Дэвид Мэдсен - Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению
Казалось, что вот-вот начнется война. Лев дважды пытался заставить Франциска отказаться от претензий на Неаполь: один раз через Лудовико ди Каносси (одаренного и очень хитрого дипломата) и один раз через французского посла Монмо. Обе попытки не удались. И Лев решил начать военные приготовления. Условия Лиги, включавшей Папу, императора, Испанию, Милан и швейцарцев (но не Геную, которая перешла на сторону французов), составленные Биббиеной, были наконец полностью ратифицированы, хотя публичное заявление об этом Лев все еще откладывал. Публичное заявление он сделал только после первого военного удара, который нанес молодой неопытный герцог де Гиз. Но заявлению все еще никто не верил, ведь Лев так долго откладывал принятие решения. Я слышал, как Биббиена сказал венецианскому послу: «Ch'el Papa havia dato la bolla de la liga fata agli oratori yspani». И больше никто ничего не понял, что же все-таки такое Лев сделал на самом деле.
– Что же все-таки вы сделали на самом деле? – спросил я однажды вечером.
– Ой, хоть ты не начинай! – простонал Лев, почесывая живот. – У меня какая-то сыпь появляется. Как думаешь, может быть, я что-нибудь не то съел?
– Или не то подцепили, – сказал я.
– Свинья. Никогда не посочувствуешь. Почему не развлекаешь меня? Ты в последние дни не выкидываешь никаких смешных фокусов.
– Их достаточно выкидывает Ваше Святейшество, – заметил я.
Он гневно посмотрел на меня плавающим взглядом слезящихся глаз.
– Я должен поступать так, как считаю нужным, – крикнул он в свое оправдание. – А что мне, по-твоему, делать? Ухватиться за первый попавшийся союз? В этих делах нужна крайняя осторожность… но что ты в этом понимаешь! Все обвиняют меня в том, что я суечусь и не могу ни на что решиться…
– Ни в чем подобном я вас не обвиняю, – перебил я. – Я по крайней мере знаю, что то, что кажется колебанием, на самом деле – проявление, как вы выражаетесь, крайней осторожности. Мне просто интересно, почему вы так долго не делали публичного заявления…
– Я все надеялся, что Франциска удастся переубедить, – сказал Лев, – до последней минуты.
– Ну, Ваше Святейшество, последняя минута давно прошла.
Лев глубоко вздохнул и еще больше развалился в кресле.
Наконец он проговорил:
– Кажется, у меня есть для тебя частное поручение, Пеппе.
– Какие-то особые пожелания?
– Хорошо сложенный, конечно…
– Хорошо сложенный или хорошо оснащенный?
– И то и другое, конечно.
Остальное, я уверен, вы теперь уже знаете.
У Франциска была тридцатипятитысячная армия, сосредоточенная под Лионом, шестьдесят пушек и сотня кулеврин. Среди генералов были Тривульцио, Тремуй и Робер де ла Map. Эта армия перешла Альпы через Коль д'Аржантьер, взрывая на своем пути скалы и перекидывая мосты через пропасти, и совершенно неожиданно напала на миланскую кавалерию под командованием Просперо Колонна. Вскоре французы уже владели западной частью Миланского герцогства и полностью разметали швейцарское войско. Папская армия под командованием Лоренцо де Медичи робко нападала и защищалась, но даже не потрудилась перейти реку По. Лев тут же заговорил о бегстве.
– Я отправлюсь в Гаэту, – заявил он.
– Вы не сможете, Ваше Святейшество!
– Почему? Ладно, тогда в Искью. В это время рода в Искье превосходно.
– Ну, Боже мой!
– Ай, я уже вижу, как французы занимают Рим!
Серапика, не стесняясь, заплакал.
– Они полностью разрушат мою коллекцию статуй и разворуют все предметы античности, – всхлипывал он. – Вы же знаете, какие эти французы… они же варвары! Эта сучка Филиберта наверняка просто злорадствует… о-о-о…
Тут Лев тоже заплакал.
Вообще-то он был удивлен победой французов, так как до этого считал, что наблюдения швейцарцев за альпийскими перевалами в сочетании с военным искусством Просперо Колонны было вполне достаточно, чтобы остановить продвижение французов. Биббиена, которого мне стало уже по-настоящему жаль, от страха писался в исподнее: как-никак Лига была его замыслом. Он не был ни политиком, ни дипломатом, так что ему было очень сложно примирить свою веру в семью Медичи и преданность Церкви с суровой политической действительностью.
– Это все из-за него! – проверещал Серапика, показывая дрожащим пальцем на красного и оскорбленного Биббиену.
– Выродок безмозглый! Как ты смеешь!
