Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Беда в том, что история промыслов интересующего нас региона и периода изучена из рук вон плохо. Сетования на этот счет других авторов, занимающихся другими районами[2115], как нельзя лучше выражают ощущения исследователя, намеревавшегося "просто" прочитать об этом предмете, но в конце концов вынужденного заниматься им самостоятельно. Насколько мне известно, даже применительно к более поздней эпохе, более привлекательной для большинства медиевистов, не существует специальных работ, посвященных добыче и обработке металлов или тому же пчеловодству. На этот счет в литературе можно встретить лишь отдельные факты (например, о том, что мед был важной статьей экспорта[2116]), интересные и наводящие на размышления, но недостаточные, чтобы составить о проблеме связное представление. Таким сферам деятельности, как рыболовство и добыча соли, повезло больше, но даже в самых обстоятельных работах раннее средневековье вниманием почти всегда обделено. В силу особой важности этих двух секторов экономики, остановимся специально именно на них.
Как уже говорилось, в рационе питания римского мира рыба, особенно морская, и другие "дары моря" занимали очень важное место[2117], и изучаемый регион не был исключением. Письменных свидетельств на этот счет немного, но они все же есть и касаются не только рыбы, что почти самоочевидно, но и различных морепродуктов, например устриц. Об этом сообщают, применительно к дельте Роны, Страбон[2118] и, применительно к Нарбону, Орибаз[2119]. Позднее Авсоний, а затем Сидоний Аполлинарий напишут об устрицах и крабах Аквитании как о хорошо известных лакомствах[2120]. Эти сведения подтверждаются археологическими находками, сделанными не только на побережье (в частности, в районе Etang de Berre и Eyguieres[2121] — как и в наши дни, этанги изобиловали рыбой и моллюсками), но и достаточно далеко от него, например в Безье[2122] и в Эксе, где при раскопках кафедрального собора было обнаружено множество устричных раковин[2123].
Нет оснований сомневаться в том, что так же обстояло дело на протяжении всего изучаемого периода, однако, что применительно к первым столетиям средневековья данных об этом мало. Что касается "морских гадов", сведений нет вплоть до XV–XVI вв.[2124], что, возможно, отражает не столько реальную практику, сколько уважение религиозных запретов (Лев 11.9–10). В то же время, церковные предписания способствовали массовому потреблению рыбы: пост в средние века охватывал 140–150 дней в году.
Это настолько непреложный факт, что цитировать источники почти неловко. Порядка ради, сошлюсь на Цезария[2125] и монастырские уставы[2126]. Григорий Турский упоминает заморский корабль, пришедший в Марсель с грузом оливкового масла и liquamen — надо полагать, особого раствора для засолки рыбы, более известного как garum[2127]. В какой мере потребление морской рыбы сохранялось в VII–VIII вв., сказать трудно. Наметившийся в это время отток населения от моря этому, безусловно, не способствовал. Сведения об этом промысле возобновляются с конца VIII в., благодаря актовому материалу, в частности королевским дипломам, которыми южнофранцузским монастырям и соборам передавались, среди прочего, и права на беспрепятственный лов рыбы, как в реке, так и на море[2128]. Эти пожалования носили вполне конкретный характер и касались определенных территорий; соответствующие тексты заметно отличаются от упоминаний в формулах принадлежности[2129]. Рыбные места обычно рассматриваются как домениальные[2130], но зафиксированы случаи, когда piscatoria считались составной частью манса[2131].
На море рыбачили у самого побережья, особенно в этангах[2132]; данных о выходе в открытое море нет. Хозяйственная ценность этангов (облагавшихся десятиной[2133], чиншем[2134] другими повинностями[2135]) была связана в первую очередь именно с рыбными ресурсами и, конечно, с добычей соли[2136], которая в немалой мере шла как раз на засолку рыбы. На побережье ели в основном свежую рыбу, во внутренних районах — соленую, либо пресноводную[2137]. Значительная ее часть поступала из садков, устроенных рядом с мельницами[2138]. Упоминаются они не слишком часто, например, в огромном картулярии аббатства Леза — всего в 17 грамотах из 1744, причем лишь одна из них старше XII в. В Руссильоне, по авторитетному мнению С. Коканас, садки появились не ранее XI в.[2139] Рыбы, похоже, не хватало, что затрудняло пост, и даже такие многоземельные монастыри, как Анианский, прикупали ее на стороне[2140].
Другим важнейшим промыслом была добыча соли, значение которой исключительно велико не только в питании, но и в хозяйственной деятельности[2141]. Соль на побережье добывали издревле. На этот счет есть частные локальные исследования, в том числе высокого качества[2142], но нет обобщающих работ. То, что опубликовано, относится либо к античному периоду, либо к поздне — и посткаролингской эпохе. Сохранялась ли добыча соли в первые столетия средневековья, менялась ли география этого промысла, кто именно занимался им, где происходила торговля солью, как она использовалась для приготовления пищи и консервации продуктов, остается неясным. В лучшем случае, в литературе удается разыскать отдельные факты.
Конечно, многое упирается в источники, как почти всегда, когда дело касается экономики, слишком лаконичные и невнятные. И все же источники есть. Сидоний Аполлинарий в своем панегирике Нарбону говорит о его солеварнях[2143]. Соляные разработки на побережье неподалеку от Арля упоминаются в житии св. Илария. Борясь с праздностью, епископ собственноручно изготовлял некие устройства для добычи соли[2144]. В VI в. к берегам Средиземного моря (почти наверняка в Прованс) ездили из Юрских Альп[2145]. Цезарий ничего не сообщает о добыче соли, зато упоминает, что соль дают овцам. Насколько я могу судить, употребленное им при этом выражение sal doctrinae не имеет аналогов ни в латинских переводах Библии, ни в трудах других отцов церкви[2146]. Исследователи исходят из того, что в средние
