительной, странной, местами почти безумной и на каждой странице вызывающей, провоцирующей книги под таким простым и вместе с тем многослойным названием читатель еще никогда не держал в руках. Скажу больше. Она написана представителем поколения (автор родился в 1969 г.), из которого при более благоприятном ходе истории и клещами нельзя было бы вырвать того, что в конце концов он все-таки написал. На что осмелился.

Но сначала несколько слов о содержании книги и об ее авторе.

Дмитрий Евгеньевич Новокшонов – питерский филолог-классик и гебраист, а к тому же выпускник двух военных учебных заведений – решил написать академическую, хотя и не вполне научную, или, может быть, научную, хотя и не академическую, книгу, которая позволила бы ему сплести в многожильный провод четыре измерения жизни. С одной стороны, и это – главная жила, он видит мир, планирует свою жизнь, вспоминает прошлое как филолог и в особенности этимолог. Ничто в конечном счете так не волнует Новокшонова, как происхождение и скрытое родство слов. «Специалист подобен флюсу, – повторяет он изречение Козьмы Пруткова, – полнота его одностороння».

Вторая жила в сплетаемом автором многожильном проводе – это зуб, который Новокшонов за десятилетия жизни и работы в университете и в газете вырастил на язык современной гуманитарной науки и прежде всего – науки психолингвистики. Мастер давать раздраженную или глумливую, но неприятно точную формулу чужой многословной жвачке, Новокшонов дрожит от страстного желания остановить «подорожание болтовни». Каждая книга должна выходить в свое время, и гуманитарным наукам советской эпохи и первой четверти постсоветского столетия страшно повезло, если бы некоторые суждения Новокшонова могли выходить по мере поступления новой научной литературы. Эта психолингвистическая жила – результат включенного наблюдения за тем, как «мертвая речь поедает живой язык». Можно ли назвать эти главы, скажем, «критикой современной психолингвистики»? Никак нет. Автор убедительно показывает, что традиционные жанровые определения нуждаются в пересмотре, и сейчас нужно говорить о троллинге. Как Ленин, Троцкий или Марр троллили современников своими речами и текстами, так он, Новокшонов, троллит лингвистов XX века. Главным образом тем, что цитирует их, а потом переспрашивает, что бы такого те хотели вложить в свои речи и почему это не всегда получалось.

Третья жила в многожильном проводе, тросе, канате, ухватившись за который, мы движемся, продвигаясь в книгу, – это интеллектуальная биография самого автора. Точнее, его интеллектуально-экзистенциальный бэкграунд ярого римлянина, даже римского воина, очнувшегося после тяжелого двухтысячелетнего сна в наших северных болотах и начавшего осознавать себя в этом странном мире «Римским невозвращенцем» (так называлась первая книга Новокшонова, выпущенная в 2013 г.). Хватая воздух жадным многоязыким ртом и ощупывая незнакомые предметы, Новокшонов обнаруживает то немногое, что ему в этом мире нравится или могло бы нравиться, как этому самому воображаемому римлянину.

О ужас для меня, леволиберального космополита с социалистической проседью! Дмитрий Евгеньевич Новокшонов – военная косточка. Неужели его кумир – наш советский солдатский император товарищ И.В. Сталин? Как же так, почему? Ведь автор – образованный человек…

А все дело в том, что, дитя перестроечного СССР, Новокшонов вот уже четверть века анализирует ненавидимый им позднесоветский и постсоветский научный и социальный дискурс. Как филолог-классик и гебраист, глумящийся над мимами,

создающими теории,

изливающимися на читателя,

бессильного сопротивляться,

Новокшонов выбрал самую неудобную, прямо-таки рыцарскую позицию для борьбы. По современному научному дискурсу он ведет огонь из построек «сталинского ампира», а большевиков обстреливает из середины XIX века. Эта третья жила – загадочное и даже обсценное признание в уважении к самой адской фазе советской истории – не за то ли, что тогда расцвели в СССР пять кафедр классической филологии и ненадолго в школы вернули логику? Эта третья жила в книге изолирована слабее всего, и читателя будет бить током всякий раз, как Новокшонов тронет за рукав рябого черта.

Четвертая жила – личная, человеческая, биографическая. Есть несколько личностей, в которых он надеется найти опору в будущем; во-первых, это ребенок, с которым со временем будут говорить психолингвисты, прочитавшие книгу самого Новокшонова; во-вторых, это учителя Новокшонова – филологи Александр Иосифович Зайцев и Аристид Иванович Доватур.

