Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
Борьба консервативной части правительства с требованиями о расширении гласности связана и с вопросом о судах. В журналах «Русский вестник» и «Морской сборник» появляются статьи о безусловной необходимости ввести гласность в судопроизводство (совершенно запретная область). Министр юстиции граф В. Н. Панин растерялся от такого «радикализма», добился от царя повеления о недозволенности подобных статей (объявлено 2 ноября 57 г.). Никитенко убедил Норова выступить в защиту этих изданий (тем более, что «Морскому сборнику» покровительствовал великий князь Константин). Доклад Норова царю заканчивался словами, защищающими право публиковать статьи о судопроизводстве. Речь шла о защите весьма умеренной (предлагалось разрешить помещать материалы о суде только в журналах, имеющих отделы наук, цензура должна была относиться к таким публикациям с особенным тактом и т. п.). В докладе Норов писал: «Никак не должно смешивать благородное желание улучшений с тенденциями (подчеркнуто царем и написано: „Да, но они иногда весьма тесно связаны и часто появляются под видом улучшений“) к политическим преобразованиям <…> великодушная милость, дарованная Вашим Величеством со вступлением на престол, через дозволение// ученому и литературному сословию выражать с умеренною свободою, в границах, начертанных законами, мысли, относящиеся часто до важных государственных предметов, без порицания настоящего порядка, принесла уже обильные плоды и нельзя сомневаться, чтобы такая литературная деятельность (подчеркнуто царем и написано: „желал бы иметь это убеждение“), следуя указанным Вашим Императорским Величеством путем, не принесла еще вящей пользы (подчеркнуто царем и написано: „весьма в том сомневаюсь“) <…> напротив того, запретительная система <…> была бы не согласна с высокими царственными целями Вашего Императорского Величества и вызвала бы только размножение тайных рукописей и ввозимых из-за границы сочинений и породила бы может быть тайные общества» (315). Норов предлагает: если министры и высшие сановники чем-либо недовольны в печати, прежде, чем жаловаться царю, они сперва должны бы обращаться в министерство просвещения за разъяснениями. Если недовольны последним, то жаловаться царю, сопровождая свои жалобы разъяснениями министерства просвещения. Царь не согласился с предложениями Норова. В его резолюции на докладе сказано, что подобные суждения «весьма часто несогласные с моими мыслями <…> могут нас весьма далеко повести». Поэтому император приказывает обязать и министра просвещения, других министров доводить до него лично «все подобные статьи», «чтобы они доносили прямо мне», а он сам мог бы судить о них и останавливать вредные.
На основании высочайшего решения 14 ноября 57 г. составлено секретное распоряжение Норова, предлагающее «не смешивать желаний к улучшениям с тенденциями к политическим преобразованиям и, покровительствуя науке, не давать хода вредным умозрениям» (316).
Таким образом молодой царь, реформатор, сторонник изменений оказывается консервативнее министра. Он тормозит, а не стимулирует цензурные изменения, относится к ним с большой осторожностью и опасениями. (цензуру при обсуждении крестьянского вопроса см. у В. И. Семевского и И. И. Иванюкова. Лемке.316).
И всё же во второй половине 50-х гг. становится ясно, что с цензурой необходимо что-то делать, как-то её менять. С конца 56 г. года Александр все более интересуется ею. Повеление царя 15 декабря 56 г. требует доводить до его сведения главные упущения по цензуре. В марте 57 г. доклад Норова с обзором современной литературы в связи с цензурой. Написан под воздействием Никитенко. В докладе предлагалось уяснить и упростить действия цензуры согласно уставу 28 г., с некоторыми изменениями и дополнениями. Царь повелел: «заняться этим безотлагательно и при составлении нового устава взять за основание, что разумная бдительность со стороны цензуры необходима». Опять не столько желание к изменению, сколько опасения (314). Позже Никитенко записывает: «государь оказывается сильно нерасположенным к литературе» (368).
