Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
Важно отметить, что формула приговора «всех бояр» не осталась кратковременным эпизодом судебно-административной практики 40-х гг. XVI в. Она благополучно пережила эпоху «боярского правления» и, перейдя в сферу законодательства, нашла отражение в царском Судебнике 1550 г. В статье 98-й, в которой определяется порядок записи в Судебник новых дел, говорится: «…как те дела с государева докладу и со всех боар приговору вершается, и те дела в сем Судебнике приписывати»[1501].
Эта статья, как известно, вызвала большую полемику в научной литературе. В. О. Ключевский, ссылаясь на нее, считал Думу обязательной инстанцией для принятия новых законов, а В. И. Сергеевич усматривал в ст. 98 ограничение царской власти; М. Ф. Владимирский-Буданов и М. А. Дьяконов приводили аргументы против подобной точки зрения[1502]. Версия об ограничении Боярской думой царской власти была обстоятельно проанализирована И. И. Смирновым и признана им несостоятельной[1503]. Соглашаясь с этим последним выводом, следует, однако, заметить, что сам вопрос, рожденный в недрах науки государственного права XIX в., был поставлен некорректно. Какое-либо умаление власти монарха противоречило политической культуре России XVI столетия. Период «боярского правления» как раз очень показателен в этом плане: сосредоточив в своих руках реальную власть, бояре, как было показано в предыдущих главах данной книги, отнюдь не покушались на прерогативы монарха. Декорум тщательно соблюдался: от имени юного великого князя выдавались грамоты, велись переговоры с иностранными послами, отправлялись в поход воеводы и т. д. Таким образом, мысль об ограничении государевой власти даже не возникала.
Но та же статья Судебника предстанет совершенно в ином свете, если на нее взглянуть с точки зрения истории ее происхождения, изложенной на предыдущих страницах. К 1550 г. формула приговора «всех бояр», как мы уже знаем, применялась в судебно-административной практике не менее 10 лет и успела приобрести значение окончательного и абсолютно легитимного решения, сила которого проистекала из того обстоятельства, что решение принималось коллективно и единодушно, а следовательно, оно мыслилось как справедливое и беспристрастное.
Предложенная трактовка приговора «всех бояр» находит подтверждение еще в одной статье Судебника, которая пока мало привлекала внимание исследователей. В ст. 75 упоминается «запись» (вызов в суд), «которую запись велят дати бояре, приговоря вместе»; причем такое коллективное решение противопоставляется воле одного боярина и дьяка: «а одному боярину и дьаку пристава з записью не дати»[1504] (выделено мной. — М. К.).
Формула боярского приговора (и ее разновидность — приговор «всех бояр») получила дальнейшее развитие в законодательстве второй половины XVI в.[1505] За этими терминологическими изменениями, на мой взгляд, стоял реальный процесс возрастания значения Думы как коллективного органа принятия решений как в политической, так и в судебно-административной сфере. Начало этого процесса, как было показано выше, относится к эпохе «боярского правления», к рубежу 30–40-х гг. XVI в.
Глава 9
Нарождающаяся бюрократия: дворецкие, казначеи, дьяки
1. Дворцовое ведомство
Как отмечал Норберт Элиас, «в абсолютных монархиях, где роль сословно-представительных учреждений в управлении была сведена к минимуму, двор монарха соединял в себе, как и на более ранних этапах развития государства, когда централизация еще не достигла такой степени, функцию домохозяйства всей августейшей семьи с функцией центрального органа государственной администрации, с функцией правительства»[1506]. Это наблюдение известного немецкого социолога полностью приложимо и к Русскому государству описываемого времени. Становление центральной администрации страны на базе структур, первоначально созданных для управления великокняжеским хозяйством, наглядно видно на примере дворцового ведомства.
Должность дворецкого, в ведении которого находились земли, население которых обслуживало нужды великокняжеского двора, известна с 60-х гг. XV в.[1507] Поначалу его полномочия ограничивались хозяйственными функциями; как отмечают исследователи, в системе управления при Иване III дворецкие не играли заметной роли[1508]. Значение дворца возросло в первой трети XVI в., в правление Василия III[1509].
