История России. Киевский период. Начало IX — конец XII века - Дмитрий Иванович Иловайский

будто бы написанными еще до него. Внес ли эти сказания сам начальный летописец, или они внесены в летопись позднее, о том существуют разные предположения ученых; ибо начальная летопись не дошла до нас в своем первобытном виде, а дошла с сокращениями, вставками и искажениями, которые делали в ней позднейшие списатели и составители сводов. Не отвергая позднейших вставок, нахожу, что мнение как об них, так и о повестях, которыми будто бы пользовался сочинитель летописи, преувеличено. Например, находящийся в ней рассказ об ослеплении Василька считается отдельным сказанием, которое было написано каким-то Василием. Это предположение основывается на словах летописи: «Василькови же сущю Володимери, и мне ту сущю приела по мя князь Давыд, и рече: Василю, шлю тя, иди к Василькови, тезу своему» и так далее. Здесь рассказчик называет себя Василием. Но действительно ли отсюда следует, что была особая повесть об ослеплении Василька, написанная каким-то Василием и вставленная в летопись? Полагаю, что нет. Во-первых, рассказ о Васильке тесно слит со всем остальным, и невозможно найти, где начало, где конец этой будто бы вставленной повести. Во-вторых, если сличим с другими рассказами очевидцев, на которых ссылается Сильвестр, то увидим, что он нередко сохраняет тон рассказчика и говорит от его имени в первом лице. Так, под 1071 годом он передает известие о волхвах, с которыми имел дело Ян Вышатич в Суздальской земле. Очевидно, все это он слышал от самого Яна, хотя и говорит о нем здесь в третьем лице. Но под 1096 годом передает рассказ новгородца Гюряты Ротовича о диковинах в Югре и ведет этот рассказ уже в первом лице. Не укажи он прямо на разговор свой с Гюрятой, и это известие можно бы почесть такою же вставкою или отдельным письменным сказанием, как и ослепление Василька. Очевидно — никакой особой писаной повести об этом ослеплении не существовало во время летописца; а последний просто передает некоторые подробности из своих расспросов какого-то Василия, который по поручению Давида Игоревича вел переговоры с Васильком, сидевшим в темнице. Припомним, что Василько Ростиславич после Любецкого съезда, проезжая мимо Киева, остановился у Выдубецкого монастыря и приехал в этот монастырь поклониться святому Михаилу; здесь и ужинал; после того, не заезжая в Киев, хотел продолжать путь, когда его заманил к себе Святополк. Без сомнения, у Василька были какие-то особенно дружеские связи с Выдубецким монастырем, и отсюда понятно, почему игумен этого монастыря Сильвестр с такими подробностями и таким участием передает бедствие, постигшее князя. Под 1114 годом записан еще рассказ о северных диковинах, начинающийся словами: «Пришедшю ми в Ладогу, поведша ми ладожане». Эти слова не означают непременно, чтобы летописец сам ходил в Ладогу или что это известие есть позднейшая вставка. Летописец, вероятно, и здесь ведет повествование от имени лица, которое ему рассказывало и которое ссылается как на свидетеля на Павла, ладожского посадника; а этот Павел был современник Сильвестра. В Новгородской первой летописи под 1128 годом упоминается Мирослав Гюрятинич, которому Мономахов внук Всеволод дал посадничество. Конечно, это сын Гюряты Роговича; следовательно, последний был современником Сильвестра, и притом из числа новгородских бояр, наиболее приверженных к Мономаху.

Что касается до видного места, отведенного в «Повести временных лет» начальной истории Киево-Печерской обители и деятельности Феодосия, оно объясняется прежде всего великим значением и великою славою, которыми в то время пользовалась эта обитель, и особенно тем сильным, еще живым впечатлением, которое оставил после себя Феодосий. Подробности, сюда относящиеся и приводимые иногда в первом лице, точно так же могли быть записаны Сильвестром прямо со слов некоторых печерских иноков. Весьма возможно, что подробности эти, по крайней мере отчасти, принадлежат лично самому Сильвестру; ибо ничто не мешает предположить, что игумены и епископы того времени начали свое иноческое поприще именно в

Печерской обители. (Симон в послании к Поликарпу говорит, что число таких епископов было более 30; между тем как источники поименно назвали только половину этого числа.) Может быть, к самому Сильвестру относятся известные слова: «К нему же и аз придох худый… и прият мя лет ми сущю 17». А также: «Аз же грешный твой раб и ученик не доумею, чим похвалити добраго твоего жития и воздержания». Или: «Молися за мя, отче честный, избывшему быти от свети неприязнены и от противника врага соблюди мя твоими молитвами». Вообще деятельность Феодосия в том виде, в каком она сообщена летописью, по некоторым признакам описана лицом, знавшим его лично, одним из его учеников, но описана несколько иначе, чем в Житии, которое принадлежит Нестору. Едва ли нужно предполагать, что в «Повесть временных лет» вошли места из какой-то еще неизвестной нам летописи Печерского монастыря; все это мог написать сам Сильвестр, отчасти по собственной памяти, отчасти по рассказам других иноков.

Точно так же невероятно и предположение некоторых ученых, занимавшихся вопросом о летописи, будто автор ее имел в числе своих источников сочинения Иакова Мниха, именно Житие Владимира и Житие Бориса и Глеба. Мы уже заметили, что эти сочинения несправедливо приписываются тому же Иакову Мниху, который написал «Похвалу Владимиру», и что они принадлежат позднейшему времени. Сходство их в некоторых подробностях с летописью объясняется заимствованиями из последней, а не наоборот. Вопрос о том, до какого года Сильвестр довел свою «Повесть», также решали гадательно. Помянутая его приписка 1116 года приведена в Лаврентьевском списке под 1110 годом. Но отсюда еще нельзя утверждать, что он закончил свою летопись именно 1110 годом. Он, может быть, вел ее до самого 1116 года; а приписка его позднейшими списателями и продолжателями поставлена не на своем месте, подобно «Поучению» Мономаха, которое встречается в Лаврентьевском списке (где оно только и сохранилось) под 1096 годом, хотя написано, несомненно, позднее. В каком именно году написано это «Поучение», неизвестно; судя по некоторым признакам, около 1118 года. Погодин доказывал, что первоначально оно сочинено в 1099 году, а позднее слегка дополнено (Известия 2-го отд. Акад. и. X.). Не решая вопроса, думаем, что Сильвестр, по желанию или соизволению Мономаха, мог прибавить «Поучение» к своей «Повести временных лет» и после ее окончания. Да и самая эта «Повесть», вероятно, имела в виду сыновей и внуков великого князя. Что в Лаврентьевском своде приписка Сильвестра могла быть поставлена не на своем месте, доказывает Никоновский свод, где та же приписка, только более распространенная, встречается именно под 1116 годом. Известие о третьем перенесении мощей Бориса и Глеба, записанное под 1115 годом, судя по тону и обстоятельному рассказу (Ипатьевский список), едва ли