Ею, журналистикой недовольны и разные ведомства. Много разногласий, споров. Никитенко пишет, что значительной части главного начальства не нравится вмешательство журналистики в дела их ведомств. Они находят это вредным, вызывающим неуважение к правительству. Особенно граф В. Н. Панин, министр юстиции (321. Здесь же Лемке перечисляет все министерства и всех министров). Он — ярый сторонник дореформенного строя, убежденный крепостник, реакционер. Напыщенный, грубый, не терпящий возражений, владелец огромного состояния. Вокруг него группируются обскуранты. Они имели большое влияние. Даже великий кн. Константин часто не имел успеха в борьбе с мракобесием партии Панина (321). Позднее Панин отправлен в отставку из-за несогласия с Государственным Советом по вопросу об отмене телесных наказаний. Панин за их сохранение. Но он не невежда. В прошлом получил хорошее классическое образование, много читал, когда-то учился в Иене под руководством Гете. Что не помешало ему позднее стать ярым реакционером. Никитенко пишет, что Панин относится с «такою ненавистью к просвещению и литературе, что беспрестанно предлагает какие-нибудь новые стеснительные цензурные меры»; он считает необходимым за всякие упущения немедленно подвергать цензоров взысканиям, а уж потом разбираться, насколько взыскания заслужены. Панин и его единомышленники, по словам Никитенко, «помешались на том, что все революции на свете бывают от литературы» (321). Записка Панина в недавно образованный Совет Министров об опасном направлении литературы; там и предложение давать субсидии благонамеренным авторам (319). Совет Министров согласился с мнением Панина, пришел к единогласному убеждению, что необходимо противодействовать тому направлению, которое начала принимать литература.
В январе 58 г. изданное после обсуждения его в Совете Министров распоряжение о необходимости запрещения статей, где обсуждаются и осуждаются действия правительства; к печати могут допускаться только те статьи, где подобные вопросы рассматриваются в плане чисто ученом, теоретическом, историческом, если они соответствуют цензурным правилам. Требуется, «чтобы обращено было особое внимание на дух и благонамеренность сочинения»; «статьи, писанные в духе правительства, допускать к печати во всех журналах» (317). Всё же прогресс: какие-то могут публиковаться, хотя только выдержанные в благонамеренном тоне.
В Петербургский (главный) цензурный комитет решено ввести особых доверенных чиновников от основных министерств, управления военно — учебных заведений, III Отделения и пр.; цензоры передают им сочинения, касающиеся их ведомств, те возвращают их со своими отзывами; при необходимости цензорам следует обращаться к начальству ведомств, которое тоже дает свои отзывы; все они «принимаются цензурою за главное к заключению своему основание при окончательном рассмотрении сочинений»; при каких-либо сомнениях следует делать запрос в Главное Управление цензуры; если возникает разногласие между ним и ведомствами, оба заключения поступают на рассмотрение царя (317). Отнюдь не либеральная инструкция, скорее в духе николаевской эпохи, совсем не похожая на то, о чем мечтал Никитенко, подчиняющая даже саму цензуру полному административному контролю.
Надежды Норова, что такое распоряжение уменьшит споры, как — то урегулирует отношения литературы и цензуры не оправдались. Уже после отставки Норова, комиссия, учрежденная для разбирательства создавшегося положения, высказала мнение, что представительство министерств в цензуре «не достигло своей цели и дальнейшее не обещает существование оного…» (318).
С февраля 58 г. начинает работу комитет для пересмотра цензурного устава. Там прочитал свою Записку о состоянии и направлении современной литературы кн. П. А. Вяземский (товарищ министра просвещения). Она испещрена пометками царя, в которых, по словам Никитенко, «проглядывало как бы нерасположение к литературе и сомнение в ее благонамеренности» (319). Все же проект нового цензурного устава через месяц был одобрен, но нигде не приводится его деталей (360). Законом он так и не стал.
В начале 58 г. вспыхнули студенческие беспорядки, вызвавшие сильное недовольство Александра. В связи с ними 16 марта 58 г. Норов уходит в отставку (одновременно с Вяземским). На место Норова сразу назначен попечитель московского учебного округа Е. П. Ковалевский (58–61). Он, как и Норов, относительно либерален, даже более терпим в отношении к литературе, чем его предшественник, но тоже не имеет влияния, нередко поддается нажиму партии Панина (321). И. С. Аксаков писал, что Ковалевский — «кисель, допустивший в свое министерство вмешательство жандармов, графа Панина, всякого встречного и поперечного» (321). Все же Ковалевский, человек умный и недюжинный, старался вести дело тихо и мирно, с умеренностью, которая казалась неприятной ретроградам, но не представляла ничего особенно прогрессивного. Правда, при существовавших условиях, при отношении царя к литературе, мало что можно было сделать. По Тютчеву, задача поставлена невыполнимая (как бы «заставить исполнять ораторию Гайдна людей, никогда не бывших музыкантами и вдобавок глухих» (323).
