Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Учитывая такие настроения Сталина, не приходится удивляться, что через несколько дней после отказа Совнаркома решать вопросы, инициированные Берией, Политбюро полностью поддержало руководство НКВД. Принятое 10 июня 1939 г. постановление Политбюро «О лагерях НКВД» слово в слово повторяло предложения об отмене системы условно-досрочного освобождения и наказании «дезорганизаторов производства и лагерной жизни» (вплоть до расстрела), сформулированные в записке Берии от 9 апреля. Совнаркому было поручено также пересмотреть нормы снабжения лагерей продовольствием и одеждой[977]. 4 июля 1939 г. Экономсовет при СНК СССР утвердил новые нормы питания и вещевого довольствия для заключенных в лагерях и колониях. Эти новые нормы с незначительными изменениями также удовлетворяли требования, выдвинутые руководством НКВД[978].
Тогда же, после нескольких месяцев проволочек, были узаконены предложения Берии, изложенные в записке от 24 апреля 1939 г. 17 июня 1939 г. СНК СССР принял постановление об обеспечении рабочей силой работ, проводимых НКВД СССР в 1939 г. НКВД было разрешено прекратить выделение заключенных для других наркоматов и ведомств, а в июне — июле 1939 г. перебросить на Дальний Восток 120 тыс. заключенных. С 1 января 1940 г. НКВД должен был забрать всех заключенных, выделенных ранее другим наркоматам и ведомствам[979].
Уступки, сделанные НКВД, в значительной мере были связаны с отклонением одного из главных пунктов программы Берии — стабилизации хозяйственных планов наркомата. План капитальных работ НКВД в течение 1939 г. был увеличен более, чем на миллиард руб., т. е. на треть по сравнению с первоначально утвержденным планом на 1939 г.[980] Этот рост был следствием как расширения работ на старых объектах НКВД, так и развертывания нового строительства. Значительно были увеличены капиталовложения по Дальстрою, строительству Норильского металлургического комбината. Объем работ, выполняемых НКВД по железнодорожному строительству был столь велик, что 2 января 1940 г. Политбюро утвердило решение об организации в составе НКВД Главного управления железнодорожного строительства[981].
Наращивание капитальных работ, выполняемых НКВД при относительной стабильности «лагерных контингентов», существенно осложняло судьбу нового руководства наркомата. Тем более что выбитые с таким трудом в правительстве обещания о выделении ресурсов и снятии заключенных с объектов других ведомств выполнялись, как это обычно бывало, лишь частично. Новые нормы питания заключенных, утвержденные правительством, начали действовать с IV квартала 1939 г., но и они не обеспечивались необходимыми фондами. Общая потребность лагерей в продовольствии была значительно выше, чем выделенные ресурсы. При этом до заключенных доходила лишь часть продовольствия — многое застревало в пути, портилось, расхищалось. «Наибольший удельный вес смертности по роду заболеваний падет на болезни, связанные с количественным и качественным недостаточным питанием», — говорилось в отчете санитарного отдела ГУЛАГ за 1939 год[982]. Аналогичное положение было с вещевым снабжением. Несмотря на то что большая часть лагерей располагалась в крайне неблагоприятных климатических условиях, значительный процент заключенных не имел необходимой, прежде всего зимней одежды[983].
В целом, крайне тяжелые условия содержания заключенных лишь немного улучшились по сравнению с предыдущим периодом за счет прекращения массовых расстрелов в лагерях и некоторой стабилизации численности заключенных. Однако смертность и заболевания в лагерях оставались высокими. Несмотря на истощенность заключенных, усиливалась их эксплуатация, что, в свою очередь, окончательно превращало людей в инвалидов или заканчивалось смертельным исходом. В приказании по ГУЛАГ от 16 сентября 1939 г. осуждались попытки «некоторых лагерей» «механически» решить задачу выполнения производственных заданий, «заставляя заключенных работать по 14–16 часов, до выполнения последними заданных норм выработки и кроме того, организуя работу в выходные дни». Такая практика, говорилось в приказании, «приводит к истощению лагерников, к росту заболеваемости и в конечном счете к невыполнению плановых норм»[984]. В приказании ГУЛАГ от 5 ноября 1939 г. запрещалось включать в разряд отказчиков «разутых, раздетых, слабосильных, инвалидов и больных заключенных, если они не симулянты»[985]. Однако такие призывы, как правило, лишь фиксировали факты, но не имели реальных последствий. Как докладывал 14 сентября 1939 г. в правительство заместитель наркома внутренних дел СССР Чернышев, в лагерях и колониях насчитывалось до 50 тыс. инвалидов и до 150 тыс. так называемых «ограниченно годных», т. е. заключенных, находящихся в крайней стадии истощения или серьезно больных[986].