– Заткнитесь, во имя любви Господа! – прокричал Лев, танцуя между ними двумя, и вскоре все трое закружились друг вокруг друга в высшей степени нелепом allemande. Это было так несуразно, что я рассмеялся. Если бы только глаза принцев, королей и прелатов могли видеть то, что видел я! Они бы мне не поверили.
Затем в дело вмешался кардинал Джулио де Медичи, которого Лез назначил легатом при папских войсках под командованием Лоренцо. Лев отдал Джулио особый приказ удерживать города Модену и Реджо, которые стремился заполучить алчный герцог Феррарский, так что Биббиене пришлось вступиться за Джулио, чтобы на него не взваливали еще и этого бремени. Его доводы не вызвали у Льва сочувствия.
– Не нужно было мне назначать его легатом, – сказал Лев. – Каждый день я получаю от него письма с жалобами, он все сетует на опасности и трудности. Драгоценная кровь Христова! Он что думает, что я тут сижу на жопе удобно и в безопасности? Я все еще не снимаю вины с Джулио и Лоренцо за позор своей армии. Ничего не хочу слышать в его защиту!
Сказать такое Льву было трудно, если учесть его слепую любовь к своим родственникам, но тем не менее он это сказал. Вообще-то, если быть справедливым, Джулио прекрасно знал, что во время всех этих событий Лев бесстыдно продолжал тайные переговоры с Франциском, и владение этой информацией вряд ли могло способствовать рвению на поле брани. Произошло одно любопытное событие, однако: король Генрих VIII Английский уже довольно долго просил назначить Томаса Уолси кардиналом, но ему было отказано. Теперь же, чтобы обеспечить себе хоть какую-то поддержку на случай, если все остальное обратится против него, на консистории 11 сентября 1515 года Лев назначил Уолси. Все были удивлены.
Армия Франциска тем временем подошла к окрестностям столицы Ломбардии и разбила лагерь под Мариньяно. Стойкий и свирепый старый кардинал Шиннер, который, казалось, постоянно где-нибудь с кем-нибудь воевал, изо всех сил пытался воодушевить швейцарское войско, и ему действительно удалось оттеснить французов, но с наступлением ночи битва прекратилась. Льву доложили, что сам Франциск спал на лафете.
– Скорее имел потаскуху на лафете, – едко заметил Лев.
На следующий день швейцарцы были разбиты французами, к которым присоединилась венецианская конница. Надо сказать, что сведения доходили довольно медленно, и это являлось причиной недоразумений. Вначале мы получили сообщение от Лоренцо о том, что Шиннер потеснил французов, и все, кроме Льва, с ума посходили от радости. Биббиена ездил по городу в карете и нарочно сбивал как можно больше венецианских и французских граждан и покрывал их руганью. Затем сообщили, что швейцарцам сильно досталось, несмотря на их героизм, и все погрузились в скорбь. Посол Венеции Марино Джорджи (он все время что-нибудь затевал, совал свой нос в чужие дела, да и вообще постоянно мешался) тут же явился в Ватикан в невообразимую рань, одетый в полный церемониальный наряд. К счастью, первым его встретил Серапика.
– Я должен говорить с Его Святейшеством, – сказал Джорджи.
– Его Святейшество еще в постели, спит.
Хотя Его Святейшество действительно находился в постели, спал он или нет, было неизвестно, поскольку в то время он делил постель с молодым человеком, которого я добыл для него накануне вечером.
– Вы должны разбудить Его Святейшество, – настаивал Джорджи.
– Ничего подобного, – сказал Серапика так величественно и надменно, как только смог.
– Я настаиваю на разговоре с Его Святейшеством!
В конце концов, после того как я пробрался в спальню ко Льву и, обнаружив, что Зевс и Ганимед действительно оба спят, выволок не очухавшегося голого юношу из папской постели и запихал его в чулан, Джорджи был допущен к Папе. Серапика и я задержались в спальне, чтобы послушать, что скажет посол. В том, что он будет злорадствовать, мы не сомневались.
– Что вам надо? – прошипел Лев, натягивая одеяло к своим подбородкам.
– Святой отец, по примеру Христа я воздам добром за зло. Вчера Ваше Святейшество сообщили мне плохое и одновременно ложное известие, я же сегодня принес хорошую весть, которая к тому же и правдива: швейцарцы потерпели поражение.
– Это известие мы уже получили, – храбро ответил Лев, – поражение было незначительным.
– Ваше Святейшество может увидеть правду в этой депеше, – сказал Джорджи елейно, протягивая Папе свое официальное письмо вместе с официальным письмом венецианского представителя при французском короле.
Лев был сильно потрясен, но он старался ничем этого не показать Джорджи. Его челюсть ослабла, а рот то открывался, то закрывался, как у рыбы, вынутой из воды, но Лев попытался сделать вид, что долго и протяжно зевает. И сделал он это, раз даже я сам так говорю, с величайшим мужеством.
