История Византии. Том 3. 602-717 годы - Юлиан Андреевич Кулаковский
Итак, в вопросе о возникновении фемного строя следует исходить из наличия в империи военного сословия и воздействия тех порядков, которые определились в областях с армянским населением, начиная со времен имп. Ираклия в связи с отвоеванием утраченных при Фоке земель, и акад. Успенский глубоко ошибается в своем утверждении, что «раскрыть историю фемного устройства, значит выяснить меры правительства по отношению к землевладению и земельному устройству крестьянского населения», а равно погрешает и в том, что отводит в вопросе о возникновении «фемного устройства» видную роль славянам. Его домыслы отодвигают научное исследование вопроса с того пути, на который оно поставлено в трудах его предшественников.
Экскурс IV
К ВОПРОСУ О ФЕМАХ ВИЗАНТИЙСКОЙ ИМПЕРИИ[889]
Фемный строй Византийской империи, известный для X века главным образом по сочинению Константина Багрянородного De thematibus, вызвал за последние годы целый ряд исследований, в которых отдельные ученые делали попытки общего рассмотрения вопроса, ставили его на принципиальную почву или освещали отдельные его детали.[890] Вопрос о фемах, их происхождении и существе настолько сложен и темен, что, по справедливому замечанию нашего известного византиниста Ф. И. Успенского, он «может с пользою для дела быть поставлен на очередь еще много раз».[891] Обыкновенно фемный строй рассматривается, как оригинальное создание политической мысли византийцев. Но так как Византийская империя была непосредственным продолжением Римской, то ее учреждения нерасторжимыми узами связаны со своим далеким прошлым и нередко только тогда становятся нам понятны, когда удается выяснить эту связь. Для меня лично вопрос о фемах интересен именно с этой точки зрения.
В появившихся за последнее время работах ученых византинистов в рассмотрении этого вопроса господствует и обусловливает направление исследования не эта точка зрения; ввиду этого считаю не лишним остановиться на разъяснении некоторых занимавших меня сторонах и деталях общего вопроса, которые, как мне кажется, заслуживают специального рассмотрения, а в видах большей определенности и конкретности ограничусь в частности фемой «оптиматов».[892]
Фема оптиматов, в смысле области, занимает северо-западную оконечность материка Малой Азии. Константин Багрянородный перечисляет пять городов в пределах этой фемы: Никомидия, Еленополь, Пренет, Астак и Парфенополь.[893] Положение последнего неизвестно; что же до остальных, то три из них были расположены на южном побережье Астаканского, ныне Исмидского, залива Мраморного моря, если направляться с запада на восток, в такой последовательности: Еленополь, Пренет, Астак; Никомидия, главный город фемы, ныне Исмид, расположена в северо-восточном углу залива. Этнографический состав населения области царственный автор определяет так: Βιϑυνοί Ταρσιᾶται, Θυνοί. Древние географы помещали племя финов на северо-восточный угол материка, полуостров, омываемый с севера Черным морем, а с юга ныне Исмидским заливом; главное же племя, вифинян, давшее имя всей области, — к югу и востоку от Исмидского залива,[894] что же касается тарсиатов, то как племя они нам неизвестны; но имя Ταρσία засвидетельствовано у Никиты Хониата, Георгия Акрополиты и в агиографических памятниках в смысле обозначения местности на нижнем течении реки Сангария, к востоку от Никомидии.[895] Так как город Пилы на Астаканском заливе и Никея, расположенная в столь недалеком расстоянии от Никомидии, входили в пределы другой фемы, Опсикия, то, очевидно, южная граница фемы оптиматов шла не на далеком расстоянии от городов Еленополя, Пренета и Астака. В своем дальнейшем направлении к востоку она проходила через реку Сангарий и, охватив местность Тарсию, поднималась затем к северу до морского берега, оставляя к востоку округ города Прусы (или Прусиады, Προυσιάς у Константина) на реке Гиппии, входившего в пределы соседней фемы букеллариев.[896] Таким образом, фема оптиматов, в смысле области, составляла лишь незначительную часть древней римской провинции Вифинии.
В общем обзоре Константина Багрянородного фема оптиматов занимает особенное и, можно сказать, загадочное положение. Хотя в общем счете она оказывается пятой фемой, но царственный автор замечает о ней, что с остальными фемами она не имеет ничего общего (ούδεμίαν ἔχει κοινωνίαν προς δέματα) и даже не считается фемой (ουδέ εις ϑέματος τάξιν λελόγισται). Командир ее носит титул доместика, состоит в ранге ниже стратига и даже подчинен стратигу (ύπό χε’ιρα ών οτρατηγου). К сожалению, автор не сказал, какому именно стратигу подчинен доместик оптиматов. — Она не поделена на турмы и друнги, как другие фемы. Службу, которую несут оптиматы, Константин называет рабством (δουλεία) и дает пояснение, что оптиматы привлекаются на службу в том случае, если царь выступает в поход со своей гвардией. Царскую гвардию, как известно, составляли четыре полка (τάγματα): схолы,[897] экскувиты,[898] иканаты и арифмы. По словам Константина, каждый из воинов этих полков берет себе оптимата для личных услуг. Состояние это он приравнивает положению класса «кортелинов».[899] В той же связи Константин делает замечание и о том, что такую же личную службу (τοιαύτην δουλείαν) оптиматы несут при особе царя. Некоторое разъяснение к этому общему замечанию можно извлечь из подробного описания царского похода на восточную границу империи, помещенного в приложении к первой книге сочинения De cerimoniis. — Местом высадки царя на малоазиатском берегу была гавань Пилы. Доместик фемы оптиматов должен был являться туда «со всеми оптиматами» и доставлять нужное число погонщиков из своих людей; для этой службы люди должны быть занесены в особый список с обозначением имени и принадлежащего каждому участка земли (р. 476). Кроме того, под начальством комита оптиматов, должна была являться особая команда в 200 человек; из них сто вместе с комитом поступали в распоряжение стольника