Не оправдались надежды на увеличение численности заклю-ченных-рабочих за счет снятия их с объектов других наркоматов. Постановление СНК от 17 июня 1939 г. затрагивало интересы могущественных экономических ведомств, которые привыкли широко пользоваться заключенными в качестве рабочей силы и не могли быстро заменить их вольнонаемными рабочими. В правительство посыпались жалобы и ходатайства о сохранении заключенных на различных объектах. Во многих случаях эти просьбы находили поддержку у руководителей Совнаркома. 14 июля в письме на имя Молотова Берия утверждал, что решение СНК «о снятии лагерной рабочей силы со строек других наркоматов выполняется весьма медленно. Все наркоматы возбуждают перед СНК СССР вопрос об отмене по отношению их решения СНК СССР. Отдельными решениями Экономсовета […] снят наряд с Наркомата цветной металлургии, отсрочен наряд с лесоразработок и сплава. В результате продвижение рабочей силы на Дальний Восток проходит очень медленно»[987]. Эта тенденция, отмеченная Берией уже на начальном этапе реализации постановления от 17 июня, не изменилась и в дальнейшем. В результате предусмотренное на 1 января 1940 г. снятие всех заключенных с объектов других ведомств не было осуществлено. ГУЛАГ и в последующие годы поставлял заключенных на стройки различных наркоматов.
Для выполнения постоянно увеличивавшихся планов руководство НКВД прибегло к испытанному способу — беспощадной эксплуатации заключенных и усилению репрессий против «дезорганизаторов производства и лагерной жизни». По приказам из Москвы в лагерях активно велась борьба с «отказчиками» и «дезорганизаторами». На 20 апреля оперативно-чекистскими отделами лагерей было привлечено к ответственности и предано суду за дезорганизацию лагерной жизни и производства 4033 человека. Из них осуждено к расстрелу 201 человек и расстреляно 56 человека. 63 осужденным к высшей мере ее заменили на длительные сроки заключения, а еще 81 человек ожидали к тому моменту утверждения приговора[988]. О фактах таких репрессий, как правило, оповещались заключенные тех лагерей, где содержались расстрелянные или осужденные. Некоторые случаи расстрелов «дезорганизаторов» специальными приказами наркома внутренних дел или приказаниями по ГУЛАГ использовались как повод для кампании устрашения во всех лагерях[989].
Консолидация и стабилизация лагерной системы, проведенные Берией на основе ужесточения репрессий и ликвидации относительно «либеральных» элементов лагерной системы, существовавших в предыдущие годы (прежде всего зачетов рабочих дней и досрочного освобождения), послужили основой для скачкообразного расширения экономики принудительного труда и ее широкого использования в период предвоенной мобилизации. В 1940 г. силами НКВД выполнялось 13,5 % всех капитальных работ. Лагерная экономика занимала лидирующие или даже исключительные позиции также по выпуску многих видов промышленной продукции. Значительной была роль НКВД в производстве цветных металлов, прежде всего золота. В 1940 г. предприятия Дальстроя дали 80 тонн химически чистого золота, в 100 раз превысив уровень добычи 1933 г. Перед войной на НКВД приходилось почти 13 % всех лесозаготовок СССР[990]. Выйдя из дезорганизации, порожденной «большим террором», экономика принудительного труда окончательно превратилась в один из важных элементов сталинской диктатуры.
Кто виноват? Кампания борьбы с «клеветниками»
Вопреки современным расхожим представлениям, жертвами «большого террора» (в абсолютных величинах) были главным образом рядовые советские граждане, а вовсе не члены партии и чиновники. Как следует из ведомственной статистики НКВД, в 1937 г. из 937 тыс. арестованных члены партии составляли только 55 тыс., т. е. около 6 %[991]. Чистки и массовые операции 1936–1938 гг. затронули прямо или опосредованно огромную часть советского населения. Помимо арестованных, расстрелянных, депортированных, под удар, как правило, попадали их родственники (причем не только близкие), друзья, коллеги, просто знакомые. Их исключали из партии, комсомола, увольняли с работы, в лучшем случае, прорабатывали на собраниях и заставляли каяться. По сути, превращенные в людей второго сорта, родственники и друзья «врагов народа» жили под постоянной угрозой ареста. В экстремальной ситуации в годы террора оказался каждый (даже если в конечном итоге он не был арестован), кто имел какие-либо «пятна» в биографии: «неподходящее» социальное происхождение, родственников за границей, исключался из партии или получал взыскания по партийной или служебной линии. Прогрессирующее наращивание террора по схеме «первоначальный арест одного — аресты его окружения», а также ориентация НКВД на фабрикацию коллективных дел были причинами выхода массовых операций за рамки тех целей, которые перед ними ставились. Наряду с «бывшими кулаками», «бывшими людьми», уголовниками-рецидивистами, бывшими членами «антисоветских партий», представителями «контрреволюционных национальных контингентов» и т. д. под удар попало немало «социально близких» режиму, кого по формальным признакам репрессии должны были обойти. Так или иначе под воздействием «большого террора» оказались несколько миллионов людей помимо 1,6 млн арестованных и как минимум 3–4 млн членов их семей.