Новокшонов усвоил от них любовь к этимологиям и «странным сближениям», презрение к современности и любовь к рискованному жесту. Из Древнего Рима и русского мира в его голове выстроилась новая стебная, троллинговая, глумливая, ерническая концепция восточнославянского мирового древа, согласно которой вместо трех знакомых ветвей, выросших из одного ствола, мы имеем дело с двумя потоками русских – «серых» (Сергеев, северян) и «яванов» (Иванов, южан). Все они – наследники римских легионов, которых судьба, черт или неведомая древняя экспериментальная компьютерная игра закинула в наши края.

Каждое отдельное звено то залихватских, то захватывающих, то завиральных реконструкций Новокшонова, начинающихся с вполне научных изысканий, но нечувствительно сворачивающих в сторону Ultimae Tulae Андрея Николева – А.Н. Егунова, напоминает совсем о другой традиции, отзвуки которой автор получил за годы пребывания в Ленинградском университете, ставшем Санкт-Петербургским. И хотя имя Андрея Николаевича Егунова (Андрея Николева) ни разу не упоминается в книге, это именно его последнее стихотворение задает тон пятой жиле, или струне прихотливой лиры Новокшонова.

Для наших русых – русичей иль россов —Среди помойных ям и собственных отбросовМир оказался тесен, и в ничтоОни себя спихнуть старались разом.Пустые розы на откосе у траншеи,Уже пустой,Болтаются, как голова на шее,И шепотом кивают соловьям,Зиянье ям преображая в плесень:Вы, вы вымерли, и мы хотим за вами,О Боже мой, кто нас сорвет,Кто нас возьмет домой,В жилище призраков и русых, и российских,Убийственных, витийственных и низких?

В 1990-е годы автор зарабатывал, среди прочего, тем, что был тренером по у-шу. С головой окунулся в журналистику, работал в питерском отделении «Коммерсанта», где писал и под собственным именем, и под псевдонимами Овцын и Баранов. Это потом, в конце «нулевых», он остепенится и вернется в университет, чтобы преподавать риторику и греческий с латынью. А в первое постсоветское десятилетие Новокшонов переживает то, что тогда называли «тектоническим сдвигом». Этот сдвиг коснулся всех.

Новокшонов нашел едва ли не самый интересный способ удержаться на доставшемся ему фрагменте плиты. Он решил доказать себе и миру, что есть вполне академический способ стряхнуть с русского языка корку чужой речи – советской, постсоветской, научной, псевдонаучной, либеральной, интеллигентской. Римский воин, родивший русского офицера, должен был вернуться из далекого похода. Из далекого поля, куда добрались солдаты Красса. Вернее сказать, с полей гигантской книги (на ютубе можно в качестве внешней иллюстрации к книге посмотреть и прослушать восхитительный доклад Новокшонова об этимологии слова margo, края, поля). В книге он должен был вернуться с главным орудием русского и римского воина – с лопатой.

Этой не метафорической, а прямо-таки натуральной лопатой Новокшонов раскапывает язык психолингвистического истеблишмента. В союзники автор, я думаю, не случайно приглашает историософа-мистика Льва Гумилева. В духе пародийных биографий «Новейшего Плутарха», которого написали в заключении Л.Л. Раков, В.В. Парин и другие ленинградские филологи-классики в целях сохранения душевного равновесия и умственного здоровья во Владимирском централе. Свой язык, который нужно спасти от чужой речи, – вот цель автора. Конечно, он пишет свою книгу в гораздо более щадящей атмосфере и в неизмеримо лучших условиях. Но проблему, поднятую учеными в «Новейшем Плутархе», решает в духе античной традиции серьезно-смешной сатуры. Как они, Новокшонов и пародирует речевые стратегии современной психолингвистики, и предлагает целую россыпь вполне серьезных этимологических догадок и находок, и перехватывает любимые мотивы современных мимов от любительского языкознания, nomina коих sunt odiosa.

Маленький фантасмагорический роман из второй жизни латинского языка в морозных русских пределах, переплетенный с академическим трактатом по греко-латинской этимологии, вплетенный в инвективы по адресу современного научного метаволапюка, – это и книга-загадка, в которой на каждой странице читателю предлагается выбор: идти ли тебе за чужим стебом, глумом и троллингом или отращивать критическое ухо и критический глаз для понимания творческого порыва автора.