Переход к великокняжеским дворецким некоторых функций общегосударственного управления выразился прежде всего в расширении их судебных полномочий. Если раньше юрисдикция дворецкого распространялась исключительно на персонал, обслуживавший вотчину великого князя: бобровников, бортников, рыболовов, сокольников, конюхов и т. п. (все они в старину именовались «слугами под дворским»), то с начала XVI в. дворецкий стал выполнять роль судьи высшей инстанции для крупных иммунистов (в первую очередь монастырей), освобожденных от подсудности местным властям (наместникам и волостелям). Более того, с этого времени, как указал А. К. Леонтьев, церковное землевладение оказалось под особым наблюдением дворецкого, который выдавал монастырям от имени государя жалованные грамоты на различные льготы и привилегии, а также защищал от возможных посягательств[1510].
Самая ранняя известная нам грамота с упоминанием суда дворецкого датирована 5 февраля 1507 г. и адресована Троицкому Белопесоцкому монастырю: «А кому будет чего искати на самом на игумене, или на братье, или на их приказщике, — гласила грамота, — ино их сужу яз князь великий или мой дворетцкой»[1511]. Помета на обороте: «Приказал Василей Андреевич»[1512] — свидетельствует о том, что документ был выдан по распоряжению дворецкого В. А. Челяднина.
Другая важная перемена коснулась структуры дворцового управления, в котором выделились областные дворцы и центральный («Большой») дворец. Тверской и новгородский дворецкие упоминаются уже в завещании Ивана III (1504 г.)[1513]. Те же областные дворцы упоминаются и в последние годы правления Василия III[1514]. К февралю 1524 г. относится первое упоминание Большого дворца[1515]; впрочем, до конца 30-х гг. оно остается единственным.
В интересующий нас период 30–40-х гг. XVI в. происходит дальнейшее развитие структуры и функций дворцового управления. Прежде всего более четко выделяются центральный и областные дворцы. В январе 1537 г. в посольской книге впервые упоминается «больший дворецкий» (им был в это время кн. И. И. Кубенский)[1516]; ссылки на «большой дворец» регулярно встречаются в грамотах начиная с февраля 1539 г.[1517] Примечательно, что чаще всего в названии Дворца употреблялась сравнительная степень прилагательного «большой» — «больший», что явно указывало на стремление отличить это ведомство от областных дворцов, считавшихся, следовательно, «меньшими». Само количество областных дворцов в те годы резко выросло — с двух до пяти: к Тверскому и Новгородскому дворцам, существовавшим на момент смерти Василия III, добавились Рязанский, Дмитровский и Угличский.
В литературе утвердилось мнение, будто Рязанский дворец был образован вскоре после окончательной ликвидации Рязанского великого княжества в начале 1520-х гг.[1518] В обоснование этой точки зрения А. А. Зимин ссылался на жалованную грамоту Василия III игумену Спасо-Прилуцкого монастыря Мисаилу на деревни и починки в Вологодском уезде, выданную 14 марта 1525 г. по приказу дворецкого кн. Ивана Федоровича Палецкого[1519]. При этом ученый полагал — по аналогии с более поздним временем (началом 1550-х гг.), — что Вологда находилась в ведении Рязанского дворца: отсюда и вывод о том, что кн. И. Ф. Палецкий был в 1525 г. рязанским дворецким[1520]. Однако суждение по аналогии весьма ненадежно, ведь ведомственная принадлежность тех или иных земель в течение нескольких десятилетий неоднократно менялась. Главное же затруднение, мешающее принять гипотезу Зимина, состоит в том, что у нас нет никаких документальных подтверждений деятельности дворецкого кн. И. Ф. Палецкого на территории Рязани. Зато хорошо известно (и на этот факт обратил внимание сам Зимин[1521]), что в феврале 1533 г. Рязань была подведомственна «большому» дворецкому кн. И. И. Кубенскому[1522]. Поэтому то обстоятельство, что в 1525 г. в Вологодском уезде распоряжался дворецкий кн. И. Ф. Палецкий, можно расценить как кратковременную попытку создать особый дворец для управления вологодскими землями (подобно эпизодическим упоминаниям нижегородского дворецкого в годы правления Василия III[1523]) — попытку, от которой впоследствии центральная власть отказалась, подчинив Вологду рязанскому дворецкому. Но оснований полагать, что Рязанский дворец был создан при Василии III, у нас нет.
